Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2 - Джеймс Клавелл

– Нет причин тревожиться, дорогой. Русские всегда зарились на Иранский Азербайджан и всегда будут зариться – цари, Советы, нет никакой разницы. Им всегда хотелось заполучить Иран, а мы их сюда не пускали, и не пустим. Незачем тревожиться из-за горстки фанатиков и одного русского, Эрикки.

Он взглянул на нее.

– Меня тревожит американская морская пехота в Турции, американское ударное авианосное соединение и то, почему КГБ считает, что «вы и ваша жена слишком умны», почему этот человек так нервничал, почему они столько знают обо мне и о тебе и почему им «требуются» мои услуги. Иди, собирай сумку, дорогая, пока есть время.

СУББОТА

10 февраля

ГЛАВА 4

На военно-воздушной базе в Ковиссе. 03.32. Возглавляемая муллой Хусейном Ковисси орущая толпа напирала на запертые, залитые светом главные ворота и примыкающую к ним часть забора из колючей проволоки, который опоясывал огромную базу по всему периметру. Ночь была темной, очень холодной, всюду лежал снег. Их собралось у ворот три или четыре тысячи человек, в большинстве своем молодежь, некоторые с оружием, несколько молодых женщин в чадрах в самых первых рядах, присоединявших свои голоса к бушующему морю криков: Бог велик… Бог велик…

С внутренней стороны ворот, лицом к толпе были расставлены взводы охраны из нервничающих солдат с автоматическими винтовками наготове, другие взводы стояли в резерве, все офицеры с револьверами в руках. Два танка «центурион» в боевой готовности ждали посередине дороги, урча двигателями; комендант гарнизона и группа офицеров стояли неподалеку. Позади них были видны грузовики, в которых сидели еще солдаты; зажженные фары машин были направлены на ворота и колючую проволоку – числом солдаты уступали толпе раз в двадцать-тридцать. Позади грузовиков стояли ангары, здания управления базы, казармы, офицерская столовая, повсюду толклись группки взволнованных военнослужащих, все наспех одетые, потому что толпа появилась каких-нибудь полчаса назад, требуя передать базу под ее контроль от имени аятоллы Хомейни.

Снова в громкоговорителях раздался голос коменданта гарнизона:

– Приказываю всем немедленно разойтись!

Голос был суровым и угрожающим, но его перекрывал монотонный рев толпы:

– Аллах-у акбаррр…

Ночь выдалась облачной, нельзя было разглядеть даже южные предгорья увенчанных снеговыми шапками гор Загрос, высившихся позади базы. База была основной штаб-квартирой S-G в южном Иране, здесь также располагались две эскадрильи F4-х Иранских ВВС и, с введением военного положения, несколько «центурионов» и армейских подразделений. За забором с восточной стороны на сотни акров раскинулся гигантский нефтеперерабатывающий завод, его трубы дымили, из многих в ночное небо вырывались языки пламени, когда сжигался избыточный газ. Хотя весь завод бастовал и был закрыт, некоторые его участки были освещены: стачечный комитет разрешил минимальному штату европейцев и иранцев попытаться поддерживать завод, питающие его трубопроводы и складские резервуары в рабочем состоянии.

– Бог велик… – снова прокричал Хусейн.

Толпа тут же подхватила клич, и снова он проник в сознание и сердца солдат. Одним из стоявших в первой шеренге был Али Беведан, призывник, как и все остальные, такой же юный, как и все остальные, в недалеком прошлом деревенский парень, как и все остальные рядом с ним и по ту сторону колючей проволоки. Да, думал он, чувствуя, как от боли разламывается голова и сердце молотом стучит в висках, я на стороне Бога и готов принять мученическую смерть за веру и Пророка, да славится имя Его! О Аллах, позволь мне стать мучеником и попасть прямо в рай, как это обещано правоверным. Сделай так, чтобы моя кровь пролилась за ислам и Хомейни, а не в защиту злых прислужников шаха!

Живые слова Хомейни не смолкая стучали у него в ушах, слова с магнитофонной кассеты, которую мулла дал им послушать в мечети два дня назад: «…Солдаты, присоединяйтесь к своим братьям и сестрам, взявшимся за Божий труд, бегите из казарм со своим оружием, не подчиняйтесь незаконным приказам генералов, свергните незаконное правительство! Вершите Божий труд, Бог велик…»

Молодой солдат даже не осознавал, что кричит теперь вместе с толпой, не сводя глаз с муллы, который стоял по ту сторону ворот, на стороне Бога, снаружи, вцепившись пальцами в стальные прутья, ведя за собой тех, в ком видел своих братьев и сестер, пытаясь повалить тяжелые створки. Стоявшие рядом с Али солдаты, его братья, беспокойно зашевелились, не осмеливаясь произнести ни слова, рев толпы проникал и в их головы и сердца. Многие из стоявших по эту сторону ворот хотели бы их распахнуть. Многие бы так и сделали, если бы не офицеры и сержанты и неизбежное наказание, даже смерть, ожидавшее, как все знали, любого бунтовщика.

«На стороне Бога, на той стороне…»

Молодому солдату показалось, что его мозг взорвался от этих слов, и он уже не слышал сержанта, что-то закричавшего ему, не видел его, он видел только ворота, которые были закрыты на пути правоверных. Швырнув винтовку на асфальт, он побежал к воротам, до которых было метров пятьдесят. На какое-то мгновение над базой повисла полная тишина, все взгляды в ошеломлении приковались к нему.

Командир гарнизона полковник Мохаммед Пешади стоял рядом с головным танком, стройный седеющий мужчина в безупречно опрятном мундире. Он смотрел на юношу, вопящего: «Аллаххх-у аккбаррр…» – единственный раздававшийся сейчас голос.

Когда юноша был в пяти шагах от ворот, полковник махнул рукой старшему сержанту рядом с ним.

– Убей его, – тихо сказал он.

Уши сержанта наполнял боевой клич молодого солдата, который уже вцепился в засовы на воротах. Одним плавным движением он выдернул автомат у ближайшего солдата, передернул затвор, на секунду прислонился к боку танка, поймал на мушку затылок юноши и нажал на курок. Он видел, как лицо солдата взорвалось, забрызгав тех, кто стоял по ту сторону ворот. Потом тело обмякло и непристойно повисло на опутывавшей ворота колючей проволоке.

На миг тишина сделалась еще более глубокой. Потом, вся разом, с Хусейном впереди, толпа ринулась вперед – ревущее, бесчувственное, обезумевшее существо. Те, что были впереди, вцепились в колючую проволоку, не обращая внимания на шипы, распарывавшие им ладони. Теснимые задними рядами, они начали карабкаться вверх.

Где-то среди них застучал автомат. В этот момент полковник ткнул пальцем в офицера в танке.

Тут же из четырехдюймового орудия вырвался язык пламени. Наведенная поверх голов толпы пушка была заряжена холостым снарядом, но внезапность раздавшегося грохота заставила нападавших в панике отшатнуться от ворот. Полдюжины солдат, столь же ошарашенных, уронили свои винтовки, некоторые пустились бежать, многие из безоружных зевак, пришедших с толпой, бросились врассыпную. Второй танк выстрелил из своего орудия, наведенного ближе к земле, и второй язык пламени полыхнул ниже первого.