Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина - Леонид Млечин

— Принимает ли первый секретарь простых посетителей? — спрашивали его тогда.

— Да, принимаю. Вот несколько дней тому назад принимал молодую женщину, продавщицу, мать двоих детей. Мы с ней проговорили два часа. Она подробно раскрыла мне систему поборов, существующих в торговле. За последние месяцы в Москве арестовано восемьсот руководителей торговли. Черпаем, черпаем, а дна в этом грязном колодце пока не видно. Но надо до конца вычерпать эту грязь. Мы стараемся разорвать преступные связи, изолировать руководителей, на их место посадить честных и преданных партии людей, а затем постепенно идти вглубь. Работа предстоит трудная и долгая, но мы твердо намерены вычерпать эту грязь до конца.

Тогда он еще думал, что коррупцию можно победить. Потом его грозные обещания покончить с коррупцией уже не воспринимались всерьез. Это превратилось в ритуал.

С горожанами первый секретарь беседовал участливо, интересовался их делами и мнением, не отмахивался от чужих забот. С руководителями говорил жестко, несправившихся требовал немедля снимать с работы. Городская номенклатура, избалованная тихими гришинскими временами, пришла в ужас.

Секретарей горкома он сменил быстро. Отправил на пенсию второго секретаря Раису Дементьеву, вместо нее назначил Василия Захарова, который до этого был первым заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК и секретарем Ленинградского обкома. На пенсию ушел и секретарь МГК по промышленности Леонид Борисов, его место занял генеральный директор станкостроительного завода «Красный пролетарий» Олег Королев.

В январе 1987-го он подводит итоги выполнения годового плана, несправившихся Ельцин сразу же снимает с работы.

Ельцин сменил двадцать три из тридцати трех первых секретарей райкомов.

Приезжая на бюро горкома, ни один первый секретарь райкома не знал, кем он вернется назад. Самое тесное общение с Ельциным не избавляло от жесткой критики и увольнения. Сначала это производило колоссальное впечатление на москвичей, которые видели, что сметается целая генерация партийных чиновников, не вызывавших у людей никаких чувств, кроме презрения. Потом острота впечатлений притупилась. Прежние чиновники исчезали, появлялись новые, но точно такие же.

А серьезного результата, когда можно было бы сказать, что жизнь в столице радикально изменилась, все не было. Делать вид, что все хорошо, Ельцин не хотел. Пока еще он не боялся признаваться в неудачах. Трудно даже сказать почему — настолько был уверен в своих силах? Или же им руководил безошибочный политический инстинкт?

Пленум горкома пришел к неутешительному выводу — итоги работы были признаны неудовлетворительными. Ельцин вновь сменил состав бюро, руководителей отделов горкома, нашел нового редактора для «Московской правды» — Михаила Полторанина, который станет его верным соратником. Полторанин превратил скучную городскую газету в одну из самых читаемых. Защищенная до поры до времени авторитетом первого секретаря, «Московская правда» громила номенклатуру и ее привилегии. Сотрудники ГАИ получили приказ останавливать на выезде из города черные «Волги» и выяснять цель поездки: оказалось, что большие чиновники пользуются служебным автотранспортом для поездок на дачу. Ельцин приказал сократить число персональных автомобилей и требовал, чтобы на служебных машинах не ездили жены и дети чиновников.

На Ельцина в ЦК пачками пошли жалобы от обиженных чиновников. Его поведение искренне возмущало партийных коллег. Они считали, что Ельцин подрывает основы власти.

Валентин Месяц, первый секретарь Московского обкома, потом скажет об этом на пленуме ЦК. Месяц возмущался тем, что на очередной сессии Моссовета первый секретарь Ельцин и все члены бюро горкома не сели по-хозяйски в президиум, а неожиданно расположились в зале вместе с простыми депутатами. А в президиуме только председатель Моссовета и секретарь. Чиновники в обкоме засуетились: как им быть? Может, надо делать как Ельцин? Месяц приказал областную сессию проводить как всегда и не паниковать.

Постепенно у самого Ельцина накопились раздражение и недовольство — решения принимаются разумные, секретари и в горкоме, и в райкомах новые, а в целом ничего не меняется. Почему? Объяснение Ельцин находил неверное. Он полагал, что все можно исправить, если радикально обновить партийный аппарат, посадить новых людей и заставить их работать. Мысль о том, что понадобятся куда более глубинные преобразования, придет к нему не скоро.

Ельцин не понимал, что самый хороший секретарь райкома не в состоянии наполнить магазины продуктами и построить столько квартир, сколько необходимо.

Борис Николаевич сам заходил в магазины, в заводские столовые, стараясь застать продавцов и поваров врасплох, проверял, что продается, что спрятано под прилавком. Его охранник, Александр Коржаков, записывал замечания первого секретаря, потом ехал в горком, сам звонил секретарю горкома по торговле, сообщал, как прошла проверка, и диктовал замечания. Так Коржаков привыкал делать не свое дело. Собственно, он в этом не был виноват, его приучили.

Ельцин видел, что продукты уходят налево, разворовываются, достаются местному начальству и нужным людям. Он возмущался, требовал бороться с коррупцией в торговле, не понимая еще, что в условиях тотального дефицита добиться порядка невозможно.

И в ЦК им были недовольны: где перемены? Близкого контакта с Горбачевым у него не было. А тут еще разладились отношения с Лигачевым.

Егор Кузьмич достиг пика своего влияния, и от него многое зависело в чисто практических делах. Он много ездил по стране, хотел все знать и старался во все влезать.

Он держался нарочито строго и жестко, считая, что любое проявление либерализма, нарушение иерархии взаимоотношений между начальником и подчиненным — губительно для руководящей и направляющей роли партии.

Валерий Легостаев, который хорошо знает своего бывшего руководителя, пишет, что семнадцать лет работы первым секретарем Томского обкома в значительной степени сформировали горизонты Лигачева:

«Самые приятные воспоминания о тех годах он связывал с ощущением, которое охватывало его, когда он смотрел поздней слякотной осенью из окна служебного кабинета на город, с удовлетворением сознавая в душе, что все немалое хозяйство области полностью подготовлено к долгой сибирской зиме.

Оставались позади предзимняя заготовительная горячка, планерки, совещания, мотания по области на тягачах и вертолетах, шефские кампании по оказанию помощи селу. Всем было нелегко, зато теперь урожай собран, в селах фермы подготовлены к зимовке, в городе под завязку загружены овощехранилища, отлажены отопительные системы. Приятное чувство отлично и в срок сделанной работы, в которой сам ты был далеко не лишним человеком.

Наблюдая за работой Е.К. Лигачева в должности ведущего секретаря ЦК, я иной раз замечал, что он тщетно пытается пробудить в себе похожее чувство по отношению к стране в целом. Вроде как бы в ней все сделали, все привели в порядок, устроили и уложили, и можно теперь спокойно постоять у окна».

С несправившимися Лигачев разговаривал очень жестко и не желал слышать их объяснения. Егор Кузьмич, как и Борис Николаевич, полагал, что не бывает невыполнимых заданий. Надо подобрать толковых людей, сконцентрировать все силы на главном направлении и всем вместе навалиться.

Заняв второй по значению пост на Старой площади, он сохранил областную привычку контролировать всех и вся, пытался следить за каждой мелочью и устраивал разносы за уклонение от «генеральной линии». Он исходил из того, что секретариат ЦК имеет право спросить с любого коммуниста, какую бы должность тот ни занимал. Егор Кузьмич объявлял выговоры даже тем, кто считал, что подчиняется только генеральному секретарю.

Под руководством Лигачева секретариат стал вмешиваться и в дела правительства. Формально это называлось обсуждением работы партийной организации какого-нибудь министерства, а фактически придирчивому изучению подвергалась вся деятельность министра и целой отрасли.

Егор Лигачев вел заседания секретариата исключительно жестко, выжимая из людей нужное ему решение. Председатель Совета министров СССР Николай Рыжков реагировал на это очень бурно. Он не терпел вмешательства в свои дела.

Против методов Егора Кузьмича возражал и глава республиканского российского правительства Виталий Воротников. Но несмотря ни на что, Лигачев рассматривал отчеты Совета министров РСФСР и республиканских министерств.

Воротников вспоминает: «Попикировались мьгс Егором Кузьмичом достаточно... Это, собственно, было начало активизации деятельности Лигачева. Он стал напористо пробиваться вперед, используя «повышение роли секретариата». В чем затем перестарался. Это принесло ему немало проблем и конфликтов, в том числе с Рыжковым».