Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

Тут дело даже не в метафизическом Одиночестве.

Гораздо обыденнее.

Когда сидишь один в китайском ресторане, с его шумными компаниями, крутящимися блюдами в центре стола, крикливыми официантками-фууюанька[11], орущим телевизором и звоном посуды, чувствуешь себя не в своей тарелке. Да и рожа твоя выделяется на общем фоне, точно красная задница у обезьяны… И хотя никто и никогда тебя не напряжет сакраментальным «зачем ты сбрил усы, дурик» и не съездит бутылкой по башке — все равно неуютно.

Одиноко.

Можно, конечно, быстро залиться пивом.

Я так и делаю обычно.

Именно для одиночек и придуманы «KFC» и «Макдональдс». Это замечательные места — оазисы для никчемных людей. Я обожаю ходить туда. После — меня всегда мучает изжога, но я все равно хожу: там можно спокойно сидеть одному, жевать свой бургер и пялиться в окно.

Заведения типа «Макдональдса» в Китае не имеют отношения к сети «быстрого питания»: нарушен самый главный принцип — «быстро взял, быстро съел и ушел». Персонал обычно работает в хорошем темпе, но вот клиенты — особая песня. Сидят подолгу, едят не спеша, часто просто спят за столиками. В жару народ там отдыхает — в прохладе. Школьники собираются человек по десять-пятнадцать и делают уроки: один со страдальческим выражением лица что-то пишет, решает, остальные тупо списывают друг у друга. Зимой, когда дома промерзают, в «бигмачной» любят собираться пенсионеры из соседних домов — посидеть в дармовом тепле, пообщаться. Они ничего не заказывают, но их не гонят, наоборот, предлагают стакан горячей воды.

В таких местах есть и существенный недостаток — нельзя курить и не продается спиртное.

Ресторан я выбираю самый заурядный. Без пафоса.

Как выбрать хороший?

Пойти туда, где больше всего народу. Рядом может быть еще несколько ресторанов — совершенно пустых. Они тоже заполнятся в обеденное время до отказа, народу ведь много, поэтому надо прийти пораньше и пойти туда, где уже сидят люди. Китайцы могут в чем-то не разбираться, делать некачественные товары, откровенно халтурить, но уж в еде — они спецы первоклассные! Раз все идут именно в этот ресторан, значит, неспроста.

Две девчонки в длинных красных платьях с разрезами по бокам стоят на входе.

— Хуаньин гуанлин! — кричат они мне. Точь-в-точь как те, что звали подстричься.

Пожрать и в самом деле не мешало бы. Байцзю натощак — не самая правильная мысль.

Девчонки распахивают дверь. Попадаю в прохладу, нет — холод! — зала.

Стойка с кассой и непременной пучеглазой киской при ней. Такие штуки продаются повсюду: золотистого цвета, одна лапа приподнята и качается вверх-вниз. Их ставят для привлечения успеха — в магазинах, ресторанах и частных конторах. Одна кошка может и не справиться с такой важной задачей, и в помощь ей устанавливают или лысого и толстого Будду, или воинственного, стража-охранителя, в доспехах и с копьем.

Народу пока немного. Заняты несколько столиков у окна и один большой, круглый, в глубине зала. Там сидит компания мужиков в темных пиджаках и две тетки лет сорока, с начесами, в блузках с блестками. В центре стола, на стеклянной подставке, клубится паром пузатая кастрюля. Вокруг нее куча тарелок с закусками. Самый старший из мужиков — плешивый и очкастый, очевидно, лаобань — листает меню и комментирует его. Вся компания дружно, корпоративно смеется.

Официантка, на вид совсем еще подросток, хочет усадить меня за столик для двоих, что стоят рядком вдоль боковых стен. Мотаю головой и усаживаюсь за свободный стол у окна, на четверых. Выкладываю на стол пачку «Шанхая». Девчонка приносит меню. Картинок в нем нет, но не беда — я давно питаюсь одним и тем же. Все равно в каждом ресторане готовят по-разному.

— Пива, два, холодных, «Сантори», сейчас, — говорю девчонке.

Кивает, записывает в блокнотик.

— Сейчас! Пива — сейчас! — повторяю ей. Почему-то всегда разговариваю с официантками вот так — на манер Терминатора.

Девчонка кричит громким и неприятным голосом. Одна из официанток, что копошатся у дверей, идет к холодильнику.

Приносят пиво.

Раньше я пробовал научиться пить его из стаканчиков, они — граммов на сто восемьдесят. Но тут проблема — или пиво пить, или постоянно его в эти стаканчики подливать. Поэтому пью всегда из горла. Да и как эти стаканчики мыли, мне неизвестно, но могу догадаться…

Откладываю меню в сторону и спрашиваю официантку, стараясь произносить с правильными тонами:

— Тебань нюжоу йоу мэй йоу?

Вкусная вещь — мясо на горячей сковородке. Не осточертевшая свинина, а говядина — нежная, сочная, с грибами! Сковороду, по виду напоминающую плоскую утятницу, приносят накрытой крышкой. Под крышкой все бурлит, шипит, скворчит, трещит и булькает. Надо выждать минуту-другую. Снимаем крышу, к потолку рвется столб пара. Масло еще пузырится, но мясо уже можно есть. Иногда, когда при мне это блюдо кто-нибудь из лаоваев пробует в первый раз и удивляется особенной мягкости мяса, я раскрываю секрет приготовления: чтобы добиться такого качества, повар где-то с полчаса держит во рту нарезанные ломтики; не жует, но именно держит, смачивая слюной. Мясо подвергается обработке ферментами, размягчается, и только потом его жарят. Одному повару с этим не справиться, поэтому на ресторанной кухне трудятся специально обученные люди — вся их работа в том, чтобы держать во рту мясо и по мере надобности сплевывать его на сковороду.

Вид слушателей-едоков всегда меня веселит. Замершие в руках палочки, приоткрытые рты с недожеванным мясом. А чего стоит взгляд… Такой, наверное, бывает у ребенка, если купить ему игрушку, которую он просил, и на глазах у него сломать.

Все это чушь, конечно. Никто мясо во рту не держит. Но лучше все равно не знать, почему оно такое мягкое. Вкусное — и хорошо, кушай. Не пожалеешь.

— Йоудэ, йоудэ! — кивает официантка.

Это хорошо, что есть. К ней я заказываю гунбао цзидин — мелко порубленное мясо курицы с арахисом. На Хайнане это готовят отвратно — с куриной кожей, да еще крошат туда огурцы… На Хайнане вообще готовят ужасно, особенно для туристов. Ну а в шанхайском гунбао цзидин важен соус, кисло-сладкий, как и положено. И в меру перца.

— Да, и еще вот что… — говорю с деланным раздумьем. — Флакончик байцзю принесите. Один. Для начала.

Приносят флакончик. Скручиваю пробку, выливаю в стакан для пива. Сто пятьдесят граммов.

— Ганьбэй! — говорю сам себе.

Будто ком влажных салфеток проглотил.

Тут же прикладываюсь к пивной бутылке.

Интересное чувство. Обжигающая водка и ледяное пиво играют в догонялки внутри организма.

Сошлись вода и пламень. Возникший от слияния пар расползается по телу, идет в жилу, обволакивает, сочится невидимым маревом сквозь поры кожи. Мне кажется, что вокруг моей головы образуется подобие нимба.

Желудок несколько раз прыгает, но смиряется. Глаза слезятся. Вытираю их салфеткой и замечаю, что на меня смотрит вся компания, что резвилась за круглым столом, и парень со страшной очкастой девкой, что сидят по соседству. Плюс несколько официанток у стойки.

Да, ребятки. Вот на таком топливе я и работаю.

Желудок опять дергается, но я быстро делаю несколько глотков «Сантори».

Лаобань из компании за большим столом показывает мне большой палец. Лицо его восхищенно-недоверчивое, как у третьеклассника, к которому в гости неожиданно пришел Дед Мороз.

Остальные кивают, лопочут по-своему и возвращаются к еде.

Кастрюля убрана. Официантки приносят им все новые и новые тарелки. Половина стола завалена объедками и выпавшими из блюд кусками.

По европейским меркам китайцы едят неаккуратно. Это еще мягко сказано — неаккуратно. Почти все поголовно чавкают, сплевывают кости и хрящи на стол или на пол. Рыгают, ковыряются в зубах, разбрасывают зубочистки куда ни попадя. Плюются и пердят. Курят как заведенные. Объевшись, блюют без смущения.

Рафинированные лаоваи морщатся и делают вид, что ничего такого не видят.

Я поступаю как местные. Разве что не чавкаю — просто не вижу в этом смысла. А все остальное — не грубость и не бескультурье, но простая забота о собственном удобстве, только и всего. Нет даже правила, как держать палочки: как хочешь, так и держи, как хочешь, так и ешь. Главное — ешь! Много ешь, шумно и весело. И делай это, как тебе нравится.

Европеец держит вилку в левой руке, а правой орудует ножом. Отрезая от мяса маленький кусочек, он отправляет его в рот и аккуратно промакивает губы салфеткой.

Американец поступает рациональнее: нарезает весь кусок мяса, откладывает нож, берет вилку в правую руку — поудобнее, и с аппетитом ест.

Китаец намного практичнее — он поручает нарезку повару, а потом ест в свое удовольствие. Причмокивая, порыгивая и разбрасывая все по столу.

Что заказывали лаобань и его компания, мне не видно, но весь их стол завален объедками. Прямо по Пушкину: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями»… Зато я вижу, что они пьют: классика жанра — красное вино, кажется, «Dynasty» — вперемешку со спрайтом. Разбавляют прямо в стакане, кричат: «Ганьбэй!» и выпивают. Вина немного, пара бутылок на всех (все же еще не вечер!), но со спрайтом на каждого получится по стакану-другому. Без всяких специальных заморочек и заедок под вино: сладкая свинина, острая говядина, пресные креветки, вареная рыба и жареная утка — все одинаково хорошо и вкусно. Фруктовый салат — яблоко, киви, банан под сладким майонезом. Свежие огурцы в арахисовом соусе. Огурцы, зажаренные с чесноком. Огурцы черт-те знает с чем еще….