Медный король - Марина Дяченко

– Ты мне приказывать будешь? – младший интендант поперхнулся.

– Буду, – Развияр улыбался, но говорил без насмешки. – А ты будешь слушать, старый пень.

Шлоп молчал, будто его тонкие губы склеились. Он молчал, когда Развияр спрашивал у прохожих, как пройти к тоннелю, а люди шарахались, пугаясь его клинков и сурового лица с переломанным носом. Шлоп молчал, когда Развияр сам, без посредников, отыскал хозяина подземной упряжки, и потребовал отправляться на Фер немедленно. И только когда речь зашла о цене, младший интендант не удержался, покраснел и закричал:

– Тридцать монет?! А чтобы тебе застрять у Шуу в заднице! Язык свой бесстыдный спрячь, никому не показывай! Тридцать монет, когда двадцать всегда стоит перевозка!

Возчик надулся:

– А вечернее время?! А ночь на носу?

Развияр улыбнулся краешками губ:

– Хозяин, мы ведь без денег поедем. Сейчас меч вытащу – и повезешь бесплатно.

После этого говорили мало.

Прилипалы шли сначала медленно, и повозка на трех железных колесах тяжело катилась по гладкому, отшлифованному присосками полу. На вздернутом носу триколки горел фонарь, освещая круглый тоннель из серого блестящего камня. Развияру снова сделалось нехорошо: стены давили. Крепла тяжесть невидимой громады, нависшей над головой.

Возчик крикнул, подгоняя. Плоские, с треугольными головами, с круглыми присосками на пальцах, прилипалы ускорили ход. Те, что были впряжены по бокам, вскочили на стены и побежали по ним, с чмоканьем переставляя лапы. Нос триколки приподнялся, фонарь выхватил тоннель впереди – черную, блестящую кишку, то ныряющую вниз, то взмывающую довольно круто вверх.

– Пошли! Пошли!

Голос возчика прыгал, отражаясь от стен. Тоннель вильнул, обходя плотную горную породу, на стене справа выступили красные жилы, похожие на тела замурованных людей. Триколку кинуло на левую стену, пассажиров вдавило в скамейки, а прилипала, идущая слева, вырвалась на потолок и продолжала так бежать кверху ногами, пока поворот не остался далеко позади.

Развияр сжимал зубы, чтобы они не стучали. Шлоп сидел рядом, закутавшись в полог, молчаливый и злой. Младший интендант был бы счастлив увидеть Развияра испуганным, как мальчишка. Нельзя было доставлять ему этой радости.

– А если нам навстречу вот так кто-то гонит? – спросил Развияр, когда молчать стало невмоготу.

– Столкнемся, – мрачно пообещал возчик. Потом искоса посмотрел на Развияра:

– А не бойтесь. В Фер сейчас мой брат, кроме него, навстречу ехать некому, а он по вечерам в трактире сидит… Разве что заплатит кто втрое выше обычного. Тогда – конечно… Да кто же ему заплатит? Йо-о! Гони, липучки сонные!

Они переночевали в дорожном трактире, подстерегающем путников на той стороне туннеля. Там же возчик нашел своего брата – мертвецки пьяного, спящего в обнимку с прилипалой. В порт Фер до наступления утра нельзя было показывать носа – об этом в один голос твердили и Шлоп, и трактирщик, да Развияр и сам понимал, что его свобода и два клинка мало что стоят против веками установленных традиций разбойничьего порта. У Фер было два лица, ночное и дневное, и у каждого его жителя было два лица; по вечерам стражники, служившие градоначальнику, уходили из города, и по утрам возвращались, чтобы, обходя улицы, подобрать три-четыре трупа – иногда со следами пыток.

Запах в городе Фер напомнил Развияру один из самых печальных дней его жизни – день, когда его продали на здешнем базаре. Его внутренняя свобода затаилась, будто замороженная, зато младший интендант ожил, как рыба в свежей воде. Скованность Развияра забавляла его; не доходя до порта, Шлоп свернул в узкую, но чистую улочку и через несколько минут вывел спутника к «лучшей харчевне города» – месту и в самом деле примечательному.

– А вот брошу тебя, дурака, посреди улицы – и дня ведь не проживешь, – Шлоп обгладывал птичью косточку, сидя на террасе с видом на далекие паруса.

– Пожалуй, – соглашался Развияр. Море притягивало его; где-то там, в порту, могла стоять «Крылама». А может быть, «Чешуя».

– Так зачем ты со мной ссорился? – Шлоп сдвигал брови. – Подумай, а?

– Я не ссорился, – Развияр ковырял ложкой в тарелке с похлебкой. – А что без вашего опыта мне тяжеловато будет… Так я затем вас с собой и позвал.

– Щенок, – сказал Шлоп с непонятным выражением. – Вот уж не знаю, за что властелин тебя приблизил, мясо ты базарное.

– За «мясо» горло перережу, – скучно пообещал Развияр. Шлоп встретился с ним взглядом – и нервно улыбнулся.

– Ладно… До библиотеки я тебя доведу, а обратно сам дорогу запоминай. Здесь, утром, на третий день, буду ждать тебя. Подожду до вечера, а потом…

– Вернетесь в замок без меня? – спросил Развияр.

Шлоп в раздражении отодвинул пустую тарелку.

Библиотека помещалась в порту, в одном квартале со складами древесины, спиртного, кож, продовольствия, тканей; Шлоп шагал по набережной горделиво и неспешно, как старый горожанин. Развияр шел следом, держа одну руку на эфесе, а другую на кошельке.

– Подай калеке!

Голос был нечеловеческий. Развияр, вздрогнув, повернул голову и увидел нищего с говорящей птицей на плече. Птица, равнодушная ко всему, повторяла заученные слова; крылья у нее был подрезаны, на ноге – цепочка. Нищий сидел, глядя вниз, почти такой же равнодушный, как птица, но Развияр его узнал: это был гребец с «Чешуи», еще недавно молодой и болтливый, а теперь морщинистый, серый лицом, с гниющей раной на лбу.

– Эй… Крючок?

Шлоп, обернувшись, заругался. Не обращая на него внимания, Развияр шагнул вперед, наклонился к сидящему; тот поднял глаза – и не узнал подростка-гребца, с которым когда-то сидел рядом на лавке.

– Крючок! – Развияр все больше пугался, глядя в его мутные глаза. – Это я, Развияр… гекса, помнишь?

Нищий молчал.

– Где Арви и Лу? Где «Чешуя»?

– Взял патруль, – сказал нищий с видимым усилием. – С поличным. Всех потопили. Мое счастье, что меня раньше донный дракон помял, – и, ссутулившись, он снова уставился на обрубки своих ног, торчащие из-под рогожки.

Вход в библиотеку напоминал ворота тюрьмы – столько же запоров, замков, железных цепей и заклепок. Развияр с сожалением отдал оба клинка Шлопу, взвалил на плечо сумку с письменными принадлежностями и запасом еды на три дня.

Его впустили. Двое охранников перерыли сумку, перенюхали колбасу и сыр, разломали краюшку хлеба, попробовали воду из баклажки. Потом повели его по новому узкому и темному коридору; у Развияра похолодело в животе. Неужели он всю жизнь будет мучиться, очутившись в тесных стенах?

В квадратной комнатушке, сухой и чисто выметенной, его встретил человек в черном одеянии до пят – высокий, смуглый, скуластый. Его продолговатый череп был выбрит, и над темной кожей едва-едва, короткой щетиной, поднималась золотая поросль.