Железная маска - Эдмон Ладусет

Опустевший замок медленно разрушался. Аллеи парка поросли терновником и ежевикой. Только над крышей фермы еще курился дымок, тая завитками в вечернем небе. В зале первого этажа, у камина, сидела пожилая женщина и что-то шила; рядом с ней на табурете расположился мужчина лет сорока, на его до времени состарившемся лице читались пережитые боль и страдания. Ветхие часы, нарушив царящую тишину скрипом своих ржавых шестеренок, неторопливо пробили шесть раз.

Мужчина тяжело поднялся и сказал:

— Уже шесть часов! Не приготовить ли вам ужин, мадам Жанна? Сегодня мне бы хотелось лечь пораньше: я уже не так молод, а завтра на рассвете меня здесь уже не будет.

— Вы все-таки решили ехать, господин де ла Бар?

— Окончательно и бесповоротно.

— А как же ваши раны?

— Они уже зарубцевались.

— Еще не совсем, господин де ла Бар.

— Что из того! Я возьму несколько унций вашего чудодейственного бальзама, спасшего меня от верной смерти. А в остальном буду уповать на Бога. Пока я жив, сама справедливость требует от меня посвятить все силы поискам графа де Бреванна, мадемуазель Сюзанны и монсеньора Людовика. Мой долг узнать, что с ними сталось…

— И с Ивонной! — вздохнула мадам Жанна.

Вдруг молчавший долгие недели дверной колокольчик отчаянно зазвонил. Слуги графа обменялись тревожными взглядами.

«Кто бы это мог быть в столь поздний час? Кто решится просить ночлега в замке, от которого все бегут, как от зачумленного?» — думал шевалье де ла Бар, подходя к окну.

Глаза мадам Жанны заблестели, ее охватило неясное предчувствие.

— Кто там? — спросила она.

— Трое мужчин. Один из них держит на руках девушку.

— Девушку? Ради Бога, господин де ла Бар, откройте им скорее! Они явно нуждаются в помощи.

Шевалье отодвинул тяжелые железные засовы и настежь распахнул дверь.

— Что вам угодно? — спросил он у нежданных гостей.

Ему ответили не сразу. Один из них, опустив голову, пробормотал:

— Боже мой!

Другой поспешно надвинул на глаза свою широкополую шляпу и процедил сквозь зубы:

— Тысяча чертей! Оруженосец графа де Бреванна!

Но он тут же справился с собой и громко произнес:

— Сударь, для себя мы ничего не просим. Но, ради милосердия, не откажите в приюте этой бедной девочке!

— Святые угодники! — воскликнул оруженосец. — Да ведь это Ивонна!

— Да, сударь, — ответил Фариболь. — Но мы спешим. Гром и молния!.. Если бы вы не отказались сами внести ее в дом… Мы… Черт возьми! Трудно выговорить такое… Мы не достойны переступить порог этого дома.

— Что вы такое говорите? Вы, спасшие мадемуазель Ивонну и заботившиеся о ней?! — воскликнул пораженный шевалье де ла Бар, не узнав в путниках едва не убивших его бандитов. — Входите же, друзья мои, только я пойду впереди: мне надо подготовить мадам Жанну.

Не дожидаясь ответа, он вернулся в залу к своей давешней собеседнице.

— Это… Это… Ивонна! — пробормотал добрый оруженосец.

— Ивонна!.. Дочь моя! — вскричала мадам Жанна.

И, прежде чем шевалье успел помешать ей, она бросилась к двери, на пороге которой уже стоял Фариболь, прижимая к груди свою драгоценную ношу. Увидев перед собой подобное зрелище, несчастная мать срывающимся голосом спросила:

— Она… мертва?

— Нет, сударыня, Ивонна жива! — ответил капитан.

Женщина подошла к нему, взяла свою дочь и с неожиданной для ее возраста легкостью перенесла в соседнюю комнату; там она уложила Ивонну в постель, в которой та спала еще девочкой, опустилась на колени рядом с ней и дала волю слезам.

Часы складывались в дни, дни — в недели, а для друзей и домочадцев, беспомощно наблюдавших за медленной агонией бедной девочки, так и не блеснул луч надежды. День и ночь мадам Жанна, отказываясь от чьей бы то ни было помощи, не отходила от изголовья больной. Фариболь, Мистуфлэ и Онесимо устроились на соседней ферме и покидали ее лишь затем, чтобы осведомляться у де ла Бара о состоянии девушки.

Этой ночью мадам Жанна, склонившись над кроватью своей дочери, заметила, что жар пошел на убыль и больная больше не бредит. В безрадостном ходе болезни наметился перелом.

Несколько часов спустя Ивонна приподнялась на постели и посмотрела на мать осмысленным взглядом:

— Матушка! Родная моя…

Слезы радости и нежные слова не стихали до утра…

Ивонна возвращалась к жизни после тяжелого недуга среди родных стен, окруженная лаской и заботой, поцелуями и объятиями матери, сторицей вознагражденной за все свои тревоги и бессонные ночи. И хотя опасность уже миновала, в ее глазах читалась прежняя решимость пожертвовать, если потребуется, своей жизнью ради спасения Ивонны.

Эта ночь стала для обеих подлинным воскресением: одна как бы вновь ожила в своей дочери, а другая вновь смогла насладиться материнской любовью, которой была столько времени лишена.

Когда Ивонна поведала матери о своих горестях, печалях, желаниях и надеждах, словно оплакивая прошлое и пытаясь заглянуть в будущее, мадам Жанна положила голову на грудь дочери и ласково сказала:

— А теперь постарайся заснуть, Ивонна. Тебе надо отдохнуть. Не тревожься, доченька. Ты много страдала, но счастье в этом мире дается лишь ценой больших жертв и горьких разочарований. Спи, дитя мое, а я помолюсь за тебя!

Утомленная долгой беседой Ивонна закрыла глаза и, объятая сладкими грезами, уснула с улыбкой надежды на устах.

На рассвете в комнату вошел де ла Бар и на цыпочках приблизился к мадам Жанне. Он легонько потряс ее за плечо, но она не пошевелилась. Тогда шевалье взял ее за руку и с ужасом обнаружил, что она холодна, как лед. Мадам Жанна словно застыла у кровати своей дочери, и оруженосец; поняв горькую правду, опустился рядом с ней на колени и вознес молитву за упокой души доброй женщины.

Мадам Жанна скончалась.

Спустя два месяца Ивонна уже гуляла по аллеям парка, опираясь на руку шевалье де ла Бара. Оправившись после болезни, она превратилась в по-настоящему красивую женщину, лишь тень печали угадывалась в ее глазах и улыбке. Девушка часто уходила в себя, надолго предаваясь невеселым размышлениям; однажды, желая отвлечь ее, оруженосец решился спросить:

— Скажите, мадемуазель, кто эти странные люди, что принесли вас сюда и с тех пор или охотятся, сутками пропадая в лесах, либо уединяются у себя на ферме, появляясь у нас лишь затем, чтобы увидеть вас, тщательно избегая при этом встреч со мной?

Тогда Ивонна рассказала ему полную превратностей одиссею двух искателей приключений, которые с трогательной самоотверженностью и неизменной преданностью не раз доказывали ей и монсеньору Людовику свое искреннее раскаяние.