Дмитрий Хворостовский. Две женщины и музыка - Софья Бенуа

А. Максимов: Как дают по носу в оперном театре?

Д. Хворостовский: Как-то вышли рецензии на одну из моих оперных работ, где меня очень не хвалили. И прочитав эти статьи, я сначала разозлился, потом пришел в полное отчаяние, потом начал переосмысливать практически все, что я имел на тот момент. И это переосмысление происходит и по данный момент.

А. Максимов: Среди западных музыкантов были люди, которые оказали Вам наибольшую творческую поддержку в этот момент?

Д. Хворостовский: Да, безусловно, и среди западных, и среди не западных музыкантов. В том числе Гергиев, который сыграл по-настоящему значительную роль в моей карьере. И в моей карьере со звукозаписывающими фирмами. Записали первые диски, которые стали достаточно узнаваемые именно благодаря нашей работе и благодаря, конечно, Валерию Александровичу. И мои первые шаги, в частности, на оперной сцене в Америке произошли именно благодаря Гергиеву.

А. Максимов: Говорят, что он невероятно жесткий, даже жестокий в репетициях мастер. Это так или нет?

Д. Хворостовский: Нет.

А. Максимов: И вид у него очень строгий.

Д. Хворостовский: Нет. По-моему, люди придумывают. Этот человек с великолепным чувством юмора, достаточно легкий. Но это человек неординарный, это человек, который умеет делать несколько дел одновременно. Я это не умею. Поэтому я просто преклоняюсь перед такими людьми. Это человек, который может, допустим, чисто физически дирижировать одной рукой один размер, очень сложный, семь или восемь четвертей, а другой совершенно противоположный. Настолько он органичен. То, что он делает, я не могу. И я думаю, что даже многие из его коллег-профессионалов дирижеров не могут такие вещи делать. Это только одно качество. Я видел и наблюдал его говорящим по телефону, дирижирующим в это время перед собой партитуру и клавир одновременно, в транспорте. Партитуру, еще другую партитуру, с которой он еще и сравнивал, и говорил при этом по телефону! И бросал мне еще реплики, поющему рядом с ним. Вероятно, я что-то еще забыл.

А. Максимов: И на качестве того, как он дирижирует, это не отражается?

Д. Хворостовский: Нет. Не отражается. Этот человек был способен определить и выявить ошибки, сделанные в партитуре, которая написана оригинально была для меня, сравнивая это с партитурой, сделанной несколько десятилетий тому назад, имея перед собой клавир в транспорте, то есть это в другой тональности. Понимаете? А по телефону говорил о чем-то совершенно постороннем, что-то организационное, причем на другом языке.

А. Максимов: А Вам на русском говорил?

Д. Хворостовский: А со мной по-русски соответственно говорил.

А. Максимов: Невероятный человек.

Д. Хворостовский: Поэтому я начал говорить, что Гергиев безусловно сыграл очень значительную роль в моей судьбе тем, что где-то чему-то меня научил, где-то подтолкнул, но очень, очень ненавязчиво. При этом мы остались и остаемся друзьями. Причем ведь настоящая дружба ни к чему не обязывает. Я не делаю что-то, потому что он сделал это мне, и я должен ему отплатить. Может быть, это где-то подспудно присутствует. Поэтому мы и общаемся. Но настоящая дружба бескорыстная, она ничего не требует взамен. А Гергиев – из таких людей. Женя Колобов, который ушел от нас, не могу не сказать о нем. Это человек, которого я очень любил, который опять же очень много сделал в моей творческой жизни. Это полная противоположность Гергиеву по своим принципам, по своим устремлениям, по жизненным позициям. Это человек полярно настроенный. У которого я тоже сумел что-то взять, и продолжаю как-то советоваться с ним. Человек абсолютно бескомпромиссный.

А. Максимов: Как продолжаете советоваться?

Д. Хворостовский: Мысленно. Тяжело ему было очень жить и работать. Может быть, поэтому он так рано ушел. Но я считаю, что то, что он сделал, те крохи, которые остались во многих, многих сердцах и умах, в частности, в моем, очень много сделали. И многие, многие люди. Доминго, Паваротти, Шолти я знал. То есть за 13–14 лет карьеры там я с очень многими людьми встречался».

С Игорем Крутым во время работы над стихами и музыкой для нового шоу “Дежавю”. 2009 год

Как-то давно, в 1990 году, в одной из бесед Дмитрий вспоминал Е. В. Колобова, говоря:

– Мне всегда хотелось работать с Евгением Владимировичем Колобовым, которого я считаю одним из лучших оперных дирижеров в Москве. Я думаю, что это мой дирижер, который помог бы мне реализовать многие мечты о партиях, о спектаклях в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко.

И, как мы помним, в 2000 году на сцене московского театра «Новая опера» под руководством Евгения Колобова звучала опера, в которой Хворостовский исполнял труднейшую партию Риголетто.

Несмотря на то, что и развал Союза вместе с последовавшими за этим трагическими событиями для всей страны и ее жителей, и отъезд за границу повлекли кардинальные перемены в жизни нашего героя, в его душе осталось место для теплых воспоминаний оттуда, связанных, по традиции, не только с детством, но и, конечно же, с искусством.

«– Осталось ли в вас что-нибудь от прежнего сибирского мальчишки?

– Остались воспоминания о тех моментах, когда я был здесь счастлив»[62].

– Я прекрасно помню конец 1980-х и начало 1990-х в России, когда часто было просто нечего есть, а залы на концертах классической музыки были полными. То есть люди приходили получить заряд магической энергии, этой волшебной информации – музыки, и для них это было самое главное. Важнее, чем пустые полки в магазинах. Я к этим людям тоже отношусь.

– Я юношей, второкурсником, попал в советский театр, с этой его системой репертуарной, где каждый ждет своей очереди. Они же все там как пауки в банке: сильный пожирает слабых. Друзья становятся недругами – зачем мне это нужно?! Я прекрасно живу как свободный художник, люблю и уважаю всех. Кому надо – помогаю, недругов не замечаю. Никто меня не волен ни заставить, ни упрекнуть. Я получил то, к чему всю свою жизнь стремился. Нет, меня никогда не покидало ощущение, что я любимый и желанный в своей стране. Просто мои творческие интересы не принадлежали России. После победы на конкурсе Глинки, еще до Кардиффа, я получил от Большого театра предложение перейти из Красноярска, где я уже был солистом, в их стажерскую труппу. Я отказался. Александр Лазарев, тогдашний главный дирижер, обещал меня приглашать, но ни разу не пригласил. После этого руки у меня были развязаны.

Думается, главный залог успеха любого из нас – то внутреннее ощущение от жизни и от людей, которые вокруг нас, а вовсе не внешние обстоятельства. Если ты от природы оптимист, то и события в итоге начнут складываться в твою пользу, как в анекдоте: у оптимиста сбываются мечты, а у пессимиста – кошмары. На вопрос, чего певец ждет от жизни, он отвечает потрясающими словами: