Жажда Смерти - Максим Перфильев

— В чем дело? — прозвучал вопрос.

Это был Бариус Клавор. Он держал автомат на прицеле и резко оглядывался из стороны в сторону. Чья-то мощная рука взяла Лаена за одежду, и потянула в сторону.

— Пошли!

Акрониус не успел опомниться, как уже стоял в окружении членов своей команды, спецназовец продолжал резко оглядываться по сторонам, пытаясь обнаружить предполагаемого врага, а Крос Валиндук спокойно задавал вопрос:

— Что случилось?

Ученый, по-прежнему находясь в шоковом состоянии, посмотрел на свою ладонь.

— Что ты видел?

Он отрицательно покачал головой, и, заикаясь, произнес:

— Наш п-п-плот и-и-счез. — это первое, что пришло ему в голову.

— Тупой ублюдок! Тебе же сказали, идиот, не отделяться от команды! — орал Бариус Клавор.

— Тихо, успокойся, солдат. — прервал его капитан Валиндук. — Ты говоришь, видел какого-то червячка, который вырвался из пробирки, и ускакал в озеро? — даже без тени улыбки совершенно серьезно спросил офицер.

— Да. — ответил ученый. — Но это был не просто червячок. У него было женское лицо.

— Женское лицо? — переспросил спецназовец с насмешкой. — У тебя крыша едет, заучка. Ты просто по бабам соскучился.

Акрониус в недоумении глядел на свою ладонь. Она была порезана в нескольких местах. Он вытащил из нагрудного кармана антисептическое средство и принялся обрабатывать ранки.

— Тебе повезло, что ты был в очках. — заметил Викториус. На линзах остались следы от осколков стекла, а лицо Лаена было в маленьких кровоточащих ссадинах.

Бариус подошел к ученому и взял его за грудки.

— Слушай, а может, это ты отвязал плот и пустил его в свободное плавание, а, придурок? — оказалось, что деревянного плота действительно не было ни на берегу, ни на воде. К этому времени туман стал меньше, и можно было разглядеть половину озера.

— Оставь меня.

Тут вмешался Капитан Валиндук. Он разжал руки спецназовца и оттолкнул его в сторону.

— Да что с тобой?! Чо ты пристаешь к нему весь день?!

Акрониус продолжил обрабатывать свои ранки.

Крос оглянулся по сторонам и принялся обдумывать свои дальнейшие действия, находясь в явно не спокойном психологическом состоянии.

— Что будем делать? — спросил геолог. — Как потом будем возвращаться назад?

— А ты уверен, что нам придется возвращаться? — усмехнулся Лиус.

Капитан посмотрел на обоих.

— Плавать все умеют? — спросил он громко.

Последовало несколько утвердительных ответов. Валиндук оглянулся.

— Я не услышал ученого и священника.

Ученый кивнул головой, священник усмехнулся:

— Да, умею.

— Лаен, я не слышу — настаивал Крос.

— Да.

— Хорошо. Тогда идем дальше.

— И все? Просто идем дальше? — возразил Франкл.

— Ты предлагаешь что-то другое?

— Можно построить новый плот.

— На это уйдет много времени. Неизвестно, сколько нам еще придется идти. Построим плот на обратном пути, при возвращении. Или ты хочешь, чтобы мы сейчас сутки делали этот хренов плот, а потом снова искали его? Ты даже не знаешь, что здесь происходит. — на этот раз спокойный капитан повысил голос. И, наверное, он мог себе это позволить — он был прав.

— Почему сутки? — только произнес геолог.

— Может оказаться так, что у нас не будет времени на обратном пути. Неизвестно, как нам придется возвращаться. — заметил Лиус.

Валиндук многозначительно посмотрел на него. Холодный взгляд военного офицера говорил лучше всяких слов и довольно доходчиво.

Вопрос был исчерпан. Решение принято. Все молча начали собирать свои вещи.

— Дурдом какой-то. — проворчал Франкл, взваливая на плечи свой рюкзак.

— Н-да уж. — согласился Викториус. — Все какие-то злые стали, нервные.

— Ага. Видел, как этот тупой спецназовец на Лаена набросился?

— Ну, он сейчас переживает не самое лучшее время в своей жизни.

— Мы все сейчас переживаем не самое лучшее время в своей жизни. Это не значит, что нужно кидаться на других людей.

Группа начала движение.

— В любой ситуации человек всегда должен оставаться человеком. — Карос был явно возмущен.

Викториус утвердительно покачал головой.

— Сколько нам еще идти? — спросил он, начиная новую тему для разговора.

Геолог снял на ходу рюкзак и достал из него какой-то небольшой плоский прибор.

— Щас посмотрим… Так… От одного до двух дней.

— В общем-то, не так уж это и много — три дня из всей жизни.

— Если эта штука не врет. — поправил Франкл взваливая рюкзак обратно на плечо.

— А что это?

— Это? — Карос покрутил в руке прибор. — Честно говоря, сам не знаю. Тот человек дал мне его.

— Который называл себя Основателем?

— Да. Он показывает наше относительное с целью расположение. Понятия не имею, по какому принципу он работает.

— И что, там указано расстояние?

— Нет. Но там отмечена точка отсчета, и можно самому ставить заметки. Я же ведь и сказал приблизительно — один, два дня. Это я уже просто вычислил.

— Понятно. А еды у нас хватит?

Бородатое лицо повернулось и с улыбкой переспросило:

— Это ты о тех кирпичах, похожих на сушеный кисель?

— Да. — Малочевский весело замотал головой.

— Если это можно назвать едой. Не знаю — возможно, на обратном пути придется немного поголодать. Я бы, честно говоря, больше беспокоился о воде. Вот ее, действительно, к концу экспедиции, скорее всего, не останется. Если не найдем нормальный источник — кранты. Так что, береги жидкость.

Викториус поправил лямки рюкзака на плечах.

— Никогда столько не ходил. — заметил он.

Геолог усмехнулся.

— А у меня вся жизнь прошла в походах. Или даже, если точнее выразиться, в бегах.

— В бегах? — переспросил Малочевский.

Франкл утвердительно кивнул головой.

— Ну, и от чего же ты бегал?

Наступила пауза. Карос уже пожалел о том, что невзначай ляпнул.

— Ну же. — улыбнулся священник. — Я ведь пресвитер церкви, хоть и бывший. Можешь мне исповедаться.

Толстенький бородатый мужичок собирался с мыслями. Он явно хотел рассказать свою историю. Поделиться с кем-то своей болью. Раскрыть хоть перед кем-нибудь свою душу. Но боялся. Для него это было определенным решением, которое предстояло принять в ближайшие несколько мгновений. И либо он сейчас махнет рукой и небрежно кинет заветное слово "забудь", либо начнет свою исповедь — ту, которой он ждал уже много времени, и которая сейчас была так необходима ему.

— Знаешь, — начал геолог. — У меня было, в общем-то, неплохое детство. Не то, чтобы у меня не было проблем, но я, наверное, просто не обращал на них внимания. — он встряхнул рюкзак на плечах. — У меня было несколько друзей — таких же неудачников по жизни, как и я сам. Хотя не думаю, что наша дружба была настоящей. — он сплюнул на землю. — Скорее всего, мы общались друг с другом только потому, что не могли найти более подходящих для себя друзей — тех, с которыми мы сами хотели бы общаться, а не с которыми приходилось. — он просто замолчал, сделал паузу, ему нужно было как-то разговориться, а начинать всегда тяжело. Он продолжил: — Но тогда я об этом сильно не думал. В то время для меня жизнь была, как нечто естественное, совершенно обычное и… незаметное. Я просто жил, не загружаясь лишними размышлениями или проблемами. Потом я поступил в колледж. Там у меня появились новые знакомые. Я никогда не был душой компании, и никогда не являлся каким-то лидером в каком-нибудь социальном круге. Но с теми людьми я чувствовал себя более-менее комфортно. Меня, вроде бы как, принимали, и даже относились с уважением. Я, в общем-то, был социально реализован. — геолог задумался. — Реализован… Хм. Наверное, — продолжил он, — Если иметь в виду то, что мое место всегда было где-то среди серой, безликой толпы. Среди стада баранов, которых кто-то куда-то ведет, а они не знают ни пути, ни цели. Если говорить о том, что я всегда был частью той массы ни чего не значащих, ни чего никогда не решающих, на которых никто никогда не обращал внимания — если говорить об этом — то я действительно был социально реализован. Я просто был никем. И, видимо, это было моим призванием. — Франкл достал из кармана пачку сигарет с зажигалкой и закурил. — Именно тогда я впервые задумался о смысле своей жизни. — он произнес эти слова с особой иронией и насмешкой. — Как это высокопарно звучит — "смысл жизни". Так вот, именно тогда я впервые начал думать о таких вещах. Я понимал, что я никто. Я понимал, что я ни для кого ничего не значу. У меня были… не друзья, а как бы люди, с которыми я общался. Люди, с которыми я вынужден был находиться в одной социальной группе. Я ненавидел этих людей. Меня никто никогда не оскорблял, нет. На меня просто не обращали внимания. Как и на большинство остальных. Они все были тупые, бесчувственные, грубые — дебилы, короче. Они меня принимали, они нормально ко мне относились, но я их ненавидел. Мне нужны были настоящие друзья — те, которые бы понимали меня, с которыми я бы хотел общаться. От осознания никчемности своей жизни и собственной никчемности тоже я начал много бухать. Я начал "нюхать". Я начал просто отрываться, просто прожигать свою жизнь. Я тратил ее на вечеринки, на дискотеки, на бессмысленный секс, на пьянки и оргии. Потом меня все это достало. Это не решало той проблемы, которую я осознавал уже довольно долго. Это просто убивало время. Очередные бессмысленные дни, недели, месяцы. У меня не было каких-то трагедий, потрясений, не было каких-то серьезных проблем, но всегда почему-то это существование было для меня невыносимым. — геолог вздохнул, сильно затянулся и, выдвинув немного нижнюю челюсть, выпустил вверх клубы дыма. Затем он сказал. — Я как будто потерян в этом мире. Такое впечатление, что я просто пришел туда, где меня никто не ждал, и где я для всех и для всего так и остался навсегда чужим. Я здесь не свой. Я здесь забытый. Я не там, где должен быть. Мне здесь не нравится. И у меня здесь совершенно ничего нет. Ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Я, наверно, просто заблудился в этой бесконечной вселенной. — Франкл на несколько мгновений замолчал. Он поправил лямки рюкзака, и, сплюнув на землю, продолжил. — В тот момент я понял — эта жизнь для меня ни чего не значит, она ничтожна и бессмысленна, она — глупость, ошибка природы, которая сделала из тупых, ни о чем не задумывающихся обезьян, несчастных людей, способных к рефлексии и самоанализу. Тогда я нашел для себя другой способ, как еще лучше и эффективнее убивать время. Экспедиции, походы — я начал бежать. Бежать от людей, бежать от серости, бежать от жизни, бежать от своих мыслей, бежать от самого себя. — Франкл замолчал. Он докурил сигарету, бросил ее впереди себя и наступил ногой, проходя мимо. — Так я пробегал почти всю свою сознательное существование на этой земле. — заключил он в конце своего длинного монолога.