Рассказы на ладони - Ясунари Кавабата

поверх старых. Это не мешало девушке вникать в их смысл. С концом каждого предложения они невольно отрывали глаза от земли и смотрели друг на друга. Но лица и губы их не успевали обменяться улыбкой или же словом — девушка снова тупила глаза, а мужчина принимался писать. Девушка была из бедной семьи — узка в поясе, пальчики — тонкие, но зато она выдалась ростом против положенного ей по возрасту.

Когда на земле появилось очередное предложение, девушка вдруг заёрзала и попыталась левой рукой перехватить башмачок. Мужчина отдёрнул руку. Глаза их встретились. Это было так странно — ни слова. И ничего нового не изобразили их лица. Рука девушки вернулась в исходное положение на ступне. Отдёргивая руку, мужчина покачнулся, но потом широко расставленные пятки снова вдавились в землю. Он продолжал писать. на сей раз, не дожидаясь, пока он выведет очередной иероглиф, девушка молнией выметнула левую руку, но мужчина оказался ещё проворнее. Она вернула свою руку обратно, но вдруг увидела — вверх и по диагонали — меня. Я не был готов к такому повороту взгляда. Она невольно улыбнулась мне. Я ответил ей такой же невольной улыбкой.

Её улыбка пронзила меня. Она проникла в меня, и я ответил улыбкой. И это было хорошо.

Мужчина проследил за направлением девичьего взгляда и видел меня. Он деланно улыбнулся, но тут же его лицо приняло злобное выражение. Я побледнел. Девушка потянулась левой рукой вверх, как бы желая поправить причёску. Рукав заслонил её лицо. И тут мгновенным выпадом она снова попыталась вырвать башмачок. Мне не понравился брошенный мне недружелюбный взгляд, я почувствовал неудобство от того, что похищаю чужие тайны. И я ушёл.

О, мужчина, торгующий очками! Мне понятно твоё недовольство. Не знаю, видел ли ты девичью улыбку или нет. Наверное. она предназначалась именно тебе. Но я похитил её с твоего прилавка. Ты был так увлечён своими иероглифами, что твоё лицо казалось безразличным, даже когда ваши глаза встречались. Но её улыбка предназначалась именно тебе. И если бы не моё присутствие, именно ты ответил бы ей такой же улыбкой. Но увидев мою невинную улыбку в ответ на такую же невинную улыбку девушки, которую я успел похитить до того, как отец или старший брат проводит её домой, ты ответил мне улыбкой недоброй. Скажу привычными тебе словами: глаза твои затуманены, взгляд твой косит. Но завтра снова настанет вечер, и послезавтра снова настанет вечер. И я желаю тебе, чтобы твой башмачок неустанно выводил иероглифы и пробурил бы землю насквозь.

О, девушка, торгующая бенгальскими огнями! О, моя милая левша! Может быть, тебе это и всё равно, но только не смотри так пристально вглубь того колодца, который выроет своими башмачными иероглифами этот мужчина. А не то закружится голова и ты упадёшь. Я не знаю, что лучше — упасть или нет. Но самое лучшее — последовать за повозкой пришедшего за тобой отца и идти по заснувшим улицам, вспоминая о мужчине, который торгует очками. А как насчёт того, чтобы поджечь разом все чудесные салюты с твоего прилавка и устроить великолепный огненный праздник на улицах безлюдного города? И тогда твой торговец очками подпрыгнет от удивления и растворится в воздухе.

[1927]

Серебряная дорога

1 сентября 1924 года.

— Ну что, бабка, пошли?

Промышлявший нищенством и весьма сообразительный мужчина по имени Кэнта достал из мусорного бака рваный армейский ботинок.

— А ты знаешь, что устраивает на Рождество ихний бог? Вот ты спишь, а он тебе в ботинок подарок ложит. И так каждый год. Видала, сколько сейчас носков в магазинах?

Произнося эту речь, Кэнта переворачивал ботинок и так и сяк, выбивая из него пыль.

— Может, в этом ботинке целый клад запрятан. Ну там монеты разные — и сто йен, а может и тыща.

Земля ещё не просохла. Прислонившись к забору, бабка вертела в руках красный гребешок.

— Это, наверное, девушка.

— Чего?

— Девушка, говорю, гребешочек-то обронила.

— Это точно.

— Лет шестнадцать ей. Да я тебе этот гребешочек уже показывала.

— Хватит тебе о дочке вспоминать. Покойница она уже.

— Сегодня ровно год, как померла.

— И ты потащишься туда? Туда, где склад был?

— Пойду туда и гребешочек по речке пущу. Чтобы душа её успокоилась.

— Чем про неё думать, лучше бы вспомнила, как сама молодая была. А я, между прочим, очень тебя вчера дожидался. Вернулся, на второй этаж поднялся. Людишек из нашего тряпья выгнал. После них там тёпленько было. Лежу, бока грею, тебя дожидаюсь. А тут ты со своим гребешочком — ревёшь. Мы с тобой уже почти год вместе попрошайничаем. Вот бы ты помолодела — тогда и пожениться можно. А тогда хоть и помирай. А мне тут одна молодуха мармеладу дала. Тебе ведь ещё и пятидесяти нет?

— Пятьдесят шесть мне. А мужу, покойнику, — на два года меньше было. Послушай, я сон видела. Там, на вещевом складе, все на свете покойники собрались. Тьма их. По длинному-длинному мосту идут. В рай, значит, направляются.

— Я бы тоже пошёл. Сегодня сладкое сакэ пить буду. А когда к складу пойдём, я тебе левый ботинок дам. А правая нога и так у тебя в порядке.

Кэнта сунул ногу в ботинок, потом отряхнул бабкину спину. Первого сентября 1923 года в Токио случилось страшное землетрясение. Вся семья бабки погибла при пожаре на складе. Она поселилась в бараке возле парка Уэно. Жильё было предоставлено токийским муниципалитетом.

Умненький нищий Кэнта кормился в Уэно. В неразберихе, возникшей после землетрясения, он сумел доказать, что является пострадавшим от землетрясения и стал получать одежду и пропитание от властей. Когда всех этих попрошаек выселяли из бараков, Кэнта переговорил с бабушкой, и она выдала его за младшего брата своего покойного мужа. Однако муниципалитет вовсе не собирался вечно кормить вполне трудоспособного мужчину. Да и сам Кэнта обладал от природы склонностью к кочевому образу жизни. Так что через пару месяцев он из барака ушёл.

Что до бабушки, то она не смогла расстаться с Кэнта. Она как-то прикипела к нему. Они стали бродяжничать на пару. Во время землетрясения выгорела половина Токио. Они переселялись из одних руин в другие. Они и были их домами.

В этот день на место прежнего вещевого склада прибыли посланцы императора. Премьер-министр, министр внутренних дел и мэр Токио произнесли прочувствованные слова. Иностранные послы возложили венки. В 11:58 движение транспорта приостановилось. В стране была объявлена минута молчания.

Пароходы, прибывшие из Иокогамы, курсировали по реке