Полный курс русской истории: в одной книге - Сергей Соловьев

Своему отцу он, действительно, написал письмо, в котором просил за Олега.

Владимир тоже прислал письмо Олегу. Содержание письма таково:

«Пишу к тебе, потому что принудил меня к тому сын твой крестный: прислал ко мне мужа своего и грамоту, пишет: уладимся и помиримся, а братцу моему суд пришел; не будем за него местники, но положимся во всем на Бога: они станут на суд перед богом, а мы Русской земли не погубим. Увидав такое смирение сына своего, я умилился и устрашился бога, подумал: сын мой в юности своей и в безумии так смиряется, на бога все возлагает, а я что делаю? Грешный я человек, грешнее всех людей! Послушался я сына своего, написал к тебе грамоту: примешь ли ее добром или с поруганьем – увижу по твоей грамоте. Я первый написал к тебе, ожидая от тебя смиренья и покаянья. Господь наш не человек, а Бог всей вселенной, что хочет – все творит в мгновенье ока; а претерпел же хуленье, и плеванье, и ударенье, и на смерть отдался, владея животом и смертью; а мы что люди грешные? Ныне живы, а завтра мертвы; ныне в славе и в чести, а завтра в гробе и без памяти: другие разделят по себе собранное нами. Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собою, кроме того, что сделали для своей души? Тебе бы следовало, брат, прежде всего прислать ко мне с такими словами. Когда убили дитя мое и твое пред тобою, когда ты увидал кровь его и тело увянувшее, как цветок, только что распустившийся, как агнца заколенного, подумать бы тебе, стоя над ним: Увы, что я сделал! Для неправды света сего суетного взял грех на душу, отцу и матери причинил слезы! Сказать бы тебе было тогда по-давыдовски: аз знаю грех мой, предо мною есть выну! Богу бы тебе тогда покаяться, а ко мне написать грамоту утешную да сноху прислать, потому что она ни в чем не виновата, ни в добре, ни в зле: обнял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их вместо песен брачных; не видал я их первой радости, ни венчанья, за грех мой; ради бога пусти ее ко мне скорее: пусть сидит у меня, как горлица, на сухом дереве жалуючись, а меня Бог утешит. Таким уж, видно, путем пошли дети отцов наших: суд ему от бога пришел. Если бы ты тогда сделал по своей воле, Муром взял бы, а Ростова не занимал и послал ко мне, то мы уладились бы; но рассуди сам: мне ли было первому к тебе посылать или тебе ко мне; а что ты говорил сыну моему: „Шли к отцу“, так я десять раз посылал. Удивительно ли, что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды; не искать было ему чужого и меня в стыд и в печаль не вводить – это научили его отроки для своей корысти, а ему на гибель. Захочешь покаяться пред богом и со мною помириться, то напиши грамоту с правдою и пришли с нею посла или попа: так и волость возьмешь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем жить, чем прежде; я тебе ни враг, ни местник. Не хотел я видеть твоей крови у Стародуба; но не дай мне Бог видеть крови и от твоей руки, и ни от которого брата по своему попущению; если я лгу, то Бог меня ведает и крест честной. Если тот мой грех, что ходил на тебя к Чернигову за дружбу твою с погаными, то каюсь. Теперь подле тебя сидит сын твой крестный с малым братом своим, едят хлеб дедовский, а ты сидишь в своей волости: так рядись, если хочешь, а если хочешь их убить, они в твоей воле; а я не хочу лиха, добра хочу братьи и Русской земле. Что ты хочешь теперь взять насильем, то мы, смиловавшись, давали тебе и у Стародуба, отчину твою; Бог свидетель, что мы рядились с братом твоим, да он не может рядиться без тебя; мы не сделали ничего дурного, но сказали ему: посылай к брату, пока не уладимся; если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то пусть душа его на том свете не увидит мира от Бога. Я к тебе пишу не по нужде: нет мне никакой беды; пишу тебе для Бога, потому что Мне своя душа дороже целого света».

Княжеский съезд в Любече и ослепление Василька

Результатом этой переписки стал княжеский съезд в городе Любече, на котором они должны были договориться о прекращении усобиц. На съезд съехались Святополк, Владимир, Давыд Игоревич, Василько Ростиславич, Давыд Святославич и брат его Олег. Было решено, что каждая линия рода будет держать свою отчину:

«Святополк – Киев вместе с тою волостию, которая изначала и до сих пор принадлежала его племени, с Туровым; Владимир получил все волости Всеволодовы, то есть Переяславль, Смоленск, Ростовскую область, Новгород также остался за сыном его Мстиславом; Святославичи – Олег, Давыд и Ярослав – Черниговскую волость: теперь остались изгои – Давыд Игоревич и Ростиславичи; относительно их положено было держаться распоряжений великого князя Всеволода: за Давыдом оставить Владимир-Волынский, за Володарем Ростиславичем – Перемышль, за Васильком – Теребовл».

«И на том, – говорит летописец, – целовали крест: „Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной“. Сказали все: „Да будет против того крест честной и вся земля Русская“. И, попрощавшись, пошли восвояси».

А после Любечского съезда случилась еще одна неприятная история. Давыду Игоревичу нашептали его верные дружинники, будто Василько Ростиславич умышляет на его и на Святополка киевского. Давыд поверил и поспешил рассказать об этом Святополку. Святополк тоже поверил.

«И стал Давыд говорить: „Если не схватим Василька, то ни тебе не княжить в Киеве, ни мне во Владимире – повествует летопись, – и послушался его Святополк. И пришел Василько 4 ноября, и перевезся на Выдобечь, и пошел поклониться к святому Михаилу в монастырь, и ужинал тут, а обоз свой поставил на Рудице; когда же наступил вечер, вернулся в обоз свой. И на другое же утро прислал к нему Святополк, говоря: „Не ходи от имени моих“. Василько же отказался, сказав: „Не могу медлить, как бы не случилось дома войны“. И прислал к нему Давыд: „Не уходи, брат, не ослушайся брата старшего“. И не захотел Василько послушаться. И сказал Давыд Святополку: „Видишь ли – не помнит о тебе, ходя под твоей рукой. Когда же уйдет в свою волость, сам увидишь, что займет все твои города – Туров, Пинск и другие города твои. Тогда помянешь меня. Но призови его теперь, схвати и отдай мне“. И послушался его Святополк, и послал за Васильком, говоря: „Если не хочешь остаться до именин моих, то приди сейчас, поприветствуешь меня, и посидим все с Давыдом“. Василько же обещал прийти, не зная об обмане, который замыслил на него Давыд. Василько же, сев на коня, поехал, и встретил его отрок его, и сказал ему: „Не езди, княже, хотят тебя схватить“. И не послушал его, подумав: „Как им меня схватить? Только что целовали крест, говоря: если кто на кого пойдет, то на того будет крест и все мы“. И, подумав так, перекрестился и сказал: „Воля Господня да будет“. И приехал с малою дружиной на княжеский двор, и вышел к нему Святополк, и пошли в избу, и пришел Давыд, и сели. И стал говорить Святополк: „Останься на праздник“. И сказал

Василько: „Не могу остаться, брат: я уже и обозу велел идти вперед“. Давыд же сидел как немой. И сказал Святополк: „Позавтракай хоть, брат“. И обещал Василько позавтракать. И сказал Святополк: „Посидите вы здесь, а я пойду распоряжусь“. И вышел вон, а Давыд с Васильком сидели. И стал Василько говорить с Давыдом, и не было у Давыда ни голоса, ни слуха, ибо был объят ужасом и обман имел в сердце. И, посидев немного, спросил Давыд: „Где брат?“ Они же сказали ему: „Стоит на сенях“. И, встав, сказал Давыд: „Я пойду за ним, а ты, брат, посиди“. И, встав, вышел вон. И как скоро вышел Давыд, заперли Василька, – 5 ноября, – и оковали его двойными оковами, и приставили к нему стражу на ночь. На другое же утро Святополк созвал бояр и киевлян и поведал им, что сказал ему Давыд, что „брата твоего убил, а против тебя соединился с Владимиром и хочет тебя убить и города твои захватить“. И сказали бояре и люди: „Тебе, князь, следует заботиться о голове своей; если правду сказал Давыд, пусть понесет Василько наказание; если же неправду сказал Давыд, то пусть сам примет месть от Бога и отвечает перед Богом“. И узнали игумены и стали просить за Василька Святополка; и отвечал им Святополк: „Это все Давыд“. Узнав же об этом, Давыд начал подговаривать на ослепление: „Если не сделаешь этого, а отпустишь его, то ни тебе не княжить, ни мне“. Святополк хотел отпустить его, но Давыд не хотел, остерегаясь его. И в ту же ночь повезли Василька в Белгород – небольшой город около Киева, верстах в десяти; и привезли его в телеге закованным, высадили из телеги и повели в избу малую. И, сидя там, увидел Василько торчина, точившего нож, и понял, что хотят его ослепить, и возопил к Богу с плачем великим и со стенаньями. И вот вошли посланные Святополком и Давыдом Сновид Изечевич, конюх Святополков, и Дмитр, конюх Давыдов, и начали расстилать ковер, и, разостлав, схватили Василька, и хотели его повалить; и боролись с ним крепко, и не смогли его повалить. И вот влезли другие, и повалили его, и связали его, и, сняв доску с печи, положили на грудь ему. И сели по сторонам доски Сновид Изечевич и Дмитр, и не могли удержать его. И подошли двое других, и сняли другую доску с печи, и сели, и придавили так сильно, что грудь затрещала. И приступил торчин, по имени Берендий, овчарь Святополков, держа нож, и хотел ударить ему в глаз, и, промахнувшись глаза, перерезал ему лицо, и видна рана та у Василька поныне. И затем ударил его в глаз, и исторг глаз, и потом – в другой глаз, и вынул другой глаз. И был он в то время, как мертвый. И, взяв его на ковре, взвалили его на телегу, как мертвого, повезли во Владимир. И, когда везли его, остановились с ним, перейдя Звижденский мост, на торговище, и стащили с него сорочку, всю окровавленную, и дали попадье постирать. Попадья же, постирав, надела на него, когда те обедали; и стала оплакивать его попадья, как мертвого. И услышал плач, и сказал: „Где я?“ И ответили ему: „В Звиждене городе “. И попросил воды, они же дали ему, и испил воды, и вернулась к нему душа его, и опомнился, и пощупал сорочку, и сказал: „Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть принял и предстал бы в ней перед Богом“. Те же, пообедав, поехали с ним быстро на телеге по неровному пути, ибо был тогда месяц „неровный “ – грудень, то есть ноябрь.