Работа на лето - Александр Мартынов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я бы и на это согласился…
— Это я могу.
— Ты можешь? — спросил Генка без насмешки. Никита кивнул, помедлил и спросил:
— Хочешь? Только это очень серьёзно… Это не хиромантия там какая и не всякие картызвёзды. Меня Резко учит… а его научил один мужик в армии, карел…
— Ну… давай, — согласился Генка, ощущая нервную дрожь. — А… что мне делать?
— Ничего, — сказал Никита. — Сиди и не двигайся, молчи вообще. Он встал. Лицо мальчишки было очень серьёзно. что-то достав изпод «кикиморы», положил это — небольшой мешочек — на сучья для костра и начал раздеваться. Оставшись совсем голым, мальчишка замер на миг; вскинул указательный палец правой руки и, медленно поворачиваясь по часовой стрелке, начал чертить какието знаки. Генка приоткрыл рот — он мог поклясться, что на миг на земле вспыхивали алые следы. Никита шептал — негромко, но отчётливо:
— Феу. Уруз. Турисаз. Ансуз. Райдо. Кеназ. Гебо. Вуньо. Хагалаз.
Наутиз. Иса. Йера. Эваз. Пертро. Элхаз. Совило. Тиваз. Беркано. Эваз. Манназ. Лагуз. Ингваз. Дагаз. Отала.
"Руны!" — понял Генка и обмер. А Никита раскинул руки крестом, замер на миг… словно бы с усилием вытянул правую руку и, начертив перед собой перевёрнутую букву Т, сказал:
— Молот на Севере, благослови
и храни это священное место!
Он повторил то же для всех сторон света, вскинул руку и сказал:
— Молот надо мной, благослови
и храни это священное место! — опустил её, повторил:
— Молот подо мной, благослови
и храни это священное место! — вытянул руки вперёд, как идущий лунатик, добавил:
— Молот, благослови и храни
это священное место! — и, опять поворачиваясь по часовой, четырежды сказал то же, замирая руками вперёд для каждой из сторон света, а затем сложил руки на солнечном сплетении со словами:
— Вокруг меня и во мне
Асгард и Мидгард!(1)
Генка обнял плечи руками — ему показалось, что за плечами Никиты стоит огромная мрачная фигура. И — это уже не показалось, это правда! — неподалёку в два голоса завыли волки… А Никита, вскинув руки вверх и в стороны, заговорил:
— Из домов всесокрытых,
из путей всешироких
должен я назвать норн
и призвать дисов встать рядом…
… УрдВердандиСкульд! — голос его стал глухим, шедшим ниоткуда и отовсюду. Никита нагнулся, поднял с сучьев предмет, который туда положил — это оказался кожаный мешочек. Раздёрнув его шнуровку, мальчишка замер, держа мешочек перед лицом в сложенных лодочкой руках. — УрдВердандиСкульд… — повторил он, с каждым словом доставая из мешочка какието предметы и выкладывая их на левое предплечье. Уронил мешочек и, подняв голову, прочёл:
— Один, открой мой глаз,
которым я смогу увидеть знаки
1. Названия мира богов и мира людей в мифологии германцев. Никита повторяет ритуал, практикуемый современными язычниками и употребляет многочисленные имена богов и богинь
и прочесть руны верно…
… ОдинВилиВё!
Пора мне с престола
Тула поведать
У источника Урд:
Смотрел я в молчанье,
Смотрел я в раздумье,
Слушал Высокого слово.
Говорили мне руны,
Давали советы
В доме Высокого.
Так я их слышал,
Так прочитал их…
Смотри, Клир, — он не поворачивался к Генке. — Вот руна твоего прошлого. Руна Турисаз. Она перевёрнута, Клир. Там темно. Ты сильный. Ты очень сильный. Но ты на распутье, и мир не понимает тебя, боится тебя и твоей силы, стремится тебя уничтожить. И сам ты не очень понимаешь, чего хочешь и где твой путь. Неясно, чем окончится эта схватка, но перед тобой выбор. И ещё — любовь. Первый раз любовь… Вот руна твоего настоящего. Руна Райдо. Она лежит правильно. Ты в трудном пути, ты растёшь и мучаешься, ты должен прислушаться к мудрым советам. И силы твои растут. Но ты должен сражаться лишь за доброе дело, Клир, сражаться за справедливость. Она пришла к тебе. Девушка… Вот руна твоего будущего. Руна Дагаз. Это день. При свете дня всё ясно. Это — надежда и счастье, это пробуждение и истинное виденье вещей, это свет там, где не ожидаешь его найти. И, может быть, это гибель — но гибель за идеалы, стоящие жизни… Так будет, если ты не свернёшь с дороги, Клир…
… Оглашены
Виденья Высокого
В доме Высокого! — громко сказал Никита и, тяжело дыша, сел прямо на траву. Всё его тело блестело от пота, глаза блуждали. Генка вздохнул — и понял, что всё предыдущее время боялся глубоко дышать. Но теперь Никита выглядел просто замученным тринадцатилетним мальчишкой — ТО, что стояло за ним, ушло в ночь, из которой выступило на его призыв.
— Что это было? — спросил Генка, не решаясь двигаться. — Никит…
— Блин, как плохоооо… — простонал мальчишка. — Ну каждый раз так… мне Резко говорил, что у меня ещё годы не вышли, мне нельзя…
— Так на кой же ты!.. — перепугался Генка и, подскочив к младшему, начал помогать ему одеваться. Никита не сопротивлялся, но улыбнулся:
— Я хотел… для тебя. Ты нас хорошо учишь…
— Молчи, пенёк! — прошипел Генка, поднимая его на ноги. — Пошли ляжешь, пошли, пошли…
Он уложил Никиту, дал попить из фляжки и тот мгновенно уснул.
Генка хотел вернуться к почти прогоревшему костру, но возле углей ему почудились какието тени, мохнатые клубки зашмыгали по двору — от этой ереси волосы вставали дыбом, и Генка в обнимку с винтовкой зарылся в сено, стараясь не прислушиваться к звукам снаружи и надеясь, что сразу уснёт. Но это не получалось. Тогда он стал думать о прочтении рун. что-то Никита мог знать, но не всё — это вопервых. И потом — чтобы так сыграть, надо быть вторым… кто там лучший в мире артист? А волчий вой? А то, что Генка видел?
С этими мыслями он всётаки уснул и наутро не мог понять, то ли видел во сне, то ли правда, проснувшись на секунду — что около россыпи костровых углей водят хоровод какието непонятные существа, напевающие "Кострёму"…
… Утро было туманным и сырым — одно из тех летних, в которые прямо не верится, что через какой-то час наступит жаркий и пронзительнонебесный день. Завтракали остатками ужина, Генка пораньше задал несколько вопросов о стрельбе в тумане, потом Саша пошла "по своим делам", а Никита — за водой к ручью. Надька осталась и неожиданно спросила:
— Ты что, с моей тёзкой закрутил?
— А что? — осторожно ответил вопросом Генка и про себя вдруг
загадал: если она сейчас расскажет — мол, да Любэ ведь бывшая проститутка, ты что?! — значит, и здесь люди такие же, как везде, лишь бы соседа оплевать, а всё остальное — так, понты… Но Мэри I передёрнула плечами в лохмотьях «кикиморы» и неприязненно сказала: