Последняя возможность увидеть солнце - John Hall

– И создали не персону, а легенду о личности, – шепотом в моей голове говорит четвертый голос.

В этот момент я уже сижу на койке из металлической ржавой сетки с обоссанными матрацем и одеялом. Я бухаю дрянь и смотрю на небольшую тумбочку, что держит на себе несколько моих персональных артефактов.

– Вера должна быть, а религии быть не должно. Вера – хорошая идея и отличная основа духовности, а вот религия – это выживший выкидыш политики, за которым мать присматривает как за юродивым, – спокойно декламирует пятый голос. Я чувствую его раздражение, я понимаю, что две поселившиеся в моих мыслях личности готовы уничтожишь оплот сил зла, но они ждут, потому что рано.

– Интересно, – переключаются мои мысли. – Что было с альбиноской. Весь день меня не покидало чувство, что во всем, что она делает, скрывается что-то еще, но что?

В эту же секунду я заканчиваю бутылку дряни и выхожу прямо в самый центр магистрали до рая. Через пару мгновений раздается стук в дверь, и я встаю. Мир, отражающийся в моих глазах, ловит траекторию лопастей вентилятора.

– Вера в Бога и религия сравнимы с тем, что предлагает художник и требует заказчик, – мелькает мысль в моих хмельных мыслях, я открываю дверь впуская холодный ветер декабря и завтрашний день.

—–

Утро. Холодное и мерзкое, как и этот проклятый город. Свинцовые тучи затянули небо, предвещая бурю. Выхожу на улицу. Все тело ноет и болит, будто бы ночью я занимался йогой. Внутри бушует странное чувство. Все мои голоса молчат. Это странно.

Выхожу на планерку. Там стоит жирный ублюдок и его сыночек. Я мечтаю об их смерти. О том, что я своими руками дарую им свободу и освобождение от скорлупы тел. Но сейчас я только стою и смотрю в их довольные рыла. Они в свою очередь окидывают своими сытыми взглядами шеренгу моих одноразовых друзей только на сегодня. Их глаза холодны, как этот проклятый декабрь, что своими похотливыми ветрами лезет даже не под одежды, а глубже, под кожу, под мышцы, минует кости и проникает вовнутрь. Я чувствую это, но мне не страшно. В прошлом таких ситуаций было целое море, и оно закалило меня, мое тело, мое сознание…

Я стою во главе шеренги и чувствую дрожь всех тех, кто стоит после меня. Они все сломаются по окончанию этого дня, а я останусь здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы свести личные счеты.

Я бешеный пес, что мчится за составом.

Речь жирного ублюдка смолкает, и на передний план выходит его сынок. Он смотрит на меня, на всех нас. Он тянет улыбку во все свои зубы. Он выглядит так, будто бы сделал нечто великое. Коммерсант подходит ко мне поближе.

– Ты! Выбирай себе напарника на часть этого дня, – говорит он, и я беру ближайшего за шиворот. – А теперь идемте вместе со мной.

– Рано, – первый голос.

– Слишком рано, – второй голос.

– Подожди еще немного, – третий голос.

– Чтобы совершить задуманное, не хватает информации, – говорит четвертый голос, и через секунду я словно преодолеваю мембрану действительности. Тем самым мозг погружает меня в мир своей мультипликации, и я становлюсь невольным зрителем безумной анимации.

Я вижу весь мир таким, каким успел его запомнить ровно за секунду до погружения. Вперед идет порождение грехов, исчадие, сосланное на землю для службы. Позади тащится друг на один день. Я смотрю на спину впереди идущего. Потом перевожу взгляд на руку. Она сжимает древко лопаты. Моему мозгу требуется малая доля мгновения, чтобы проанализировать ситуацию и дать рукам приказ.

Я – в бесконтрольном полете.

Вторая рука крепко фиксирует древко лопаты. Еще мгновение и обе руки наносят удар прямо в спину, но не лезвием, тупым концом, четко в позвоночник, и я слышу, как несколько костяшек с хрустом покидают свои позиции, а их обладатель летит вниз и лицом ныряет прямо в снег. Конвульсии долбят его тело, заставляя танцевать страшный танец прямо на земле.

Взгляд уходит в сторону. Там жирный ублюдок срывается с места. Он хватается за огромный крест на своей жирной шее. Снимает его и берет в свою огромную ладонь так, как обычно берут ножи. Они бежит на меня.

Выкидываю руку в сторону, рассекая воздух острым концом лопаты. Оно встречает препятствие на своем пути, и кровь окропляет свежий белый снег.

Святой отец отшатывается на несколько шагов назад и хватается за шею. Он что-то кричит. Я не понимаю, но вижу, что рассек огромный мешок жира, который тот отрастил под подбородком… Рана не смертельна, поэтому еще через секунду он старается ударить меня крестом, как ножом. Не знаю, как такое может быть возможно, но золото, оно словно заточено и легко кромсает одежду на мне.

Спотыкаюсь и падаю на землю. Жирный ублюдок наваливается на меня. Он двумя руками давит на крест, он направляет распятие длинным концом прямо в мою грудь, туда, где расположено сердце. Сопротивляюсь. Но этот ублюдок слишком много жрал…

– Слушай внимательно, – начинает говорить пятый голос. – Я ногой вобью этот крест в тебя, мразь!

Голос кричит, а после посылает прицельный плевок этому демону в глаз. От неожиданности тот теряет напор, и мое тело использует этот момент, чтобы нанести контрудар и перегруппироваться.

Затем удар, еще один удар, и вот отец коммерсанта лежит на снегу. Из его мешка жира под лицом хлещет кровь. Руки раскинуты в стороны. Он тяжело дышит, но продолжает сжимать распятие. Подхожу и ногой, пяткой, наношу сильный удар по запястью. Пальцы разжимаются, и я отбираю реликвию, артефакт.

– Я же обещал, – злым шепотом произносит пятый голос, а потом, управляя моим телом, наносит мощный удар в грудную клетку. Крест входит под кожу, рассекает мясо и упирается в ребра. Жирный ублюдок орет, истекая кровью. Первым ударом я не достал до сердца… Даже не пытался.

– Вот и все, – сквозь смех сумасшедшего вырывается пятый голос, а затем пятка надавливает на крест. – Вот вам индульгенция, изгнание, сеанс спиритизма, обряд экзорцизма или чего-бы то ни было!

Пятый голос продолжает неистовствовать, а я наблюдаю за тем, как жирный ублюдок в муках боли захлебывается кровью.

– Твоя очередь отправиться в ад, – произносит мой персональный демон, и тело направляется к коммерсанту, который залил снег вокруг себя пеной и рвотой. – Хотя, нет, подожди.

Тело и возвращается к телу священника. Достает крест и идет за лопатой. Потом упирает ее лезвием в шею со стороны позвоночника.

– Прощай, – на выдохе, полном наслаждения, срывается слово с моих губ, и