Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Александр Дмитриевич Прозоров

Ондрей… обеих. Да в колодец! Мало ли кто без нас на усадьбу заглянет… так чтоб не сразу шум подняли.

Прыщавый недовольно нахмурился:

– Опять я. И сразу двоих. А ну-ка – заверещат, затрепыхаются?

– Хорошо, – подумав, согласился главарь. – Тогда бери одну, да уведи в лес. Там и… А я здесь – другую.

– Понял! – Ондрей обрадованно закивал. – Вдвоем-то завсегда ловчее.

Выйдя на двор, он оперся взглядом в нагнувшуюся к кадке Глафиру – бабенку справную, пухленькую, с такой грудью, что… Не то что тощая кошка Анька!

Осторожно подобравшись, тать хлопнул деву по ягодицам, обнял, зашарил по груди руками:

– Ах, Глафирушка… пойдем-ка… пойдем, чего покажу…

– И чего ж?

Корвища кочевряжилась, манерничала, прекрасно понимая, куда и зачем ее зовут… А почему бы и нет? Славно ведь, славно! Первой в лаз и пролезла, а следом за ней – и прыщавый Ондрей.

Выйдя из баньки – там еще оставалась со вчерашнего дня водица, хватило смыть пот – Анна проводила обоих насмешливым взглядом и скривилась – уходите? Ясно, зачем… Да и славно! Подольше б не приходили, ага.

Удачное время для разговора – пока никого лишних нету, давно уж хотела Анна поговорить по душам с Тимофеем, да все никак не могла улучить подходящий момент, все время или что-то или кто-то мешал.

Волнуясь, девчонка поднялась на крыльцо, до крови искусав губы… И нос к носу столкнулась с предметом своей страсти!

– Ты чего это? – поигрывая ножом, отпрянул Тимофей. – Почто рвешься-то?

– Я… я только сказать хотела…

– Так говори, только скорей. К колодцу вон, пошли, там тень…

Никакой особенной тени у колодца и вовсе не было, не могла ее дать старая засохшая ветла с облетевшими от жары и безводья листьями, однако ни до ветлы, ни до тени, не было Анне сейчас никакого дела, ни до чего дела не было. И ни до кого… кроме одного человека – вот этого!

– Ну, – с кривоватой улыбкой главарь шайки уселся на колодезный сруб. – Глянь-ко, воды там много?

– Да не особо…

Тать уже примерился ударить ножом, сзади под ребро, в сердце… Вот только девчонка вдруг резко повернулась, на колени упала…

– Господин… Тимофей… Я чувствую – расстаться нам скоро…

– Гм…

– И хочу, чтоб ты знал: нет на белом свете ничего такого, на что б я не пошла ради тебя! Прикажи, что хочешь, и я исполню… Да ты, верно, и знаешь. Помнишь герра Шульце, купца, его малых детушек. Я их убила, потому что ты так сказал… и всегда беспрекословно выполняла твои приказы, и буду выполнять, а когда надоем – просто скажи мне – уйди… а лучше – убей себя! И я убью себя… хоть вот этим ножом, потому что жить без тебя буду не в силах.

С неожиданным проворством и ловкостью Анна вдруг выхватила из руки Тимофея нож и, приставив острое лезвие к своему животу, сверкнула глазами:

– Прикажи! И увидишь…

Голос Анны дрожал, напоенный нешуточной страстью, а клинок ножа уже прорвал рубаху, так, что поверх светлой ткани выступила кровь…

– Ах, Михаэль…

– Постой… – отобрав у девчонки нож, глухо пробормотал тать. – Мы… мы с тобой расстанемся – ты права. Так надо. Меня не ищи – я сам тебя найду, когда будет надо. Если же тебя вдруг схватят и начнут пытать…

– Я не выдам тебя, Михаэль! Неужели ты сомневаешься?

– Нет… – Тимофей отвел глаза в сторону. – Кстати, не знала ли ты в Любеке судовую контору Якоба Штермеера? Хотя нет, не о том я… Ты… ты… вот что – полезай в колодец и притворись мертвой. Не спрашивай, почему.

– Михаэль, мне достаточно твоего слова!

Миг – и девчонка с кошачьей грацией скользнула в колодец… плеснула вода. Задумалась вдруг с грустной улыбкой… Якоб Штермеер – знакомое имя. И полюбовница его молодая – знакома… муж ее палачом в Любеке был… Был – вот именно!

Выбравшийся из лаза Ондрей потянулся, вытер окровавленный нож о валявшуюся на завалинке тряпицу и, заглянув в колодец, довольно хмыкнул:

– Эко, сверзилась! Ноги кверху. Ловко ты ее. А собака где? А-а-а, слышу, слышу – воет.

– У тебя как? – поморщившись, деловито осведомился главарь.

Прыщавый тать сунул ножик за голенище:

– Все путем, господине! Потешился с Глафиркой… последний раз.

Лежит теперь, бедолага, хворосточком присыпана… Как живая!

Вечером на бывшей амосовской усадьбе играли в карты. Сначала в подкидного дурака бились, потом затеяли в «тысячу» – князь с княгинюшкой да старший дьяк Федор – гостей к этому времени на усадьбе не было, если не считать приволокшегося с очередным докладом Авраамки, так это не гость, а человече служилый, ныне судебному приставу Михайле Рыкову – помощник и конкурент.

Все следственные действия и розыск в Новгороде вели суды – посадника, тысяцкого, архиепископа, и – верховный – княжий, Рыков на тысяцкого работал, Авраамка же – на самого великого князя, непосредственно подчиняясь старшему дьяку Федору. Вот и старался парень не за страх, а за совесть – под княжьей-то рукой карьера прямая открыта, тем более, под патронажем столь умного, знающего и много чего повидавшего дьяка! При всем при этом Федор еще был довольно молод – вот-вот четверть века справит. Такие уж времена – люди взрослели раньше, жили быстрее и быстро умирали. Особенно женщины, даже и благородного звания – после непрерывной череды родов, к сорока годам старились, сгорали, словно восковые свечки.

– Соседи бабы той, с кем Ондрей-шильник на Нутной улице жил, сказывали, дескать, видали, как тать сей часто малину-ягоду приносил, да смороду, да кислицы-яблоки, – почтительно стоя у порога, отрабатывал свое новое звание бывший боярский челядин. – Вот я и смекаю, откуда?

– Ха, сказанул! – махнув картами, Егор засмеялся. – Малинников мало в городе? Да, может, он все на торге купил – запросто. Бабе своей подарок.

Дьяк резко вскинул голову:

– Дозволь молвить, княже!

– Ну, молви.

– Не та баба эта Ириха, чтоб ей подарки покупать, никакая не зазноба, а так… Да и страшная, как потасканная ворона. Так, Авраамко?

– Так, так, – с готовностью подтвердил отрок. – Лицом желтая, высохшая, как рыба, да и старая, говорят – за тридцать уже.

– Марьяж!!! – княгинюшка хлопнула картами по столу и звонко расхохоталась. – Что? Съели?!

– Ну, чадо, – тасуя колоду, поежился Вожников. – С тобой играть – так голым быть. Трубы, что недавно на двор привезли, – тоже в карты?

– В карты, – Еленка небрежно махнула рукою. – С Божиным Данилко игрывали. Кстати, – княгинюшка живо повернулась к Авраамке. – Там он еще не все трубы привез! Пойдешь завтра отпускную грамоту брать, напомни.

Подросток поклонился:

– Напомню,