Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто здесь громче всех кричит о желудях? – вопросил он и сам себе ответил: – Ганя Огурцова!.. А кто она такая, Ганя Огурцова?
– Вот именно: кто она такая? – поддержал оратора Иван Васильевич.
– Лесными посадками ведает – вот кто она такая! – торжествующе сказал кладовщик и пояснил: – То есть лицо заинтересованное!.. Она курсы лесные кончила, ей и не терпится, пока не перезабыла все науки, лес садить. Дайте ей волю – она весь колхоз променяет на желуди!..
И кладовщик выразил уверенность, что правление колхоза учтет это обстоятельство при решении вопроса о желудях. Несколько седобородых правленческих голов согласно закивало, обещая при решении учесть личную заинтересованность Гани Огурцовой.
– Пятьдесят лет прожил я на свете, – продолжал ободренный кладовщик, – а такого не видывал и не слыхивал, чтобы зерно – хлеб! – меняли на желуди. Может, кто-нибудь знает такие факты? Пусть скажет…
Кладовщик выждал добрую минуту, но все молчали: никто не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь меняли хлеб на желуди. Иван Васильевич досадливо нахмурился, а обученная лесным наукам маленькая самолюбивая Ганя Огурцова, закусив губу, с ненавистью смотрела на кладовщика. Бригадир Кочетков, на правах жениха сидевший рядом с Ганей, откровенно любовался ею.
– Почему именно мы должны начинать? – спросил кладовщик. – Что мы – крайние?.. Пусть колхоз имени Первого мая покажет пример: он в передовых ходит!..
Иван Васильевич заерзал на стуле. Упоминание о соседнем колхозе, с которым они соревновались и который второй год подряд побеждал их и выходил на первое место в сельсовете, было ему неприятно, как упрек в плохом руководстве.
Спор решила заведующая молочной фермой Дарья Мироновна.
Пока Иван Васильевич воевал, она четыре года председательствовала вместо него в колхозе, и теперь Иван Васильевич часто советовался с ней. Авторитет другого председателя от этого, может быть, и пострадал бы, но об Иване Васильевиче даже первомайцы отзывались с почтением: не забыли еще, как в урожайный предвоенный год не они, а соседи были участниками сельскохозяйственной выставки в Москве.
– Тут говорили, – неторопливо начала Дарья Мироновна, – что зерно на желуди никогда не меняли. Правильно: не меняли. Только и леса в наших степях тоже никогда не садили… А без леса нам дальше не жить! Не жить! – громко повторила Дарья Мироновна. – Не знаю, как другим, а мне лично надоело каждый год засуху ждать. Не хочу больше кормить азиатские суховеи… Без зерновых отходов как-нибудь обернемся, а без желудей – нет. Ехать надо на Дубовской хутор за желудями. Завтра ехать!
– Правильно! – крикнула Ганя Огурцова.
Стали голосовать. Кладовщик остался в меньшинстве. Он злопамятно посмотрел на Ганю, но та не обиделась на него. Наоборот, она даже пожалела кладовщика: человек он был хозяйственный и колхозу полезный…
Обмен – дело дипломатическое. Дубовские колхозники к тому же известны были за людей привередливых. Иван Васильевич учел все это и решил на другой день сам съездить за желудями.
Утро выдалось солнечное и морозное. Над печными трубами вытянулись столбы дыма. Зима, устрашенная мартовскими листками календаря, спешила отгулять последние свои деньки.
Путь до хутора Дубовского был немалый, почти пятьдесят километров. Мешки с зерновыми отходами погрузили на лучшие сани, запрягли быстроногую гнедую. Иван Васильевич прихватил войлочную кошму, чтобы на обратном пути не поморозить желуди, и выехал с колхозного двора.
Проезжая мимо почты, Иван Васильевич увидел привязанного к телеграфному столбу серого в яблоках жеребца из первомайского колхоза. Он шумно дышал, перебирая тонкими точеными ногами, серые бока потемнели от пота.
«Не председатель у первомайцев, а прямо джигит! – осудил Иван Васильевич. – Из-за какого-то пустячного письма чуть жеребца не загнал… Погоди, посадим лес – навсегда вырвем у тебя первенство!»
Деревня осталась позади. Полозья раскатывались на поворотах дороги в широких, разъезженных колеях. На снежной равнине, перемежаясь, вспыхивали острые солнечные искры, слепили глаза. Застоявшаяся в конюшне гнедая, вкусно пофыркивая, старательно забрасывала передок саней размельченным снегом из-под копыт. Иван Васильевич, щурясь от яркого света, без нужды пощелкивал легким кнутиком, напевал вполголоса «Помирать нам рановато» и чувствовал себя почему-то женихом.
Закатное солнце празднично расцветило снега, когда Иван Васильевич подъехал к хутору Дубовскому. Защищая поля от ветра, широкой полосой тянулся на горизонте лес, вплотную подступал к хутору.
«Везет людям!» – с завистью подумал Иван Васильевич.
В хуторе новый просторный свинарник привлек внимание Ивана Васильевича. «Голов на сто!» – определил он и снова позавидовал. Из свинарника выглянула огромная тупая морда свиньи. «Хрюкаешь, тупорылая, – пристыдил Иван Васильевич свинью, – а того не понимаешь, что слопала целый гектар леса!..»
У самого правления колхоза дорогу перебежала длинная рыжая кошка. Иван Васильевич давно уже не считал себя человеком суеверным, но на этот раз ему стало не по себе.
– Не могла в другое время перебежать, шелудивая!.. – пробормотал он и щелкнул кнутом, но до кошки не достал.
Председателя дубовского колхоза в правлении не было: ушел в кузницу, где ремонтировался инвентарь. Чтобы не терять понапрасну времени, Иван Васильевич рассказал счетоводу о цели своего приезда. Счетовод, молодой, вихрастый и неуважительный – такого у себя Иван Васильевич не стал бы держать и простым учетчиком, – вдруг захихикал:
– Опоздали!
– Как опоздали? Скормили все желуди свиньям?
Счетовод протянул бумажный листок. У Ивана Васильевича зарябило в глазах от множества криво наклеенных полосок с печатными буквами. Это была телеграмма – длинная, с оплаченным ответом.
Председатель колхоза имени Первого мая просил дубовского председателя оставить для него полтонны семенных желудей. Он согласен уплатить деньгами или обменять на картошку.
Иван Васильевич вспомнил серого жеребца у почты. Опять опередил его первомайский председатель, из-под носа вырвал желуди. Не зря кошка перебежала дорогу!
– Больше семенных желудей у нас нету, – сказал счетовод. – Остались только мороженые…
Иван Васильевич заночевал у дубовского председателя, с которым ему приходилось встречаться на районных совещаниях. На ужин хозяйка подала вареники. И хотя творог в них был кисловат, Иван Васильевич покривил душой для пользы дела и сказал, что давно уже не едал таких вкусных вареников. А пачкотню восьмилетнего председательского сына – школьника – он назвал чистописанием.
После ужина председатели угостили друг друга табаком, и тут Иван Васильевич, предварительно похвалив аромат и крепость чужого табака, повел издалека осторожный разговор о передаче семенных желудей его колхозу.
– Желуди забронированы за первомайцами, – хмуро сказал дубовской председатель. – Мы телеграмму посылали.
