В стране слепых - Майкл Флинн

– Рано или поздно их все равно кто-нибудь нашел бы.

– Наверняка, и продал бы в металлолом, даже не подозревая, что это такое. Пожалуй, так было бы лучше для всех.

– И что теперь будет?

Не отвечая на ее вопрос, он сложил пальцы кончиками вместе.

– Где тот листок бумаги, который вы там нашли? С клиологическим анализом.

– Насколько мне известно, бумага была либо у Денниса, когда его сбила машина, либо осталась у него дома, в кабинете.

Ред неодобрительно хмыкнул.

– Она вообще не должна была оказаться у него. Рабочие документы ни при каких обстоятельствах выносить нельзя. Даже тогда это знали, задолго до того, как все стали заботиться об охране секретов. – Ред поднялся с дивана, прошел мимо нее на кухню и, взяв телефонную трубку, взглянул на Сару. – Не возражаете, если я позвоню?

– А я могу возразить?

– Да, – сказал он серьезно и остановился в ожидании ее ответа.

Сара махнула рукой.

– Звоните.

Он набрал номер, загородив собой аппарат, чтобы она не увидела цифр. Потом прикрыл ладонью трубку и несколько минут что-то говорил. Некоторое время он слушал, кивая.

– Отлично, – сказал он громко. – Так и сделайте. – Потом повесил трубку и повернулся к Саре.

– Мы пошлем нескольких наших людей охранять вашего друга. Чтобы проникнуть к нему, им потребуется некоторое время, но я не думаю, чтобы с ним попытались сделать что-то в больнице. Кое-кто присмотрит и за профессором истории, о которой вы упомянули, но я сомневаюсь, чтобы ей что-то грозило.

– Спасибо.

– Что? А, пожалуйста. Только мы это делаем в первую очередь ради себя, а уж потом ради вашего друга. – Он улыбнулся. – Пытаемся свести к минимуму ущерб. Может быть, нам удастся найти тот листок и уничтожить его.

Он пошел через арку к выходу. Сара поймала его за руку.

– Я рассказала вам все, что знала, – сказала она. – Теперь ваша очередь. Расскажите, что знаете вы. Насколько я оказалась права? Я имею в виду Общество Бэббиджа.

Он освободил руку из ее пальцев.

– Общества Бэббиджа больше нет, – сказал он. – Оно умерло много лет назад. – Он вернулся на диван и взглянул на часы.

– Вы не ответили на вопрос.

– Знаю. И не собираюсь отвечать. – Он уставился на свои руки, поворачивая их так и эдак. – От старых привычек трудно избавиться. Впрочем, кажется, больше нет смысла скрывать от вас правду. Слишком поздно, а кроме того, это уже ничего не изменит. – Он пожал плечами и жестом пригласил ее сесть рядом. – Присаживайтесь. Я собираюсь рассказать вам самую невероятную историю, какую вы когда-либо слышали.

Сесть с ним рядом она не пожелала, что его, похоже, позабавило. Вместо этого она села в то же кресло, что и в прошлый раз. Стиснув руки на подлокотниках и скрестив ноги, она молча ждала.

Ред провел языком по губам и уставился в пространство.

– Начнем с того, с чего начинали Кроуфорд и другие. Их интересовало поведение масс. Сколько акров засевали пшеницей и кукурузой. Сколько миль железнодорожного полотна было построено. Сколько телеграфных станций. И так далее. Тогда, во второй четверти прошлого века, сбор данных был самым модным занятием. Реформаторы вроде Адольфа Кетле note 16, бельгийского астронома, пытались создать научную основу для прогрессивной социальной политики. Они собирали всевозможные цифры, касающиеся народонаселения, климата, торговли, бедности, образования, преступности – чего угодно.

Затем появилась книга Бэббиджа с зачатками теории систем. Кроуфорд организовал небольшое философское общество для обсуждения идей Бэббиджа, а кому-то пришла в голову мысль попробовать применить этот подход к социологическим данным, которые они собирали. Открытие, сделанное основателями Общества Бэббиджа, состояло в том, что эти данные соответствуют кривым, поддающимся математическому расчету. – Ред нарисовал в воздухе кривую. – А найдя решение уравнений, описывающих эти кривые, – с помощью тех Машин Бэббиджа, которые вы видели, – можно предсказать дальнейший ход кривых в пределах статистической достоверности. – Он нахмурился и немного помолчал. – Они разработали теории, объясняющие то, что они видели. Их прогнозы не всегда оказывались верными. Иногда они делали просто смехотворные ошибки. В конце концов, это было совершенно новое направление, и данные были не всегда надежными, а их знания – слишком поверхностными. Но они работали настойчиво. Каждый раз, когда предсказание не сбывалось, они возвращались назад и заново изучали свои модели, пытаясь понять, что в них было упущено. Спустя несколько десятков лет их результаты стали куда более точными. Но для этого нужно было время. Даже сегодня мы иногда сталкиваемся с сюрпризами, уж очень сложная проблема.

Сара покачала головой.

– Сложная? Дьявольски сложная, по-моему, просто неразрешимая. С таким же успехом можно предсказать, как будет работать механизм, собранный из миллиона случайных деталей.

Ред снова улыбнулся.

– Да, но на большинство их мы можем не обращать внимания. Здесь вступает в действие принцип Парето note 17. За восемьдесят процентов того, что происходит, ответственны только двадцать процентов переменных. Если не верите, посмотрите сами, на долю скольких ученых приходится большая часть статей в научных журналах. Или сколько футболистов забивают большую часть мячей. Все дело в том, чтобы упростить систему. Зачем нам знать, какая цифра через пятьдесят лет будет стоять на пятом месте после запятой, если мы знаем общую тенденцию? По мере приближения события у нас будет время вычислить все сотые и тысячные.

– Значит, я не ошиблась. Общество Бэббиджа намеревалось управлять ходом истории, правильно?

Ред наклонился вперед, сцепив руки и уставившись в одну точку где-то посредине комнаты. На Сару он не смотрел.

– Да, – сказал он. – И в то же время нет. Вы ставите вопрос слишком категорично. Мы не управляем историей. Мы не можем этого делать. И никто не может. Вы представляете себе, насколько сложно решить такую задачу? Какая масса общественной энергии нужна, чтобы изменить траекторию крупного индустриального общества? Проще повернуть вспять прилив. Нет, для этого потребовались бы тонкие, малозаметные воздействия на протяжении многих поколений, а значит – неизменность цели в течение многих человеческих жизней.

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

– Мы давно от этого отказались.

Сара нахмурилась. Что-то необычное было в рассказе Реда. В том, каким тоном он говорил. Она не могла понять, что именно ее настораживало, но у нее появилось ощущение, будто он разговаривает не столько с ней, сколько с самим собой.

– Значит, отказались. Чем же вы тогда занимаетесь? – спросила она.

Он пожал плечами и отвел глаза.

– Чем же еще? Наживаем деньги.

– Наживаете деньги? – растерянно повторила она.

– Именно. И никаких грандиозных планов править миром или направлять историю. Вы разочарованы?

Она не ответила, но, как ни странно, он угадал ее мысли. Тайный заговор с целью захвата власти над миром, при всем своем безумии, был бы все-таки величественным. А тайный заговор с целью наживы выглядит просто убого.

– Мы не пытаемся повернуть вспять волны истории, мы лишь стараемся прокатиться на их гребне. – Он усмехнулся. – Как бы неблагородно это ни звучало. Мы не пытаемся остановить поток, мы плывем по течению. Гораздо проще слегка подправить уже существующую тенденцию, чем остановить ее или вызвать новую. Поэтому мы производим незаметную корректировку там, где надо, и пополняем свои портфели ценных бумаг. Вот и все. Никакого хирургического вмешательства. Просто знание того, что сулит будущее. На рынке это большое подспорье.

– Не сомневаюсь, – криво усмехнувшись, сказала она. – А не кажется ли вам незаконной такая «торговля» для посвященных?

Он рассмеялся:

– Не думаю, что закон распространяется на нашу ситуацию. Нет, я говорю о более крупном масштабе времени. О планах, которые созревают десятилетиями. Подумайте, например, как важно было знать наперед, за десятки лет, что политика изоляционизма удержит Соединенные Штаты от преждевременного вступления во вторую мировую войну. Что все остальные промышленно развитые страны будут разорены, и у американских компаний не будет серьезных соперников на протяжении двадцати лет. Перед ними открылись огромные возможности для любых капиталовложений.

– Возможности для капиталовложений? – воскликнула она, потрясенная. – А миллионы смертей для вас ничего не значат?

Он покачал головой.

– А как я должен к ним относиться? Не мы начали войну. И не мы придумали изоляционизм. Так или иначе нечто подобное все равно бы случилось! Мы лишь воспользовались тем, что знали об этом заранее. Почему бы нам не извлечь из этого пользу? Причем здесь безнравственность? – Он умоляющим жестом поднял руки.