В начале пути. Сборник рассказов - Алексей ГЛУШАНОВСКИЙ

Тут ребятки тент на прицеп натянули, зашнуровали, ворота в склад закрыли и по машинам расселись.

– Как до столбика доедут, бей по микроавтобусу. В двигатель целься, – Самоделкин командует. – А то салон прошьет насквозь, зря выстрел пропадет.

А сам трубой гранатомета бронетранспортер сопровождает. Упреждение взял.

– Рот открой! – заорал, и только дымный след бесшумно утренний воздух прорезал.

Башенка вспыхнула прозрачным огнем, а потом уже черные клубы дыма повалили. Моя цель резко затормозила, развернуло автобусик ко мне задними дверями, и стали они открываться. В эту щель я и выстрелил. Катнул гранатомет к Вите, а сам к пулемету прижался. Навел ствол на машину ВАИ и на спуск нажал. Затрясся «Дегтярев» как в лихорадке, и меня стало мотать. Раскинул ноги для упора, а тут и лента кончилась. Всадил я ее одной очередью. Пока менял, гляжу – от штабной машины с генералом обломки догорают. Самоделкин время зря не теряет. Несколько коротких очередей по микроавтобусу выпустил, нет движения. И остались мы пара на пару, мы с Витей и два водителя в кабине. И четыре костра из железа. И мясом сгоревшим пахнет. Я-то привычный. Ракетные шахты не хуже угольных горят, только об этом не пишут. Так уж, когда маршала ракетных войск на испытаниях в клочья разорвет, тогда да – упомянут и других в некрологе. Видел я скелетики черные в «позе боксера».

– Эй, брат, ты по нам не стреляй, у нас прицеп заминирован, зачем тебе погибать? – из тягача голос подали. – Никого не осталось, все деньги ваши. Мы поедем тихо, незаметно, вы тут все сожжете, всем хорошо, да?!

– Второй на телефоне что-то набирает! – чуть слышно шепчет Витя.

И шарахнул я по своей привычке одной очередью по всей кабине крест-накрест. Ленту добил и диск поставил.

– Пошли, – мне напарник шепчет.

– Говори громче, – отвечаю, – никто не услышит!

– И так во весь голос кричу, тебя контузило и уши заложило, – он губами шевелит.

Вот почему я треска огня не слышу. Выдернули мы покойников из кабины, руку с пола подобрали, в огонь кинули.

– Мы имеем право на один телефонный звонок, – шучу. – Поехали в штаб.

Добрались быстро. Деньги из кабинета обратно в машину стали складывать, а там еще коробки.

– Удачно мы повоевали, – Витя радуется.

– Ты их в уме не трать, может, тут одни фальшивки лежат, – остудил я его. – Сейчас мы быстро позвоним в Москву, и ты в город поедешь, а я здесь останусь гостей из престольной встречать.

– Я один уезжаю со всеми деньгами? – Самоделкин переспрашивает. – Ты мне так доверяешь? Тут ведь миллионы!

– Мы же боевое братство. Я тебе жизнь доверяю, – говорю в ответ.

И пошли мы звонить. Набрал я номер заветный и замер. Передал трубку Вите, тот ее выслушал внимательно и с размаху об стол хрястнул. А я аппарат убил. В упор из «Стечкина».

Вы позвонили по несуществующему номеру. Не придет к нам на помощь Красная Армия, заблудилась в холмах кавалерия.

– Звони в город, пусть на ночь в литейный цех смену выводят. Срочный заказ от Министерства обороны на утилизацию поврежденной техники, – командую. – И готовь кран для перегрузки, наш прицеп и тягач. Деньги увози на проверку в большой город. В Ярославль, допустим.

И поехали мы с ним на полигон, нашу часть успокаивать. А то явятся в самый неподходящий момент. Выбрали пятерых старослужащих. Предложили им «дембельский аккорд». Сутки работы, и завтра домой на два месяца раньше. Канцелярия вся наша со всеми печатями. Парни сразу согласились. Уже хорошо.

Работы у нас было выше головы. Притащили цистерну передвижную с отработанным ракетным топливом, переоделись в ОЗК армейский и стали покойничков в топливо сбрасывать. Не хуже кислоты работало. Электронику, рации и телефоны – все туда же. За два часа управились. Оружие собрали, разрядили и в мастерскую утащили – на кусочки гильотиной рубить. Одну «Дрель» генеральскую оставили. Ее умельцы сразу без серийного номера делали – не найти концов. А потом уже наших дедушек запустили, жесть сваркой резать и выгоревшие пятна маскировать. К вечеру управились. На завод приехали, убедились, что все в мартен ушло вместе с прицепом, рассчитались с народом спиртом и деньгами немного, и остался у нас только сам тягач без единого стекла в кабине и дверок простреленных, они тоже в печь ушли. А так на ходу, машина – зверь, один недостаток, где-то маячок наверняка спрятан, а то и не один.

– С берега в реку, и концы в воду, – Витя предлагает.

– Надо в такое место ехать, где и искать не рискнут, – отвечаю.

– В Кремль? – Самоделкин ехидничает.

– Типа того. За завтра деньги по счетам распихаем? – интересуюсь.

– Запросто, до обеда успеем, – уверяет меня напарник. – Деньги настоящие.

– Пойдем двумя машинами, – говорю. – Ты на трофейном будешь ложный след оставлять, а я боеголовки спрячу.

– Да зачем козе баян? – спорит Витенька

Не стал я ему об ответственности перед человечеством говорить, воздух сотрясать.

– Ты видел, сколько денег за них дали? – просто напоминаю.

Этот аргумент Вите понятен.

– Ты только их укрой надежно, – озаботился сразу.

– А то. Встречаемся в Брянске и идем в Припятские болота. Там машину топим, пусть достают, любопытные товарищи и господа. А мы с тобой…

– В Турцию! Там система «все включено»! – кричит радостно Самоделкин.

– Согласен, лишь бы ты был счастлив, – киваю. – Спать пошли, банки через три часа уже откроются.

Взял пулемет привычно в руки, и к лежаку пошел. Сегодня будет нелегкий день. Первый за восемнадцать лет, когда все решения буду принимать я сам.

За дверью кабинета, где я обитал последние три года, раздался дробный топот. Так по институту бегал только мой ассистент – аспирант Владимир, человек, в общем-то, уравновешенный, но сильно волнующийся, когда предстояла работа. По скорости перестука Володиных ног можно было судить о степени его заинтересованности в случившемся. Сейчас аспирантская пробежка напоминала пулеметную очередь – что-то очень интересное намечается.

– Что там? – я отвернулся от компьютерного монитора и посмотрел на ворвавшегося Володю. – Привезли кого?

– Да, – аспирант поправил сползающие на нос очки-кругляшки и затараторил, – Неизвестный мужчина, примерно тридцати лет, европейского типа, падение с высоты, Зэ-Че-Эм-Тэ, адреналин и мезатон рекой, ритм свой, пневматоракс, интубирован…

– Я все понял! – пришлось мне прервать моего не в меру говорливого помощника. – Когда упал?

– Минут сорок назад. Вероятно, суицид. – это аспирант договаривал уже на ходу, пытаясь догнать меня, спешащего к умирающему пациенту.

Вы спросите, кто я? Отвечу: нейрофизиолог, профессор, и вообще – светило мировой науки. Ну, так про меня говорят. За глаза, конечно. В глаза – все гораздо серьезней. В глаза говорят «профессор». И все.

Некоторые называют меня по имени, что, в общем-то, у нас не приветствуется. И работаю я не где-нибудь, а в НИИ, который занимается проблемами сознания, высшей нервной деятельности и мыслительного процесса. Институт настолько закрытый, что я даже названия его не знаю. И штата у нас нет. Все сотрудники числятся по другим ведомствам. Я, например, зарплату получаю в «Институте Проблем Мозга». Правда, о том, что я там на окладе, знают только кадровик – суровый мужик, бывший особист – и расчетчица, которой вообще все равно, что за фамилия у нее в табель вписана. Так-то вот, господа борцы за права человека.

Пока мы шли по коридору, аспирант успел рассказать, что мужчина, которого нам привезли, грохнулся с шестого этажа и удивительно удачно (для нас) приземлился. Ну, удачно или нет, это мы сейчас выясним.

Реанимационная палата, рассчитанная на четырех пациентов, сегодня утром еще пустовала. Сейчас же вокруг одной из коек суетились врачи – два анестезиолога-реаниматолога, один нейрохирург, травматолог. Весь паноптикум, короче. Я заметил на голове пострадавшего резиновую сеточку с электродами – ЭЭГ сняли, значит. Молодцы, шустро работают.

Медсестры подключали к пациенту катетеры и кожные электроды, аппараты что-то возмущенно пищали, индикаторы на них ехидно перемигивались. Одним словом – работа кипела. Коллеги мужественно боролись за жизнь нашего возможного подопытного. Говорите, что опыты на людях запрещены? Запрещены, конечно. Только, если нельзя, но очень хочется, то немножко можно. Парень и так помрет, ясно как день, а науке он еще может пользу принести. Так что, цель оправдывает средства, как говорили иезуиты, средневековые мракобесы и вообще – просвещенные товарищи.

Ну, не буду отвлекать коллег. Минут пять у меня есть, пока тело в пристойный вид приведут. Я лучше всякие кривульки посмотрю. Энцефалограмму, например.

Энцефалограмма, надо сказать, мне понравилась – мозг собирался отойти в мир иной, оставив нам на растерзание бренное тело. Хорошо. То, что нужно. Я потянулся к трубке внутреннего телефона: надо предупредить, чтобы готовили операционную. Надеюсь, сегодня все сложится удачно. Возможно, даже получится соединить этот мозг с механической рукой. И, возможно, система будет работать, какое-то время.