Бега - Александр Прилепский

Кутаясь в шёлковый халат, князь прохаживался по своему огромному кабинету. Нехорошо с Колюбакиным получилось, подумал он, напрасно обидел, следовало его во вторник принять, выслушать. Ладно, буду сегодня с ним на бегах полюбезнее. А вот, что с Лазарем Соломоновичем делать? Ишь ты, губы раскатал — тотализатор Императорского общества ему на откуп подавай. Но с другой стороны, он прекрасный человек, никогда в помощи не отказывает.

— Вот, что, господа, — приняв решение, сказал Долгоруков. — Роль Полякова во всем этом не совсем понятна. Да и сам он чуть жертвой проходимцев не оказался. Они из него денег потянули бы. Я его, конечно, пожурю. Но вас попрошу об этом молчать. Даёте слово?

— Обещаем, Владимир Андреевич, — за всех заверил Карасёв.

А Алексей, в очередной раз, забывший о том, что собственный язык худший враг, добавил:

— Мы, ваше сиятельство, всё знаем, да молчать умеем.

В приемной аудиенции дожидался, одетый в темнозеленый с фиолетовыми воротником и обшлагами, шитый серебром мундир Императорского человеколюбивого общества, при анненской ленте через плечо и многочисленных российских, турецких и персидских орденах, Лазарь Соломонович Поляков.

Мундир и ордена ему, как и любому другому купцу, обходились дорого — десятки тысяч рублей в виде добровольных пожертвований на богадельни, воспитательные дома и другие благотворительные заведения. Зато недавно он получил чин действительного статского советника, а следовательно и право именоваться "превосходительством". Даже анекдот по этому поводу кто-то сочинил:

"Ну и хочется вам затруднять свой язык? Лазарь Соломонович, Лазарь Соломонович! Зовите просто — ваше превосходительство".

Увидев Карасёва, Поляков чуть не бросился ему на встречу:

— Аристарх Матвеевич, я очень-очень рассчитываю на ваше беспристрастное отношение ко мне.

— Не сомневайся, Лазарь Соломонович, — пробасил Карасёв. — Все по справедливости доложил, лишнего не прибавил.

Банкир вошел в кабинет генерал-губернатора и сразу же послышался начальственный крик:

— Что вы себе позволяете?!… Что мне с вашей вины?!… Как вы посмели!

— Пойдемте, пойдемте, — поспешил Карасёв увести Лавровского и Малинина из приемной. В одном из многочисленных переходов генерал-губернаторского дома, он, улучив момент, протянул им конверт:

— Здесь пятьсот рублей, будет вам хоть на что на бегах сыграть.

Малинин вознамерился было поинтересоваться, откуда эти деньги, но старый полицейский волк опередил его. Приложив палец к губам, он сказал:

— Нашёл — молчи, украл — молчи, потерял — молчи…

В этот день публики на бегах собралось значительно больше обычного. Да это и понятно — разыгрывался приз в честь самого хозяина города. Многие приехали не столько из любви к рысакам, сколько из желания засвидетельствовать почтение Владимиру Андреевичу, лишний раз попасться ему на глаза.

Беговая беседка была убрана по-праздничному — украшена флагами и цветами, полы и лестницы устланы дорогими коврами. В большом зале, где вчера происходило заседание комиссии сорока, для действительных членов общества и почетных гостей накрыли столы.

Среди гостей Алексей увидел толстого, с седеющими бакенбардами, губернатора Василия Степановича Перфильева, совершенно лысого вицегубернатора Ивана Ивановича Красовского, очень некрасивого, но с осанкой и манерами настоящего вельможи губернского предводителя дворянства графа Алексея Васильевича Бобринского… Наконец приехал и сам Долгоруков.

Облобызавшись с Колюбакиным, он во всеуслышание заявил:

— Повезло нам с вице-президентом, господа! Какую изумительную беседку построил, какие трибуны! Во всей России вторых таких нет. Спасибо, Александр Васильевич, от всех нас огромное… И вот ещё, что, господа! На этой неделе кое-кто вздумал распускать гнусные слухи, порочащие администрацию общества. Я этого не потерплю! Мои доверенные люди провели розыск, во всем разобрались. Интриган, который затеял все это, уже выслан из Москвы…

Вице-президент пригласил всех к столам. Лавровский и Малинин оказались рядом с Приезжевым. Заметно было, что Павел Павлович сильно расстроен. Оказывается, он успел поговорить со многими влиятельными членами бегового общества о необходимости сооружения общей дорожки и… почти ни у кого не нашёл понимания.

— Не переживайте, Павел Павлович, — сказал, стоявший напротив них, молодой полковник с орденом Святого Георгия на преображенском мундире и золотой саблей с надписью "За храбрость". — Не сегодня, так завтра мы этих ретроградов на место поставим. Будет общая дорожка на московских бегах. Обязательно будет!

— Кто это? — тихо спросил Алексей Приезжева.

— Николай Александрович Адлерберг, сын министра Императорского Двора, — ответил тот.

Прихрамывая, с бокалом шампанского в руке, к ним подошёл Николай Константинович Феодосиев. Лавровский улыбнулся. Он был искренне рад, что этот человек, чем-то понравившийся ему с первой встречи, ни в чём не замешан.

— Читал в вашей газете об аресте графини, — сказал Феодосиев. — Ловкая бестия. Моего Томаса Мурфи сразу очаровала — улыбнулась, намекнула… Вот он, простофиля, и растаял — не только лошадей показал, но и сахаром угостить позволил. А сахар то не простой оказался… Разругались мы с Томасом сегодня в пух и прах. Хоть и называют его "волшебником вожжей", но мне такой без надобности. У наездника не только руки, но и голова должна быть.

— Кто на вашем Пос-Розе на Большой Московский приз поедет? — поинтересовался Алексей.

— Никто. Не стал я его записывать…

В партере Лавровский и Малинин отыскали Василия Романовича Быковского.

— В первом заезде ставьте на воронцовского Батыра, — шепнул ему Алексей. — Сведения самые надёжные.

— Точно? — засомневался следователь. — А вся публика Дивного играет.

— Ну и пусть себе играет — больше получим. Мы сами на Батыра две сотни поставили.

Все жеребцы, записанные на приз Управления государственного коннозаводства были удивительно хороши. Но особенно радовал взгляд знатоков крупный вороной Дивный из призовой конюшни Иосифа Иосифовича Дациаро, владельца крупнейшего московского магазина художественных изделий на Кузнецком мосту. Да и ехал на нем один из лучших московских наездников Иван Кочетков. На его счету было более девяноста выигранных призов. Постоянные посетители бегов давно уже подсчитали — в среднем, Кочетков побеждает в двух из каждых трёх своих выступлений. На проминке Дивный так стремительно промчался перед трибунами, что зрители зааплодировали.

По сравнению с Дивным, серый Батыр, не отличавшийся высоким ростом и пышностью форм, сильно проигрывал.

— Напрасно поставили, — вздохнул Малинин. — Похоже, Лёшенька, подвели тебя твои агенты.

Возразить Алексей не успел — удар колокола возвестил о начале заезда.

Батыр бежал по внутренней, самой короткой дорожке, поэтому место его старта было отнесено почти на пятьдесят саженей назад. Но он так резво принял, что казалось, бежит только он, а соперники стоят на месте. Подходя к первому повороту, Батыр легко обошёл Размаха и стал доставать Дивного. На противоположной прямой Размах сбился на галоп, а вслед за ним заскакал и Дивный. Кочетков, резко осадив, остановил жеребца, поставил его на правильную рысь, сделал мощный бросок вперёд. Но время было упущено. К призовому столбу Батыр пришёл первым, опередив Дивного ровно на секунду.

Выдача в тотализаторе составила пять рублей на рублёвый билет. Алексей победно взглянул на Малинина.

— А ты говорил — агенты у меня плохие!

Во втором заезде разыгрывался долгоруковский приз. Его легко выиграла серая красавица Зима, на которой ехал Павел Полянский. Условиями приза перебежка не предусматривалась, можно было не беречь силы лошади ещё на один заезд, поэтому он так резво запустил Зиму с приема, что сразу стало понятно — первый приз его. Четыре с половиной версты Зима прошла ровно за восемь минут. Замечательная резвость для пятилетней кобылы.

А вот выдача в тотализаторе не очень порадовала — всего лишь полтора рубля на рубль.

— Ничего. Лучше полтинник выиграть, чем рубль проиграть. Впрочем, учитывая сколько мы с тобой поставили, не так уж и плохо получается, — сказал Лавровский приятелю. — А что это ты, друг мой, такой грустный? Радоваться надо! Выиграли, чего, по правде говоря, давно уже не случалось. Розыск провели так, что очень уважаемые мною Шерлок Холмс с доктором Ватсоном похвалили бы…

— Да, не грустный я, — ответил Малинин. — Просто до сих пор ответов на некоторые вопросы найти не могу. Не укладывается кое-что в голове.

— Например?

— Зачем Американцу нужно было ломать шею Богословскому, резать Титкова, если он их уже отравил?

— Тоже мне, сложнейший вопрос. Ты думаешь, в Москве легко достать цианистый калий? Идешь в аптеку Феррейна на Никольскую и говоришь: "Дайте мне яда, только наилучшего". Коля, скорее всего, его у какого-нибудь ученика аптекаря в Китай-городе покупал. Вот и всучили дрянь. Сразу не подействовало, тогда он и решил, как обычно, ножом да руками.