Щит веры. Часть 2. Воину-защитнику и гражданскому населению в помощь (ПТСР, боевая психическая травма) - Иеромонах Прокопий (Пащенко)

Четвёртый уровень переживания — творческий. По сути, это тот уровень, к которому нас призывают духовные наставники. Когда человек сталкивается с ситуацией невозможности, когда он не может реализовывать свои ведущие мотивы, без которых он себя не мыслит человеком, находясь на своём наличном уровне, он не сможет никак ситуацию преодолеть. Чтобы не сойти с ума, человек начинает творчески перестраивать жизнь вокруг себя и себя самого. И происходит метанойя, изменение ума. При внимательном духовном наставничестве, постепенно обогащая человека, уча его бороться с гневом, собственной злостью, его раны можно исцелить. Но это духовническая работа, которая в корне отличается от всех тех психологических приёмов, которые сейчас практикуются.

Важно добавить, что работать над преодолением гнева нужно с православных позиций. С точки зрения светской психологии, идея гнева не решена: светские психологи не могут разобраться, полезен гнев или нет, потому что, с одной стороны, гнев даёт энергию, а с другой стороны — разрушает. Православная позиция по этому вопросу такая: гнев был дан Богом человеку как сила напряжения для преодоления препятствий и достижения какой-то цели. Но в результате греховной заражённости человек за благо стал почитать что-то другое, какую-то свою страсть: например, славу. И человек начал силой своего гнева испепелять тех, у кого больше просмотров на ютубе. Путь исцеления от гнева в том, что по-гречески называется «апатией», но не в том смысле, когда человек пьёт водку, лёжа на диване. «Апатия» на аскетическом языке означает бесстрастие: когда ты начальник и перед тобой подчинённый, которого нужно взбодрить, ты это делаешь, указывая ему на его ошибку, но при этом тебя не трясёт от гнева. То есть сила напряжения остаётся, активность остаётся, но при этом ты не заражаешься личной ненавистью. Подобным образом это проявляется на поле боя: необходимо решить задачу, но при этом ты не испытываешь личной ненависти к противнику.

В книге «Кавказские подвижницы»[104] о двух схимонахинях, которые жили в советские годы и совершали реальные чудеса, рассказывается о высокопоставленном командире, с которым одна из этих схимонахинь была знакома. Этот командир когда-то участвовал в подавлении восстаний во время Гражданской войны, и впоследствии его стали мучить кошмары, в которых он бежал по подземелью, а за ним гнались озверевшие люди, готовые его растерзать. В одном из снов он добежал до некоего старца, который укрыл его мантией, и таким образом он спасся. Потом он понял, что это был преподобный Сергий. Этот командир стал ездить в Троице-Сергиеву Лавру, пришёл к вере, потом принял постриг. Уже после Второй мировой войны он участвовал в разработках оружия, курировал действия в отношении ракет. Он заранее предвидел свою кончину, перед кончиной оделся в схимническое облачение, и, когда дверь взломали, его нашли в схиме. В руках его была записка, в которой он говорил, что нет противоречия между религией и наукой. Его история — пример того, что человек не просто реконструировал свою травму, но принял решение о деятельном покаянии. Если он в прошлом участвовал в несении смерти, то теперь он стал нести жизнь. Он тайно (поскольку религия ещё была под запретом) переводил средства на восстановление храмов и помогал людям. Когда он пришёл к вере, он вспомнил, что в детстве верил в Бога, но потом, под воздействием пропаганды большевиков о ненаучности религии, эту веру утратил. Уже после своего покаяния он стал изучать историю революции и понял, что в ней были задействованы определённые силы, целью которых было сеяние хаоса. То есть в итоге на свой травматический опыт он стал смотреть с высшей точки — с точки зрения личности, вечных смыслов.

У Ставрогина, героя романа Достоевского «Бесы», тоже отчасти было ПТСР: он участвовал в дуэлях, по его вине погибли люди, и он даже видел оскаленную морду демона. Епископ Тихон посоветовал ему провести пять-семь лет в послушании, чтобы исцелиться от опыта прошлого. Это великие слова. Потому что, если у человека есть развёрнутая психотравма, психологи предлагают только до бесконечности говорить об этой психотравме в надежде, что она как-то интегрируется в личность, но у них нет инструментов для этой интеграции. И здесь у духовника больше возможностей — он может начать человеку помогать выстраивать то, как общаться с людьми: например, со своими детьми в семье. Это всё важно. Какой-то военнослужащий накричал на ребёнка, что привело к ссоре в семье. У него начались переживания, он не может с ними справиться и уходит в запой. В момент ослабления разума доминанта всегда будет всплывать, поэтому духовник, работая вместе с самим человеком, не только учит его анализировать опыт боевых действий или других травм, а может вместе с человеком обсудить, например, что тот будет делать, когда поссорится с супругой. Потому что, если человек не будет знать, что с этим делать, он уйдёт в запой, у него всплывёт какой-то механизм разрушения.

Мы не даём человеку техники забвения, практикующиеся также в светской психологии, — эти техники очень опасны. Мы не боимся на Исповеди вытащить тот травматический опыт, который был пережит в прошлом. Если было, например, совершено убийство, даже на войне, и было совершено покаяние в нём, то и очищение, помимо самой Исповеди, здесь тоже требуется, потому что трудно быть полностью бесстрастным после того, как твои товарищи погибли. Если духовник настраивает человека на встречу с Богом, где Господь помогает человеку эту рану зарастить, и если духовник одновременно учит человека бороться со своим гневом и с другими страстями, то у человека происходит выход в посттравматический рост, и опыт травмы становится для него источником духовного возрастания.

Также важно, чтобы духовник помогал человеку преодолевать ложные установки. Например, один спецназовец, который учился в суворовском училище, рассказывал, что знал ребят, которые ещё в училище поклялись друг другу в верности своему боевому братству и пообещали, что за каждого убитого из «наших» убьют по сорок врагов. И что в итоге? Спецназовец сказал, что из этого братства осталось три человека, и получается, что каждому из них нужно убить несколько сотен. Здесь надо работать с человеком, надо говорить, что сам такой подход неверен. И у духовника здесь гораздо больше инструментов, чем у психолога, который не даёт советов, а лишь отстранённо «наблюдает» пациента.

Духовная жизнь и ПТСР

Говоря о психологии,