Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры - Роберт Вальзер

Йозеф частенько захаживал к этим двум женщинам, и принимали его охотно. Здесь никогда не скупились — чем-нибудь да угостят, хоть кружкой молока или стаканом чая, — и компания была веселая, но веселая в меру той сдержанной деликатности, какая свойственна женщинам с некоторым жизненным опытом. Они смеялись и полагали, что вправе смеяться теперь, когда малая толика мира осталась позади. Обсуждали Кларина сына и его нрав. О, кой- какой опыт был уже приобретен. Йозеф тоже не заикался более о «человечестве». Все это давно миновало. Чем труднее было стать «правильным человеком», тем меньше хотелось прибегать к высоким словесам, а остаться «правильным» было ох как трудно, и понимание этого крепло день ото дня.

Постепенно Йозефовы визиты сделались реже, и в конце концов вышло так, что он не появлялся у Клары целый год. Потом в один прекрасный день она получила на удивление короткое письмо: нельзя ли ему зайти снова? Она, конечно, пригласила его; так повторялось несколько раз, с большими перерывами.

И вот теперь он сидел у окна, а она слушала его рассказ.

Сама Клара тоже кое-что рассказала, в том числе сообщила, что скоро выходит замуж. У ребенка должен быть отец, да и ей нужна мужская поддержка, она частенько прихварывает и не в состоянии, как раньше, вести свое дело, которым занималась столько лет. Силы у нее уже не те, чтобы жить в одиночестве, без любви, она только и мечтает, чтобы ласковая рука и доброе, открытое сердце сняли усталость, терзающую ей душу. Она всего лишь женщина, женщина, не утратившая надежды. Мужчина, на которого пал ее выбор, просто дал себя уговорить, растрогать и выбрать; в целом история слишком примитивная, чтобы пространно о ней разглагольствовать. «Он» любит ее и желает одного: сделать ее счастливой. Разве это не самое простое на свете? Что же скажет Йозеф, ее старинный знакомый? Нет, пусть лучше молчит, она ведь уверена, что сейчас у него на языке вертятся просто-напросто дежурные фразы, уж его-то она знает, и вполне достаточно.

Клара с улыбкой взяла его за руку. И продолжала: дни былого, прекрасные дни былого! Как хороши были все эти минувшие дни и как «правильны»! И многочисленные ошибки — тоже правильно, справедливо. И глупости — необходимы! Юность полна ошибок, она обязана мыслить и действовать опрометчиво, чтобы жизнь шла вперед. С опытом так или иначе приходит достаточно мыслей и чувств, и долгая жизнь вытесняет, душит юность.

Оба они говорили о прошлом, наперебой, подхватывая недосказанные фразы, чтобы одобрить их и повторить.

Когда люди вновь находят друг друга, разногласий не бывает, не бывает и все. Воспоминания задумчиво и тепло слетают с их губ, голоса сплетаются, изреченное слово встречает лишь одобрение и отклик, но не протест, а диссонансы бывают, как говорится, чисто музыкальные.

Да, былое вернулось, и обвевало их своими крылами, и заставляло оглянуться и как бы с верхушки лестницы бросить взгляд назад и вниз. Им незачем было напрягать память, она сама клонила нежные свои побеги и ветви к сокровищам воспоминаний, чтобы явственно их приблизить, принести в дар.

— Я так часто бывал капризен и мелочен, — с раскаянием сказал Йозеф. А Клара заметила, что он все же единственный, кто нет-нет да и заходит к ней.

— Хоть с большими перерывами, но ты приходишь, опять и опять. Нравится тебе делать из себя редкость; но во время этих перерывов меня преследует ощущение, будто ты обо мне думаешь. А потом в один прекрасный день ты появляешься снова, и просто удивительно, как мало ты меняешься, как здорово умеешь остаться прежним. И разговор идет такой, словно ты только на минутку отлучился в ближайшую булочную, а не отнял у дружбы по своему обыкновению целый год; беглец несчастный, ты будто и не уходил никуда. Другие мужчины, Йозеф, умеют уйти навсегда, жизнь швыряет их в новое русло, и они никогда не возвращаются к берегам старой дружбы. Тобой — слышишь? — жизнь слегка пренебрегает, вот почему ты так легко хранишь верность собственным симпатиям. Я не хочу ни обидеть тебя, ни хвалить, то и другое было бы неискренне, а ведь мы до сих пор прекрасно обходились без фальши, верно? Чем бы мы ни были друг для друга, мы остаемся самими собой.

За разговорами настал вечер. Они попрощались.

— Ты скоро заглянешь опять?

Йозеф, надевая шляпу, сказал, что раз уж он, по ее словам, вечно одинаков, то, наверное, безразлично, когда он придет — через несколько дней или через несколько лет. Из-за этих обидных слов расстались они холодно.

«Теперь, господин помощник, или как тебе там угодно прозываться, ты вновь на вилле Тоблеров, запомни, и часы-реклама, прямо как птица, хлопая крыльями, носятся над твоею склонной к поэзии головой. Воскресное послабление миновало, и ты вновь угодил в когти суровых, жестких будней, и придется тебе корчить из себя молодца, коли ты желаешь хоть как-то выдержать их мощный натиск. Спокойно оставайся «прежним», как выразилась твоя подруга Клара, от этого меньше вреда, чем если б ты вдруг начал внушать себе, что должен стать совершенно «новым» человеком. В одночасье новым не станешь — если угодно, заруби на носу и это. Но если «жизнь кем-то пренебрегает» — опять-таки чисто женская поговорка, и как будто бы меткая, — надо бороться с этим и впрямь недостойным небрежением, слышишь, а не толковать со старинными приятельницам и о былом в разгар яркого дня и вечерами, полными грустного сумеречного света. Об этом изволь покуда забыть. Теперь твой долг — вспомнить о своих обязанностях, потому что воскресенья и воскресные прогулки длятся, поди, не вечно, и признать, что этими обязанностями некий помощник до сих пор тоже слегка «пренебрегал», в точности как жизнь до сих пор пренебрегала самим этим господином. А моя бестолковость? Вполне ли с нею покончено? Так скоро ума не наживешь, тут надо работать. Главное — не терпи в себе вялости, и, как говорят, потихоньку-полегоньку что-нибудь да придет в голову. Часы-реклама повержены наземь и жалобно молят о свободных капиталах. Что ж, подойди к ним, поддержи их, чтобы они вновь потихоньку-полегоньку поднялись и сумели раз навсегда укрепиться в умах и суждениях людей. Задача, если угодно, достойная твоего духа и полезная. Только позаботься о том, чтобы из патронного автомата тоже поскорей хлынули патроны, не медли так долго, энергично тяни за рычаг, и тогда машина, столь хитроумно придуманная и построенная твоим хозяином и наставником господином Тоблером, непременно придет в движение. Прочь эмоции! Не все же гулять, надо и делом заняться, при случае — только не через недельку-другую, а как можно скорее — стоит присмотреться и к буру, дабы войти в курс всех без исключения тоблеровских проектов. Весьма скромная обязанность для того молодого человека, которому дозволено — и он это ценит — помогать госпоже Тоблер развешивать в саду белье. Пора и о подспудных вещах задуматься, они в инженерном бюро важней всего. Вас, любезный господин Поливальщик, призвали сюда, на этот зеленый холм, не затем, чтобы вы натягивали бельевую веревку. Вы ведь предпочитаете поливать сад, а? Стыдитесь! Вы хоть раз подумали о патентованном кресле для больных? Нет? Боже милостивый, хорош сотрудничек! Недаром жизнь вами «пренебрегает».

Вот какие мысли бродили в голове у Йозефа, когда он в понедельник утром открыл глаза. Он встал, собираясь сменить ночную сорочку на дневную, и добрую минуту созерцал собственные ноги. После того как ноги были изучены, настал черед проэкзаменовать голые руки. Йозеф стал перед зеркалом и нашел весьма увлекательным поворачиваться то так, то этак, рассматривая свое тело. Хорошее, ловкое тело, здоровое, способное выдерживать тяготы и лишения. С таким телом поистине грешно валяться в постели дольше, чем необходимо для отдыха. Землекоп и тот не мог бы похвастаться более здоровыми, крепко сбитыми членами. Йозеф начал одеваться.

Медленно, не торопясь. Ведь пока время есть, одна-две минуты погоды не делают. Тоблер, правда, держался на сей счет иного мнения, как Йозеф уже имел возможность убедиться, но нынче Тоблер и сам понедельничал. Понедельничать — значило дольше обычного оставаться в постели, дать себе поблажку по сравнению с другими днями недели, понежиться, и как раз Тоблер был по этой части большой дока, стало быть, нынче он объявится внизу, среди технических решений и проблем, никак не раньше половины одиннадцатого.

Волосы сегодня утром что-то очень уж плохо слушаются щетки и гребня. Зубная щетка напоминала о минувших временах. Мыло, предназначенное для мытья рук, выскользнуло и угодило под кровать, пришлось нагибаться и выуживать его из самого дальнего угла. Воротничок был высок и тесен, хотя накануне сидел отлично. Чудеса да и только! А скучно-то как — сил нет.

В другом месте и в другой час все это, возможно, было бы очень мило, поучительно, изящно, изысканно, забавно и даже восхитительно. Йозеф помнил, случались в его жизни периоды, когда покупка нового галстука или английского котелка могла повергнуть его в душевное волнение. Еще полгода назад он пережил такую шляпную историю. Шляпа была не слишком высокая, вполне хорошая, нормальная, из тех, что обыкновенно носят «приличные» люди. Он, однако, не ждал от этой шляпы ничего хорошего. Тысячу раз примерил ее перед зеркалом и в конце концов положил на стол. Потом отошел шага на три от миловидного чудовища, не спуская с него глаз, — так дозорный наблюдает за врагом. Придраться было не к чему. Засим Йозеф повесил шляпу на гвоздь — она и там выглядела безобидно. Примерил опять — кошмар! Шляпа словно решила расколоть его надвое. Он не мог отделаться от ощущения, будто его «я» распалось на две половинки, захмелело, преисполнилось наглости. Он вышел из дома: его шатало как какого-нибудь презренного забулдыгу, он чувствовал себя потерянным. Вошел в кофейню, снял шляпу: спасен!.. Да, такая вот шляпная история. Случались в его жизни и истории с воротничками, пальто и ботинками.