Обуздать ветер - С. Алесько

— Никогда о таком не слышал, — покачал головой творящий и хотел добавить еще что-то, но из дома вышла пожилая, на удивление крепкая женщина в светлом полотняном платье, по подолу и вороту изукрашенном вышитыми растениями (не иначе, та самая бабка), ее правая бровь была снежно-белой, левая, как и волосы на голове, золотилась осенней листвой, лишь чуть-чуть тронутой изморозью седины.

— Мятлик, еда на столе. А, да у тебя гость. Проходи и ты, мальчик, пообедай с нами.

Приглашение было с благодарностью принято, я прошел вслед за хозяевами в прохладный глинобитный дом и оказался в просторном круглом помещении, занимавшем центральную часть строения. По стене виднелось несколько затворенных дверей, видно, за ними располагались комнаты обитателей дома. В центре стоял резной столб, как на площади, только гораздо ниже, и подпирал среднюю часть крыши, ту самую шляпку гриба, что я углядел, рассматривая селение сверху. Она возвышалась над остальной крытой дранкой поверхностью примерно наполовину человеческого роста. Удобное устройство, ничего не скажешь: и света хватает, и дым от очага вытягивает, а на ночь и в дождь «шляпка» наверняка опускается.

— Деда, кто это? — подал голос рыжеволосый желтобровый мальчиша лет десяти, восседавший за большим овальным столом, покрытым простой светлой скатертью. На плече хозяина обосновался бурундучок, деловито обгрызавший кусок хлебной горбушки. — Тот самый скиталец, который на ствол пялился? Он что, и дома никогда не видел?

Я прекратил таращиться по сторонам, тем паче, что и старушка выглядела удивленно-встревоженной.

— Лавр, помолчи, — голос Мятлика прозвучал неожиданно жестко. Правильный дед: перемещением бурундука в квашню гордится, но пацана держит в строгости. — Гвоздичка, это Тимьян, он только что из человечьих земель, сирота, отца лишился очень рано.

То, что я полукровка, творящий не упомянул. Видно, как и говорил Корень, кровь своего племени и степень ее чистоты айры чуяли безошибочно.

Хозяйка, жалостливо охнув, тут же принялась хлопотать вокруг меня, полила воды из кувшина, чтобы я мог ополоснуть руки и лицо, подала чистый рушник, усадила за стол.

Не успели хозяева занять свои места, как в дом вошла молоденькая девушка, невысокая, темноволосая, с лиловой, как у Мятлика, бровью.

— Простите, заболталась с Керией… — начала было она, но, заметив незнакомца, залилась краской и потупилась.

— Не старайся, Яснотка! — тут же встрял мальчишка. — Тебе с твоим жалким даром муж с зеленой бровью не светит, даже полукровка!

— Еще слово, Лавруша, выйдешь из-за стола и сегодня больше не сядешь. — Вот не ожидал, что милая маленькая старушка может так чеканить! А Гвоздичка продолжала: — Я смотрю, отец с матерью совсем тебя распустили. Придется зайти к ним, поговорить, рассказать, как ты нас с дедом перед гостями позоришь.

— Не-е-е, бабуля-я, — тут же заныл пацан. — Они меня тогда к вам месяц не пустя-ят, да еще заставят сорняки вручную не только в огороде, но и в поле выпалыва-ать… Де-е-ед, я ж шутил…

— Шутить тоже надо умеючи, — проворчал Мятлик, укоризненно глянув на внука. — Садись, внучка, не стой. И не слушай своего братца, дар у тебя для отпрыска Вереска немалый, только не окончательно проснувшийся. Я ведь объяснял: выйдешь замуж, войдешь в полную силу и утрешь нос этому сопляку.

Девчонка еще больше покраснела и, усиленно стараясь не смотреть на меня, уселась рядом с братом. Я, напротив, с интересом разглядывал айров. Нет, не пялился совсем уж беззастенчиво, но и глаз не прятал.

Жители Зеленей внешне очень походили на людей, если, конечно, не считать цветной правой брови (ну и рогов у некоторых… не расчитавших силы). Хотя… Правильнее, пожалуй, будет сказать, что сходство с людьми казалось значительным лишь при беглом взгляде. Стоило зацепиться за цветную бровь, и становилось заметно, что окраска волос и глаз замечательно сочетается с ее цветом. У желтобрового Лавра волосы были нежно-рыжего золотистого оттенка, какой иногда встречается у совсем маленьких человечьих детей, и никогда — у подростков и взрослых. Глаза мальчишки были серовато-желтыми, со светло-карим ободком вокруг радужки. Черноволосая Яснотка с лиловой бровью унаследовала дедовы зеленовато-голубые глаза (у Гвоздички они были серыми). Да, я знаю, что у людей иной раз тоже встречаются удивительные по красоте сочетания, но они не оставляют ощущения полной гармонии, как это бывает, к примеру, в окраске цветка, где белый и розовый, зеленый и оранжевый, черный и красный перетекают друг в друга через немыслимые оттенки или, наоборот, врезаются, будто скалы в море, и ты глаз не можешь оторвать от этих переливов или соседства двух совершенно разных тонов.

С внешностью айров было примерно то же самое. Яснотка не отличалась правильностью черт или видимым совершенстовом фигуры, но и прелесть ее внешности постигалась не столько глазами, сколько каким-то живущим в душе чувством, наверное, тем самым, которое заставляет застывать в восхищении при виде далей, открывшихся с вершины холма или башни, любоваться изменчивым морским простором, разглядывать венчик какой-нибудь придорожной травки, причудливые изгибы раковины, оперение присевшей на ветку пестрой птицы. В Зеленях я и позже ловил себя на том, что любуюсь айрами, хотя далеко не все они были красивы по человеческим меркам. Видно, здесь сказывалась их нелюдская природа. Мне, к примеру, никогда не приходилось видеть уродливых животных или растения. Уродливыми в нашем представлении могут быть только люди, все остальное — страшным, отвратительным (боятся же некоторые змей, крыс или пауков), но не безобразным.

Что до айровой кухни, она не так уж отличалась от человеческой. Перво-наперво Гвоздичка наполнила стоящие перед нами миски грибной похлебкой, не уступавшей супу из ушек, который я расхваливал Корню, только вместо овсяной муки туда была положена какая-то крупа, разварившаяся почти в кашу, а вместо лука — жареная морковка или что-то очень похожее. Ну и, понятное дело, травки-приправы всякие, большей частью мне неизвестные, хотя укроп я определенно унюхал. После было тушеной мясо (не знаю чье, надеюсь, не каса) с какими-то незнакомыми овощами и свежими зелеными листьями. Стол украшал каравай, казалось, только что остывшего хлеба, серого, с дроблеными орехами в верхней румяной корочке. Лавр напоследок получил стакан молока с крупными черными ягодами, покрытыми сизоватым налетом, которые по виду напоминали северную голубику, но были не вытянутыми, а круглыми. Гвоздичка, заметив заинтересованный взгляд, улыбнулась и принесла мне то же самое. Отказываться я не стал, поблагодарил и уплел за обе щеки. Не знаю, что там дальше будет, а пока мне у айров нравится.