Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

Сарацин оказался вполне удовлетворен этой речью. Он тоже уселся в кресло, налил в глиняную плошку сыто и принялся потягивать.

Толпа угомонилась, люди стали расходиться, доедать, допивать то, что осталось от угощения.

Однако день еще не исчерпал всех неожиданностей.

На площадь через ворота тына въехал всадник. Конь его статью походил на огромного жеребца воеводы Воебора. Да и сам он был столь же широк в плечах, но существенно уже в талии и моложе. Более ничем всадник примечателен не был. Оружие было зачехлено, шлем приторочен к седлу. Конь брел устало, его хозяин выглядел понуро. Видно было, что они проделали долгий путь.

Его появление не привлекло ничьего внимания, и только Белка, увидев его сгорбленную фигуру, пребольно ткнула Доброшку локтем в бок.

Доброшка, сидевший рядом с Белкой на травке в тени дикой яблоньки и перебиравший содержимое своей котомки, ойкнул, с недоумением воззрился сначала на нее, а потом туда, куда указывал ее палец:

– Смотри!

– Ого! Неужели…

Теперь уже Доброшка ткнул в бок Алешу. Тот лежал, закрыв глаза и задумчиво пожевывая травинку.

– Чего пихаешься?

– Смотри.

– Чего там?

– Открой глаза и увидишь.

– Не хочу я глаза открывать. Мне и так плохо.

– А будет лучше. Или хуже, я не знаю.

– Да что там такое?

– Вставай! – хором прокричали Доброшка и Белка. И тогда юноша в самом деле открыл глаза и сел рядом.

– Ну, чего вы там такое увидели? Чудо трехголовое?

Белка молча указала на пересекающего площадь всадника.

– Ого, Илья! – только и смог вымолвить Алешка.

– Окликнуть? – Белка проворно вскочила на ноги и готова была кинуться наперерез всаднику.

– Стой! – Доброшка ухватил ее за рукав. – Я видел Илью в лесу, это он лютню стрелой разбил. Я же бегал вместе с дружинными в лес. Зачем он по нам стрелял?

– Ты ничего об этом не рассказывал. – Алеша, который тоже был готов окликнуть колохолмского воеводу, незнамо каким судьбами попавшего в Радимов, повернулся к Доброшке.

– Тебе не рассказал, рассказал Яну.

– И что?

– И ничего. Ян решил, что искать Илью в лесу смысла нет.

– Пожалуй, верно. Только все равно. Своим не верить – последнее дело. Если Илья хотел убить, так пусть сделает это теперь.

Все трое вскочили и побежали за удаляющимся воеводой. Догнать его труда не составило – усталый конь еле плелся. Первой добежала Белка. Ухватившись за уздечку, она заглянула в лицо всаднику:

– Илья?

– Белка? – Лицо Ильи выразило крайнюю степень изумления. – Живая?

– Да, Ильюшенька, я – живая Белка. А с какой стати мне быть неживой?

Илья поднял глаза и заметил остальных:

– Доброшка? Алеша? Живые?

– Живые, Илья, чего ты заладил?

– Не чаял вас увидеть. Думал, нет уж вас на свете, а если и есть, то продал вас Ворон в холопы.

– А сам-то ты откуда взялся? Тут Доброшка странные вещи рассказывает, что-де ты в лесу стрелял и лютню разбил – ты.

– Я, а кто ж еще? Я как вас отправил, места себе не находил. Знаю я, каков из Яна командир. Человек боевой, однако молод еще – ветер в голове. Решил последить впотай, как отряд идет. Пустился вслед за вами. Смотрю, и впрямь: байки травят, песенки поют. Странствующие скоморохи, балаган – одно слово. Ну и пустил стрелочку вам, как привет. Чтобы ухо востро держали.

А потом замешкался, потерял отряд из виду. Скачу – смотрю: след отряда теряется, несколько могил свежих. Повозку нашел разломанную, вещи ваши… Думал, конец вам всем пришел. Еду вдоль реки, смотрю: насады с челядью сарацинский купец ведет. Прорвался к нему, посмотрел, вас, понятно, не нашел – еще больше закручинился. Решил, что нет уж вас на этом свете, никогда не увижу больше. Хотя, конечно, и на насадах этих насмотрелся – иной раз подумаешь, лучше сразу к праотцам, чем так. Поглядел на горюшко. Особенно в душу запала одна раба с ребенком… Хотел даже купить ее у хозяина. Да тот, важный такой сарацин, цену заломил аж 10 гривен. А у меня с собой только две. Так и пришлось отстать.

Белка кивнула в сторону помоста:

– Не эта рабыня?

Илья приложил руку козырьком к глазам, вгляделся:

– Эта! Точно, эта! Ребята, у вас серебра не осталось? Давайте выкупим?! Я все верну!

– Эх, если бы все было так просто…

– А что, нет денег?

– Денег нет, но это не главная беда.

– Рабыню эту в честном поединке выиграл князь варяжский. Он, может, и за двадцать гривен ее теперь отдать не захочет.

– Как это выиграл?

– Купец позабавиться решил, устроил единоборство. Князь вызвался – и с боя взял. Алеша вот тоже пытался.

– И как?

– Как видишь.

– Ага, вижу, шея расцарапана и сам мрачнее тучи.

– Вот так вот.

– Так, может, если князь-то варяжский продавать не захочет, можно у него тоже будет мечом взять?

– Не знаю. Наш Алешка пытался купца победить – не смог. А князь его хоть и не сразу, а все-таки без сабли оставил. Захотел – и не сносить бы Амиру этому головы.

– Не в обиду сказать, Алеша наш хоть и смел и на язык востер, а на мечах-то я небось половчее его буду. Может, это все судьба такая: и забава эта, купцом придуманная, и то, что вас встретил, и то, что именно ту самую рабыню на помост привели. Хочу я попробовать, братцы. Как увидел вас, так силу в себе почувствовал необыкновенную. Должон счастья попытать!

Илья приблизился к помосту, где за пиршественным столом по-прежнему восседали воевода Воебор, Харальд-конунг и сарацинский купец. Решил, что вламываться нежданным гостем – невежливо. На ступнях сидел представительного вида дьякон и обстоятельно обсасывал свиную косточку.

Илья обратился к нему с поклоном:

– Здравствуй, добрый человек.

– Здоровей видали, добрый молодец.

– Есть у меня нужда с варяжским князем поговорить.

– У всех своя нужда бывает.

– Я отблагодарю, у меня серебро имеется.

– Раз серебро имеется, так я скажу тебе, молодец, что попал ты прямо к тому, к кому нужно. День у тебя сегодня счастливый. Я же при князе варяжском нонче в толмачах состою. Говори свое дело, я прямиком передам. – Дьякон покончил с косточкой, выбросил ее, расправил на две стороны окладистую бороду и изобразил на своем лице столько внимательности, сколько только мог.

– Видишь ли, отец дьякон, дело касается рабыни, вон той, которая за помостом с ребенком сидит. Видишь?

– Вижу, как не видеть, чай, не слепой.

– Спроси князя, не желает ли он продать ее за сходную цену или, в крайнем случае, не даст ли славный князь возможности попытать счастья в поединке и получить эту рабыню тем же образом, каким он получил ее сам. Понял, в чем дело?

– Все понял, передам в точности. Давай серебро.

Илья развязал притороченный к поясу кошель и вынул серебряную арабскую монету, которыми в те времена пользовались на Руси.

Дьякон попробовал белый кружочек на зуб, удовлетворенно хмыкнул и, выставив бороду вперед, полез на мостки, подбирая полы длинной рясы.

Забравшись на помост, он встал у краешка стола, хранившего на себе остатки пирования, и стал выразительно покашливать. Поскольку кашель у него был столь же основателен, как и голос, на него скоро обратили внимание.

К дьякону обернулся Архимед:

– Чего тебе, отче дьяконе?

– Известие имею ко князю к варяжскому.

– Говори, что за известие.

– Там вон внизу человек переминается. Видишь?

– Вижу.

– Так вот, он вызывает князюшку вашего на бой, – дьякон наморщил лоб и закатил глаза, припоминая: – «тем же образом, каким сам ее получил».

– Чего получил?

– Ох, чего-то не припомню. В общем, получил, да и все. Голова отяжелела. Пожалуйте медка хлебнуть – авось вспомню.

Архимед покачал головой, налил просящему в кружку меда. Дьякон выдул немалую кружку одним духом и снова наморщил лоб.

– Эээээ…

– Чего?

– А пожалуйте еще кружечку. Уже почти вспомнил.

Архимед налил ему еще, тот снова опорожнил кружку одним духом.

– Вспомнил?

– Да!

– Ну!

– То есть нет.

– Чего нет?

Дьякон вдруг неясно на что разозлился и, сам себя распаляя, накинулся на Архимеда:

– Чего ты, грек, меня мучаешь, яко фараон сынов израилевых? Я все сказал, что-де вызывает на бой, «тем же образом, каким сам ее получил», и баста. Передай князю, да и все, нечего доброго человека прям посередь города пытать! Вроде грек, не нехристь какой, а мучает хуже псиглавца! Заладил: «чего» да «чего»!

Голос возмущенного дьякона звучал как рев раненого бегемота. При этом с каждым словом он ударял себя в грудь, которая издавала звук, подобный тому, что издают ворота крепкого града, когда в него ударяет стенобитный таран.

Шум привлек внимание Харальда:

– Архимед, чего нужно этой бородатой трубе, по недосмотру богов родившейся человеком?

– Никак не могу взять в толк. Отец дьякон преизлиха меда отведал. Путается. Вроде бы кто-то вызывает тебя на бой, какой-то человек, там, внизу, у помоста.

– О, бой? Так что же ты молчишь? Как бы этот человек не расценил мое промедление как признак трусости. Что за люди! Так ли честь конунга хранят?