Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

– Ай, красивы у тебя девки, человече! – приговаривал Ростислав, поглядывая на тиуна Калину. – Видно, прошлый год – урожайный! А говорил, нету! Купил бы я эту красавицу, шести гривен не пожалел бы! Продашь?

– Кабы… кабы я был хозяин, отчего не продать? – бормотал озадаченный Калина. – Но ведь… – И оглядывался на Мирона, не решаясь самостоятельно врать.

– Так она же княжья! – втолковывал Мирон, уже и сам не зная, к чему все это приведет. – Без хозяина как же можно продавать?

– А раз купить нельзя, придется даром взять! – со смехом отвечал Ростислав.

Дружина хохотала, а тиун только делал головой и шеей движения, похожие на неуверенный поклон. Он понятия не имел, кто хозяин привезенной Мироном девушки и кто она вообще такая, но только о том и мечтал, чтобы вся добыча перемышльцев ею одной и ограничилась.

И он был прав в своих опасениях: если бы Ростислав держал путь не на войну, а домой, то непременно забрал бы из села всех отроков и молодых мужиков и поселил их на Вислоке взамен погибших при последнем набеге. Но сейчас он не мог обременять войско полоном, который еще надо кормить по пути.

– Ну, погуляли, будет! – наконец решил Ростислав. – С зарей дальше пойдем, спать пора. Ступай, душа моя, наверх, взбей мне перину как следует. А то там бабка какая-то кривобокая шуровала, только все напортила.

– Идем, идем, красавица! – К Прямиславе подскочил Мирон.

Она встала, стараясь выбросить из головы только что услышанное и надеясь, что сотник придумал, как вывезти ее отсюда.

Но в сенях Мирон взял ее за руку и живо потащил вверх по лестнице. В горнице было темно и прохладно.

– Куда ты меня приволок? – горячо заговорила Прямислава, слегка опомнившись. – Вот ведь придумал, дубовая твоя голова! Чтоб тебя кикиморы взяли, прости меня господи! Напялил на нас тряпки холопские, а теперь хочешь меня, как Прибавку эту подлую, Сухману на перину подложить! Да я лучше в омут головой, чем буду такой позор терпеть! Знал бы он, кто я, не посмел бы!

В пылу негодования она упустила из виду, что Мирон тоже не знает, кто она.

– Ну, Бог велел! – отозвался Мирон, которого не слишком тронули эти упреки. Он едва слушал ее, торопливо пытаясь запалить лучину. – Слава богу, что ему ты, а не княгиня приглянулась! Потерпи, душа моя, зато княгиню спасешь! Ну, грех, а кто же без греха! Матушка Юхимия отмолит, когда узнает, что ты за княгиню пострадала! Бог не взыщет, потому как за княгиню… Не говори ему, кто ты, молчи, ради Христа! Если выдашь, то и княгиню погубишь, и себя не спасешь! Он сейчас тут хозяин, ему все равно, кто ты, холопка или воеводская дочь! Судить ведь его некому! Поди-ка с него взыщи! А княгиню надо уберечь! Слава богу, что ты ему приглянулась! Авось про нее и не вспомнит! Потерпи, голубка, от этого не умирают. Завтра он уедет, а там и обратно в Апраксин вас отвезем! Обойдется! Бог не взыщет! Ведь говорил я вам…

Прямислава даже онемела от такого бесстыдства. Больше никак не пытаясь помочь ей, Мирон убеждал ее пожертвовать собой ради спасения той, кого он считал княгиней!

Но высказать ему свое возмущение она не успела, потому что на лестнице послышались быстрые шаги. Мирон зайцем скакнул вон, и Прямислава осталась одна.

Не в силах больше держаться на ногах, она села на край лавки. Вот так же, быть может, ждали князя Юрия те холопки, на которых падал его благосклонный распутный взор. Виноваты ли они в своем грехе? И не за то ли ей Богом послано это испытание, что она ненавидела своих невольных соперниц, винила их в своем бесчестье, когда должна была по-христиански простить и молиться о прощении для них? Легко ей осуждать их, сидя под крылышком игуменьи! А теперь она сама стала такой же бесправной и безгласной, неспособной постоять за себя.

Неспособной? Нет, она же все-таки не холопка какая-нибудь, она – княжна Рюрикова рода, внучка всесильного Владимира Мономаха, в ней кровь королей! И больше она не будет молчать об этом! Не может быть, чтобы для этого странного русского половца не существовало никаких законов, ни Божеских, ни человеческих! Не может быть, чтобы червенские князья не боялись гнева князя киевского!

Половец вошел, увидел ее, улыбнулся и закрыл дверь. Прямислава встала и подняла голову. Прожив всю жизнь в монастыре, она прочно свыклась с мыслью, что если когда-нибудь и окажется наедине с мужчиной в темной горнице, то этим мужчиной будет ее муж, князь Юрий Ярославич, и ни в коем случае никто иной. Но где тот Юрий? Перед ней стоял совсем другой человек, и он держал в руках ее честь и судьбу.

Нельзя сказать, чтобы ей приходилось видеть много половцев, но все же в Берестье они изредка встречались – среди купцов на торгу, в дружинах, куда степняки, искусные наездники и лучники, нередко нанимались на службу. «Сухман Одихмантьевич» при большом внешнем сходстве со степняками все же казался попригляднее: скорее всего он половец лишь наполовину. По речи, воспитанию и вере (войдя в горницу, он перекрестился на образок в углу) он был таким же русским, как она. В его поведении, голосе и выражении лица Прямислава не замечала ничего угрожающего и несколько приободрилась. Хотя само положение было ужасно: наедине с мужчиной, без всякой надежды на помощь! Вот-вот ее челнок грозил пойти ко дну, мысли разбегались, и она невольно сцепила руки, стараясь унять дрожь. Все разговоры дружины за столом прошли мимо ее сознания, и она совершенно не понимала, с кем имеет дело.

– Садись, душа моя! – Подойдя, Ростислав взял ее за руку и хотел посадить. Но она высвободила руку и отстранилась, настороженно глядя на него. – Да не бойся, сапоги с меня снимать не заставлю. Что ты меня чураешься, как зверя какого? Думаешь, басурман какой поганый? Да нет же, русский я! Матушка моя – половецкая княжна, говорю же! Бонякова дочь. Не слыхала про Боняка? Хочешь, расскажу?

– Кто ты такой? – подала голос Прямислава.

– Ростислав я, сын Володаря перемышльского. А тебя, значит, Крестей зовут? – Он подмигнул ей, дескать, не очень-то в это верится, но Прямиславе было не до шуток. – Не бойся меня, не укушу. Юрия, видать, не боишься, а меня боишься? Или он красивее меня? – Половец рассмеялся, словно считался писаным красавцем. – Или ласковее? Погоди, и я умею девушкам подарочки дарить! Перстеньки, платочки, ленточки – все, что захочешь! Полюбишь меня, свет мой ясный, ничего для тебя не пожалею!

Смеясь, он попробовал ее обнять, но Прямислава в ужасе отшатнулась. В ней кипело негодование, но слова не шли на ум.

– Или я тебе не нравлюсь? – продолжал он, глядя на нее веселыми темными глазами.

Ростислав не собирался причинять зла дочери своего нынешнего союзника, но не мог удержаться, чтобы не пошутить с красивой девушкой, которая зачем-то перерядилась Юрьевой холопкой. Понимая, что об этом ему никогда и никому рассказывать не придется – это тебе не волчьи песни деда Боняка! – он хотел хоть сам повеселиться, пока можно.