Последний занавес - Найо Марш

— Ужасно, что мы с Полом причинили ему такую боль. Нам никогда уж себя не простить — никогда, — рыдала она.

— Ну, ну, — прервала ее Трой, — глупости. Вы с Полом сделали то, на что имели полное право.

— Но мы были слишком жестоки. С этим вы не можете не согласиться. Мы причинили ему большое горе. Он сам это сказал.

Действительно, сэр Генри говорил это много раз, и с большим нажимом, и непонятно, что двигало им — злость или искреннее переживание. Тогда Трой решила зайти с другой стороны.

— По-моему, он смирился с этим, — сказала она.

— Да, но вчера вечером! — снова залилась слезами Фенелла. — Только подумать, что мы говорили о нем вчера вечером. В гостиной, после того как вы ушли. Все, кроме мамы и Пола. Тетя Милли сказала, что у него, возможно, приступ, а я — да пусть хоть помрет, мне, мол, все равно. Ужас! И наверное, он это почувствовал. Он вычеркнул из своего завещания тетю Полин и маму, меня с Полом из-за нашей помолвки и из-за того, как мы о ней объявили. Стало быть, сильно переживал.

«Завещание, — подумала Трой. — Боже правый, а ведь верно. Завещание!» И вслух сказала:

— Фенелла, он был стар. Я думаю, и, наверное, вы со мной согласитесь, что будущее не так уж много ему обещало. Так, может, и неплохо, что ушел он тогда, когда ему казалось, что все так превосходно устроилось. Застолье получилось замечательное.

— А как кончилось?

— О Господи, вы про это. Ну да, ну да.

— А может, оно, застолье это самое, его и убило. Эти жареные лангусты. Все так думают. А ведь доктор Уизерс предупреждал его. И никого с ним рядом не было. Он просто пошел к себе и умер.

— А доктор Уизерс?..

— Да. Он осмотрел его. Баркер сказал тете Милли, и она позвонила ему. Он говорит, это был жестокий приступ гастроэнтерита. Он говорит, приступ случился — скорее всего — вскоре после того, как дед лег. А как подумаешь, что в это самое время мы такие ужасные вещи говорили про него в гостиной, то просто в дрожь бросает. Все, кроме Седрика, а он про себя злорадствовал. Негодяй эдакий, он и сейчас злорадствует, если уж на то пошло.

Вдали глухо прозвучал гонг.

— Идите завтракать, — сказала Фенелла. — Я не могу.

— Нет, так не пойдет. Глотните хоть кофе немного.

Фенелла нервно стиснула руку Трой.

— Знаете, вы мне так нравитесь, — заговорила она. — Потому что вы другая, ни на кого из нас не похожи. Ладно, пошли.

Анкреды в трауре — зрелище сильное. Полин. Дездемона и Миллимент, уже сидевшие в столовой, все были в черных платьях. Взглянув на них, Трой вдруг сообразила, что сама-то, не подумав, надела красный свитер. Она произнесла слова соболезнования, прозвучавшие фальшиво. Дездемона молча сжала ей руку и отвернулась. Полин ошарашила, залившись слезами и порывисто поцеловав Трой. И уж совсем странно было видеть неулыбчивую и мертвенно-бледную Миллимент. Вошел Томас. Вид у него был растерянный.

— Доброе утро, — поклонился он Трой. — Ужасно, правда? Знаете, до сих пор не могу поверить. Остальные-то вроде смирились. Плачут и все такое прочее, а я не могу. Бедный папа. — Он посмотрел на сестер: — Вы совсем не едите. Полин, что тебе положить?

— О, Томас. — Полин сделала красноречивый жест.

— Наверное, потом, — продолжал Томас, — мне и самому не захочется ничего есть, но сейчас я голоден как волк.

Он сел рядом с Трой.

— Хорошо, что вы успели закончить портрет, правда? Бедный папа.

— Томми! — выдохнула его сестра.

— А что, разве не так? — мягко возразил он. — Папа тоже был бы доволен.

Вошел Пол и почти сразу следом за ним Дженетта Анкред, в твидовом костюме. К немалому облегчению Трой, они, как и Томас, говорили нормальными человеческими голосами.

Миллимент тут же начала рассказывать, как Баркер обнаружил тело сэра Генри. Судя по всему, в восемь утра он, как обычно, принес ему чашку молока и стакан воды. Подходя к комнате, он услышал, как внутри жалобно завывает кот Карабас. Стоило открыть дверь, как кот вылетел наружу и бросился по коридору. Баркер решил, что сэр Генри просто забыл выпустить кота, и подивился, отчего тот не разбудил хозяина.

Он вошел в комнату. Было еще совсем темно. Баркер отличался близорукостью и все же разглядел лежащее на кровати тело.

Он зажег свет, присмотрелся и тут же в ужасе бросился бежать по коридору и заколотил в дверь Миллимент. Когда они вместе с Полин откликнулись и пригласили его войти, он остался на месте и нервным шепотом попросил Миллимент выйти. Та накинула халат и вышла в холодный коридор.

— Я поняла, — перебила ее Полин, — что что-то случилось. Словно голос был.

— Естественно, — передернула плечами Миллимент. — Баркер никогда не колотит в двери по утрам.

— Я поняла, это Большой Гость, — гнула свое Полин. — Сразу поняла.

Миллимент ушла вместе с Баркером в комнату сэра Генри. Оттуда она послала камердинера поднять Томаса, а сама позвонила доктору Уизерсу. Его не оказалось на месте, но, так или иначе, примерно через час он уже был в Анкретоне. По его словам, это был острый приступ гастроэнтерита, вызванный, возможно, перееданием за ужином. Сердце сэра Генри не выдержало приступа, он потерял сознание и скончался.

— Я не понимаю, — сказала Полин, — почему он не позвонил. Раньше, как почувствует недомогание ночью, всегда звонит. Там, Десси, в коридоре, специальный звонок имеется, а шнур тянется к его кровати.

— Он пытался, — сказал Томас. — По-моему, потянулся к шнуру, схватился за него и упал. Шнур вырван. Знаете что, пожалуй, я все-таки не очень хочу есть.

4

Большую часть того последнего дня Трой ходила из своей комнаты в театрик и обратно, стараясь ничего не забыть, тем более что вещей у нее было немало. Кот Карабас решил обосноваться в ее комнате. Вспоминая о том, где он провел минувшую ночь, Трой всякий раз вздрагивала при прикосновении к его шерсти. Впрочем, они давно уже были в дружеских отношениях, так что вскоре Трой стало даже приятно в его обществе. Поначалу Карабас наблюдал за ней с некоторым интересом, время от времени вскакивая на узлы с одеждой, которые она разложила на полу и на кровати. Когда Трой отпихнула его, он заурчал, негромко мяукнул и прижался носом к ее руке. Вот бы узнать, он действительно переживает утрату хозяина? Карабас забеспокоился, и Трой открыла дверь. Пристально взглянув на нее, он опустил хвост и вышел наружу. Ей показалось, что он снова замяукал на лестнице. С неясной тревогой в душе Трой вернулась к сборам, время от времени прерываясь, чтобы нервно пройтись по комнате или взглянуть в окно, на мокрые от дождя деревья. Трой наткнулась на рабочий блокнот и принялась машинально набрасывать портреты членов семьи. Не прошло и получаса, как все Анкреды были зарисованы, — впрочем, получились не столько рисунки, сколько карикатуры, которые она потом покажет мужу. Испытав мгновенный укол совести, Трой поспешно закончила паковать вещи.

Ту часть багажа, которая не поместится в машину, присланную Ярдом, Томас вызвался отправить почтовым вагоном.

Трой угнетало ощущение какой-то нереальности происходящего — словно она сейчас оказалась на переломе собственной жизни. Она утратила контакт не только с окружением, но и с самой собой. В то время как ее руки сворачивали и укладывали, один за другим, предметы туалета, мысли бесцельно метались между теми событиями, что случились за минувшие двадцать четыре часа, и теми, которым еще предстоит случиться. «Я похожа на путешественника, — уныло думала Трой, — способного говорить только о спутниках да всяких мелких дорожных происшествиях, а Рори совершенно неинтересны Анкреды, с которыми ему скорее всего даже познакомиться не придется».

Обед получился призрачным повторением завтрака. Опять собрались все Анкреды, опять они придавали своим голосам особое звучание, опять красноречиво говорили о своей скорби, в неискренность которой Трой не слишком хотелось верить. Она почти не прислушивалась к общей беседе, улавливая лишь обрывки разговоров. Мистера Рэттисбона повезли к пастору. Томас диктует по телефону текст некролога. Похороны во вторник. Голоса не умолкали. Вот и к ней кто-то обратился. В местном еженедельнике прослышали о портрете («Найджела Батгейта рук дело», — подумала Трой) и хотели бы прислать фотографа. Трой что-то возразила, что-то предложила. Седрик, который до сих пор молчал и лишь беспокойно ерзал на своем месте, при обсуждении этой темы немного оживился. Затем речь зашла о мисс Орринкурт, которая заявила, что выйти к столу не в состоянии, и обедала в собственных апартаментах.

— Я видела, как ей несут полный поднос, — заметила со своим обычным загробным смехом Миллимент, — непохоже, что у нее пропал аппетит.

— Тью-ю, — прошелестели Анкреды.