Обуздать ветер - С. Алесько

— Мой сын Тёрн покинул Зеленя около тридцати лет назад. Он хорошо закрылся от меня и своей матери, не позволяя ничего узнать о его жизни на чужбине. Лишь спустя двенадцать лет мы с женой одновременно почувствовали его смерть. Ты, насколько я могу судить, не совсем мальчишка, заметно старше восемнадцати, значит, застал отца в живых и сколько-то лет жил с ним. Неужели он ничего не рассказал тебе о своем народе, не научил хоть немного управлять даром?

Речь была бесстрастной, будто Клевер говорил о ком-то совершенно постороннем, да и на меня продолжал смотреть с брезгливостью. Если он пытался вывести новообретенного внука из себя, это у него получилось, и я ляпнул:

— Тебя-то, похоже, не слишком печалит гибель сына. Почему ж ты думаешь, что ему было дело до меня? — мне чудом удавалось придерживаться довольно-таки небрежного тона.

Дедуля на короткий миг растерял свою невозмутимость, перекосился, пробормотал что-то вроде «Ах ты, сорняк мелкий!», но быстро совладал с гневом.

— И чем же ты занимался, живя среди людей, сиротинушка? — поинтересовался Клевер.

Ну, старый пень!.. Будто учуял самое уязвимое место. Не зря меня, оказывается, Корешок остерегал. Старикашка так сверлил взглядом злых рысьих глаз, что язык не поворачивался солгать (айрово колдовство?). Правду, впрочем, он тоже говорить отказывался, ибо было стыдно.

— Тебе не понравится, если расскажу, — наконец выдавил я, понимая, что позорно сдаю позиции.

— Не думаю, что впечатление станет хуже, чем есть, — замогильным голосом подбодрил родной дед.

Клевер, судя по надменному выражению лица, хотел окончательно добить непутевого внука-полукровку, но достиг лишь того, что стыд смыло, будто прибрежные лачуги в половодье.

— Бродяжничал, жульничал, подворовывал, баб за деньги ублажал, — с гордостью признался я.

— Боюсь даже представить, кем была твоя мать, — безмятежно ответил Клевер.

М-да, мы с дедом определенно друг друга стоим…

— Моя мать, насколько мне известно, была хорошего рода и, думается, доброго нрава, раз снизошла до темной личности, твоего сына. Ушлого типчика, умудрившегося стать мужем богатой и знатной наследницы, заделавши ей ребенка, то бишь меня. А после не уберегшего ни жену, ни сына. И я не знаю, не его ли мне благодарить за потерю памяти, да и за все остальное! — три болота, ну вот и поведал о своей беде, не лучшим, конечно, образом, но дедуля мастерски умеет выводить из себя. Только б не выкинул, к Хозяину Подземья, не только из дома, но и из Зеленей. Но, прах побери, если мне доводилось вступаться за малознакомых потаскушек, то позволить поносить собственную мать уж и подавно не могу.

— Думаю, именно его, — невозмутимо кивнул Клевер, не выказывая ни гнева, ни удовлетворения. — Тёрн умел доставлять неприятности близким.

Я стоял молча, стараясь успокоиться, унять дрожь в конечностях и выровнять дыхание. Дед шагнул мимо меня к двери и окликнул кого-то.

— Рамонда, отведи мальчишку в купальню и подбери ему какую-нибудь одежу, чтобы он хоть чуть-чуть меньше походил на человека, — отдал распоряжения вошедшей алобровой женщине в возрасте, поморщившись при очередном взгляде на меня.

— Пойдем, — Рамонда (я разглядел у нее на щеке невиданный прежде цветок, похожий на фиалку), поманив за собой, подвела к одной из боковых дверей и распахнула ее передо мной.

Взору открылась просторная комната с большим окном, густо заплетенным понизу какой-то зеленью. В полу углубление, такое большое, что я, пожалуй, с удобством улягусь, вытянув ноги. Стенки его, как и пол, выложены мелкими, в четверть ладони, кусочками пестрого камня, плотно пригнанными друг к другу.

Женщина подошла к углублению, повернула небольшую рукоять, и вниз из скрытой в полу трубы с шумом хлынула вода. Я ждал, когда Рамонда выйдет, но она направилась ко мне, вынула из кармана передника длинный шнурок зеленого цвета, а потом быстро и ловко обмеряла меня.

Пока она этим занималась, углубление заполнилось больше чем наполовину. Рамонда подошла, присела у края, опустила руку в воду, чего-то подождала и выпрямилась.

— Можешь купаться, вода нагрета, — улыбнулась мне. — Не торопись, дай Клеверу прийти в себя, а мне — приготовить одежду. И не обижайся на деда. Он возлагал на твоего отца такие надежды… — замолчала.

Я уже настолько привык к недомолвкам айров, что почти не обратил внимания на очередную.

— Ты тоже творящая? — хоть что-то я могу узнать? Пусть не о себе, так хоть о жителях Зеленей.

— Да, конечно, — в голосе прозвучало недоумение, потом Рамонда вспомнила, кто перед ней. — Ах да, тебе же, наверное, мало что известно о наших обычаях. Дело в том, что дар наследуется не всегда, поэтому старейшины следят, чтобы творящий избирал в пару творящего, причем, по возможности, соответствующего по силе. Я — одна из сильнейших в Алой ветви, удостоилась чести стать второй женой Клевера.

— А сколько у деда всего жен? — да-а, Перец, ответ на этот вопрос тебе прямо-таки жизненно необходим! Кстати, рогов у желчного старикашки нет.

— Три, — Рамонда ничуть не удивилась и не смутилась. — Первую зовут Далия, младшую — Вероника, она — твоя родная бабка. Сейчас живет у дочери, помогает с внуками. У бедняжки родилась тройня, зеленобровые мальчишки, все унаследовали дар, такой ужас… — невольно глянула на мою бровь. — Извини…

— Да ничего. У тебя нет причин относиться к нам с особым трепетом, побыв замужем за Клевером.

— Клевер очень хороший муж, — серьезно и искренне ответила Рамонда. — Тут дело в другом. У мужчин-творящих из Зеленой ветви дар пробуждается особенно рано, и если уж обычные мальчишки отличаются непоседливостью… Ох, — вдруг спохватилась она. — Я тебя совсем заболтала. Вон там, — указала на небольшой шкаф у стены, — мыло, полотенца, ножницы, бритва. Не стесняйся.

Я поблагодарил добрую женщину, заодно заверив, что стеснение — один из немногочисленных пороков, которых лишен пришлый полукровка. Названная бабушка (а кем она на самом деле мне приходится?) улыбнулась и посоветовала поменьше обращать внимание на ворчание и недовольство Клевера, мол, все утрясется.

Когда Рамонда ушла, я занялся приведением себя в порядок. Надо сказать, делать это в дедовой купальне оказалось весьма приятно, гораздо лучше, чем даже у Флоксы, а уж у нее комната для омовений была устроена с умом и удобством.

Закончив, обмотал бедра куском полотна для вытирания, подошел к стоящему у стены большому, в айров рост, зеркалу, и рискнул взглянуть на себя. К моему облегчению, особых изменений не наблюдалось. Не то чтобы я так уж хорошо знал свою внешность (чай, не девка!), но отражение не только в лужах видеть приходилось.