Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Христос… К нему хотя бы привыкли. Да и заповеди его – наши заповеди.

Я покачал головой:

– Все заповеди, которые Христос повторял, взяты из иудейского Ветхого Завета. А его единственная заповедь, у него на нее копирайт, это – «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую»… нет, есть еще одна, такая же нереальная: «Возлюби врага своего». Скажи, хоть кто-то руководствуется этой заповедью в реальной жизни?.. Не юродивый, не пациент дома сумасшедших, а нормальный человек?.. То-то. Этот Христос сам бы помер от сердца, узри все то, что делалось его именем: крестовые походы, обращение в христианство огнем и мечом, сожжение ведьм, брунов и янгусов, давление на коперников и галилеев…

– А Магомет?

– Мухаммад сам придумал Коран, сам и воплотил его в жизнь. Сейчас треть населения земного шара живет по законам, которые создал Мухаммад. А эти законы, если ­честно, совпадают с нашими человеческими устремлениями. В этом и есть сила ислама: у него слово с делом не расходится! Это не «Возлюби врага своего»… Понимаешь, Володя, в нашей России сейчас столько навоза, что мы ходим в нем по колено. Накопилось даже не со времен советской власти, а с куда более давних… Вот мы сейчас и решились разгребать. Никто не решался, а мы – решились. Это дерьмо – ложь. Судьи выносят приговоры по статьям, в которые не верят, родители и учителя учат детей истинам, которым сами не следуют… а дети что, слепые? Сила ислама в том, что ему в самом деле можно следовать!

Пока говорил про судей и учителей, он кивал, но, едва упомянул про ислам, челюсти стиснул, под кожей вздулись кастеты желваков.

– Все равно… поворот слишком крут! Как бы во что не врезаться.

– А у нас когда иначе? – спросил я горько. – Либо спим, либо догоняем, нарушая все правила…

ГЛАВА 4

Восемь крупных мужчин в добротно скроенных костюмах сидели за огромным подковообразным столом. Глаза нацелены в экраны сверхплоских ноутбуков, в огромном кабинете напряженная тишина. Секретные службы многих стран отдали бы горы золота, только бы добраться до содержимого этих хардов. Даже консервативный Коломиец, министр культуры, преодолел страх перед техникой, с удивленно-радостным лицом тыкает в клавиши, всякий раз приятно изумляясь, что ничего не взрывается. Зато телеэкраны на стенах темные, только на одном мелькает что-то пестрое, мне отсюда не видно, да и звук приглушен до невозможности.

– А, Виктор Александрович, – произнес Коломиец задушевно, – здравствуйте! Черт, дернуло же меня на министра согласиться! Надо бы в футурологи… Спал бы до обеда.

Я взглянул на огромные настенные часы. Не знаю, что за аппаратура там еще, помимо самого механизма часов, но часы работают исправно, все еще утро. Правда, для кого-то десять часов – разгар рабочего дня. К примеру, для нашего президента Кречета.

У меня нет за столом постоянного места, я и есть министр без портфеля, а также без постоянного кресла или хотя бы стульчика. Или даже не министр, а черт-те что. То ли консультант, то ли советник, всегда называют по-разному.

– А где наш железный диктатор?

– Платон Тарасович, – сказал подчеркнуто уважительно Коган, министр финансов, – изволят быть на встрече с делегацией ООН. Точнее, они изволят принимать этот непонятный ООН.

– Значит, – сказал Сказбуш, – скоро будет.

– Пошто так?

– Ну, была бы ООН не филиалом ЦРУ, задержался бы дольше… А то они сейчас приехали на похороны академика Михлакина, видите ли! Памятник ему требуют. Как академика его мало кто знал, зато смрада правозащитника было на всю Россию…

Подошел Яузов, прислушался, пробурчал с небрежной напористостью унтера Пришибеева:

– Да плюньте на его труды. Ничего умного не написал. А что сам был хорошим человеком, так разве это такая уж заслуга? В России пока что хороших людей хватает. Вот на меня посмотрите!

Он захохотал, довольный, краснорожий, настоящий министр обороны, словно сошел с антимилитаристского плаката.

Коломиец поморщился, сказал укоризненно, с оскорбленным достоинством:

– Павел Викторович, вы нарушаете исконную русскую традицию. О мертвых либо хорошо, либо ничего…

Яузов умолк, только беспомощно развел руками. Даже военному министру не нашлось что возразить, а я проводил взглядом, как они холодновато разошлись в стороны и сели на дальние друг от друга края стола. Хороши у нас министры, нечего сказать. Впрочем, откуда других взять? Разве что где-нибудь на Марсе… А на земле все твердят это de mortuis aut bene aut nihil, в то же время перемывают косточки хоть Сталину, хоть Гитлеру, хоть Гришке Распутину.

Но в самом деле, разве не бред – если придуманное в рабовладельческом Риме, придуманное для собственных нужд, входит совсем в другие миры и начинает навязывать свои догмы? Придуманное в мире, где дрались насмерть гладиаторы, где процветала храмовая проституция, где животных и женщин использовали для половых нужд наравне, открыто, прямо на площади, где даже их верховные ­боги постоянно совокуплялись с животными… и вот это пришло через века в наш мир. Почему?

Да потому лишь, что это крайне выгодно власти. Любой власти выгодно. Захватит какой-нибудь энергичный мерзавец трон, режет и душит всех, грабит, насилует, плюет соседу в суп, но вот подходит старость, у мерзавца с ужасом появляется мысль, что склеп разграбят, кости выкинут из могилы, а потомство выгонят из построенных на награбленное дворцов!

И тогда вспоминается это спасительное: дэ мортуис аут бене аут нихиль. Мерзавец у власти вдруг понимает в озарении, что в древности это придумал не замшелый мудрец, а такой же авантюрист… если честно – такой же энергичный мерзавец, который не только при жизни давил сопротивление, но и придумал, как подавить и после смерти!

Я стиснул челюсти, напрягся, стараясь не упустить кончик мысли, что повела, потащила дальше. Итак, та же умная сволочь… или другая, неважно, но тоже умная и тоже сволочь… придумала, как обезопасить не только свое имя, но даже награбленные сокровища после своей смерти! Придумала с виду такой вот гуманненький постулат: дети за отца не отвечают. Или за мать, неважно. Пусть живут в построенных на крови подданных дворцах, ходят по награбленным сокровищам, посматривают на сундуки с золотыми монетами в углах, перебирают карточки со счетами в швейцарских банках, свободно ездят на свои виллы и дворцы в Майами, откуда посмеиваются над рабами… все еще рабами крылатых фраз, навязанной рабам морали.

Мир усложнился, напомнил я себе настойчиво. Простой человек… а министры и президенты – тоже простые, у них извилин не больше, чем у слесаря, не в состоянии охватить его разом. И понять все. Не в состоянии отличить истинные ценности от навязанных этими энергичными мерзавцами. Навязанные честным, но туповатым и доверчивым простолюдинам. Меня дед учил в детстве добывать огонь с помощью огнива – до сих пор помню весь этот долгий и сложный процесс, – в школе учили каллиграфии, дважды пересдавал экзамен по грамматике, зато сейчас Word вылавливает все ошибки, подчеркивает неверно построенные фразы, указывает, где не так просклонял, услужливо предлагает варианты исправления…

Со многих понятий надо сдирать одежку за одежкой, как с кочана капусты, чтобы понять, что же из них следует. Иначе не разобраться, что в основе. А основа должна быть ясна каждому человеку. Каждому, а не только «высококвалифицированным специалистам», для которых чем больше туману – тем выше жалованье.

Почему я, нормальный человек, у которого есть голова на плечах, должен слепо руководствоваться «общемировыми ценностями»? Эти ценности – не телевизор, которым я пользуюсь, не понимая, как он работает. Ценности я должен понимать. Но я не вижу не только ценности, хоть убей, но даже смысла в «Возлюби врага своего»! Мне куда ближе и понятнее более древняя формула «Око за око, зуб за зуб».

Особенно же подозрительно становится, когда от меня требуют, чтобы я возлюбил врага своего, а сами проповедники живут по формуле «Око за око»…

Министры, а также члены администрации президента шелестели страницами блокнотов, еженедельников, слышался мягкий стук клавиш. Я, как «Летучий голландец», прошелся вдоль огромного стола. Глаза то и дело поворачивались в сторону единственного работающего телеэкрана. Хорошенькая телеведущая красиво открывала и закрывала широко нататуашенный и еще шире накрашенный ротик, играла бровками, строила глазки. Я чуть тронул верньер, с экрана донесся восторженный голосок:

«…все мечтают быть похожими на элитных топ-моделей, но только избранным удается заглянуть в святая святых: мир фотомоделей. Мы это сделаем для вас и покажем тех, кого боготворит весь мир…»