Затерянная в Париже - Барбара Картленд

— Я думаю, самым разумным будет послать за каким-нибудь известным портным с улицы де ля Пэ и попросить, чтобы он скроил вам платья, которые подчеркивали бы ваши достоинства. А пока они не будут готовы, он мог бы предложить вам какие-нибудь другие платья.

Уна всплеснула руками:

— Я смогу сама купить… платье, когда месье Дюбушерон заплатит мне за папину картину.

Герцог рассмеялся.

— Совершенно непрактичное решение, да и вы не настолько глупы, чтобы всерьез об этом говорить.

— Глупа?

— Вы не хуже меня знаете, что все деньги, которые вы получите за картину вашего отца, должны быть отложены про черный день. Рано или поздно он придет! А пока я готов побыть вашим банкиром, и не нужно отказываться от моего предложения.

— Я же пыталась… вам все объяснить, — сказала Уна. — Это было бы нехорошо. Мама говорила, что если девушка помолвлена с джентльменом, ему позволительно подарить своей невесте веер или даже пару перчаток на Рождество, по все прочее будет неправильно истолковано любым человеком, который об этом узнает.

— Неправильно истолковано? Каким образом? — медленно произнес герцог.

Уна помолчала и нерешительно сказала:

— Мама считала, что девушку сочтут… сочтут, что девушка слишком торопится, позволяя джентльмену, как бы хорошо она его ни знала, подарить ей что-либо из одежды.

— Если ваша мама так считала, — сказал герцог, — как вы думаете, что бы она сказала, если бы узнала, что вы одна, без компаньонки, живете у меня?

Опять наступило молчание, а затем Уна медленно ответила:

— Я об этом… как-то не думала… до этой минуты… с моей стороны… нельзя было принимать ваше приглашение. Мне больше некуда было идти.

В ее голосе слышался сильный испуг, и герцог сказал:

— Я лично решил бы, что чрезвычайно глупо отказываться от моего приглашения и быть вынужденной искать пристанище среди ночи.

— Это было бы… очень страшно.

— Проглотив верблюда, — сказал герцог, — разве подавишься комаром?

— Вы хотите сказать… что раз я… живу у вас… я должна позволить вам… подарить мне платье?

— Не платье, а все, что вам нужно. Уна помолчала и сказала:

— Извините, можно я… подумаю?

— Конечно, — ответил он. — Не торопитесь, и, возможно, вечером мы выберемся куда-нибудь в тихое местечко, и я не буду вас стесняться.

При этом он подумал, что нарушает все правила Квинсберри и наносит удар ниже пояса. В то же время он почувствовал, что этот разговор начинает ему надоедать.

Ему хотелось одеть Уну.

Ему хотелось, чтобы ома прекрасно выглядела — так, как он представлял, она будет выглядеть в изысканном платье, какие шили в Париже и копировались потом по всему свету.

«К черту! — подумал он. — Пришло время мне сыграть главную роль в этой пьесе, которая может быть поставлена только в Париже, хотя должна быть написана не для английских, а для французских актеров».

Глава 5

Некоторое время ониехали молча, а потом герцог опять заговорил:

— Какой у вас самый любимый камень? Уна, которая явно думала в это время о чем-то другом, вздрогнула при звуке его голоса.

— Камень?

— Я хочу сказать — драгоценный камень, — пояснил герцог. — Все женщины любят украшения. Я думаю, и вы не исключение.

Уна немного подумала и сказала:

— Я думаю, очень красивый камень — бирюза, и, полагаю, вы знаете, на Востоке считается, что он приносит удачу.

— Да, я слышал об этом, — ответил герцог.

— Мама говорила, что жители Тибета, которые добывают камни в горах, всегда носят кусочек бирюзы, чтобы уберечься от дурного глаза.

Она тихонько засмеялась.

— Думаю, вы не боитесь дурного глаза, но в книгах я читала, что в средние века это была реальной угрозой.

Герцог обнаружил, что она опять уклоняется от темы, которую он хотел с ней обсудить.

— А если бы у вас был выбор, вы бы хотели иметь именно бирюзу, а не что-либо другое?

— Мне кажется, если бы она у меня и была, я бы все равно не чувствовала себя счастливой, — ответила Уна, — но, раз я родилась в июле, пожалуй, мой камень — рубин.

Герцог улыбнулся.

Так, уже лучше. Теперь она начала выказывать интерес к дорогим камням, которые станет потом требовать, — в этом он был совершенно уверен.

— В то же время, — продолжала Уна, — мне кажется, рубины весьма зловещи, а самая лучшая драгоценность и самая красивая из всех, наверное, жемчуг.

— Жемчужины бывают очень дорогие.

— Уверена, что все камни дорогие, — ответила Уна. — Вот почему я думаю, что вряд ли когда-либо буду иметь хотя бы один.

Она вздохнула.

— Мама говорила, что, когда им пришлось уехать во Францию, больше всего на свете ей не хотелось продавать брильянтовый полумесяц, который она получила в наследство от матери.

Герцог знал, что брильянтовые полумесяцы и брильянтовые звезды были в большой моде у английских женщин, но сам он всегда считал, что лучшие украшения — это те, что куплены в Париже. Его мать носила тиару, которую сделал Оскар Массен, и герцог вдруг подумал, как хорошо бы смотрелась эта тиара на Уне, неважно, что она была так молода.

Массен был мастером своего дела и создавал из драгоценных камней цветы, колосья, нежнейшие розы и ландыши.

Герцогу пришло в голову, что именно эти ландыши подошли бы для Уны. Хотя нелепо предполагать, что она могла бы когда-нибудь надеть драгоценности из коллекции Уолстэнтонов, герцог решил, что, пожалуй, купит ей брошь, сделанную из брильянтовых ландышей. Еще, если она будет настаивать, он может прибавить колье из жемчуга, которое округлило бы ее маленькую шейку и подчеркнуло бы прелесть ее кожи.

Вслух же он сказал:

— Вам больше всего хотелось бы иметь жемчуга?

— Я знаю, чего бы мне хотелось больше всего, — сказала Уна.

— Чего же? — с любопытством спросил герцог.

— Лошадей, таких, какими вы сейчас правите, и какими, я уверена, вы сами обладаете.

Герцог был потрясен.

Опять ему не удалось удержать ее внимание, что обычно бывало легко сделать с любой женщиной — ни одна не могла устоять против искушения поговорить о таком волнующем предмете, как подарки.

— Если у вас будет лошадь, где вы будете ее держать? — спросил он.

Уна весело засмеялась.

— Вряд ли можно ожидать, что вы и ее, как меня, пригласите пожить у вас, а пусти я ее пастись в Булонский лес без присмотра, боюсь, меня бы ожидали неприятности.

Она делала из этого целую сказку, и, пока герцог раздумывал, что ответить, она продолжала:

— Наверное, лучше всего иметь невидимую лошадь, по крайней мере невидимую до тех пор, пока не понадобится на ней ехать.

— Да, это избавило бы от многих трудностей, — сказал герцог, решив, что ему тоже можно принять участие в ее фантазиях.