Грехи людские - Маргарет Пембертон

Она продолжала смотреть на Адама. За семь лет, что они прожили вместе, между ними никогда не случалось серьезных размолвок. Ближе всего к ссоре они подошли тогда, когда Элизабет предложили восьминедельное турне по Америке. Она тогда поняла, что если вопреки желанию Адама поедет, то их союз серьезно зашатается. И потому не поехала. Элизабет тогда сумела справиться с собой, проглотила обиду, успокаивая себя тем, что впереди будут еще и другие приглашения, которые не внесут разлад в ее семейную жизнь. Но сейчас Адам предлагал нечто несусветное. Он предлагал ей бросить Академию, оставить Лондон, отказаться от музыкальной карьеры, как когда-то, много лет назад.

– Нет... – прошептала она, и ее ногти впились ему в ладонь. – О нет... нет!

Адам продолжал, будто она не произнесла ни звука:

– У Японии хорошие отношения как с Германией, так и с Италией. Она вполне может рассчитывать в случае необходимости на поддержку этих государств. И кроме того, Япония – настоящий агрессор. Посмотри только, как они ведут себя в Китае! Стаффорд говорит, что японские войска движутся к югу. Огромный контингент высадился недалеко от Амоя, за триста миль от Гонконга. Если у японцев есть соответствующие намерения, в этой позиции им будет очень удобно атаковать Гонконг. – Он посмотрел Элизабет прямо в глаза. – Стаффорд уверен – и я склонен разделять его мнение, – что, если в Европе разразится война, японцы именно так и поступят.

Она сидела у камина в глубоком мягком кресле, но при этих словах Адама поднялась, чувствуя слабость в коленях; свет лампы красиво отражался в ее волосах.

– И стало быть, если они нападут, ты хочешь быть там? – чуть слышно спросила она. В ее голосе появилась какая-то новая нотка.

Он подумал, что странная реакция Элизабет объясняется главным образом его возрастом. Краска прилила к его щекам.

– Да, – резко ответил он, вытаскивая из кармана пиджака трубку и кисет с табаком. Нервно набив трубку, Адам продолжил, стараясь не встречаться с Элизабет взглядом: – Это вовсе не так ужасно, как может показаться, Бет. Я из тех, о ком говорят – военная косточка. Мне следовало бы давным-давно понять это, и я бы уже сделал карьеру в армии. Но в юности карьера меня совершенно не интересовала. Кроме того, я полагал, что после Первой мировой войны мне уже никогда не захочется заниматься военным делом. – Он закурил и пустил в потолок длинную струю дыма.

Элизабет прислонилась к каминной полке. В ее лице не было ни кровинки. Она с ужасом поняла, что музыка, все ее будущее концертирующей пианистки совершенно не интересуют Адама. Ему даже в голову не пришло, что ее недоумение отнюдь не связано с его возрастом. Элизабет нервно облизала губы. Она инстинктивно поняла, что, объясняя свое нежелание ехать в Гонконг музыкальными интересами, проиграет еще не начавшуюся битву. Адам подумает, что музыка значит для нее больше, чем он, ее супруг. Положение окажется безвыходным, и прежняя жертва Элизабет (когда она не поехала с концертами в Америку) окажется напрасной. Она заговорила, стараясь тщательно подбирать слова. Ей хотелось дать понять мужу, насколько нелогично его предложение.

– Видишь ли, Адам, тебе сорок девять. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что тебе позволят принять участие в активных боевых действиях?

Еще не закончив фразу, Элизабет поняла, что этого не следовало говорить. Румянец, окрасивший его щеки, стал багровым.

– Черт побери, Бет! Ты рассуждаешь совсем как председатель призывной комиссии. Я вовсе не такой старый, если уж на то пошло. Я гожусь для войны ничуть не меньше, чем любой молокосос из тех, кого они обычно призывают. Но кроме того, у меня немалый военный опыт. В армию непременно должны брать мужчин вроде меня, тех, кто достойно проявил себя на полях сражений, кто понюхал пороху и знает, что к чему.

Она никогда прежде не видела его таким разгневанным. Ее сердце сильно колотилось. Стало быть, Адам заявил о поездке в Гонконг не сгоряча. Он наверняка все долго и тщательно обдумывал, прежде чем заговорить об этом. И уже принял окончательное решение. Элизабет охватил панический страх, ей пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не выдать своих истинных чувств.

– Но если даже ты и прав, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал мягко и рассудительно, – и Япония намерена атаковать Гонконг и Сингапур, что же тогда будет с мирными гражданами? Не окажутся ли они в опасности?

Он нахмурился, словно не понимая, о чем она вдруг заговорила.

Вместо страха Элизабет испытала нетерпение. Она сильно сжала кулаки, так что ногти вонзились в ладони.

– Ты ведь хочешь, чтобы я поехала с тобой, Адам? – Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Он согласно кивнул.

Элизабет поглубже вздохнула, чтобы успокоиться. Ей показалось, что она сумела нащупать ахиллесову пяту мужа. Адам не станет подвергать ее ненужной опасности.

– Но если я поеду с тобой, – рассудительно заговорила она, – и если японцы действительно нападут на остров, я окажусь в чрезвычайно опасной ситуации.

Его морщины разгладились.

– Боже правый, нет! – сказал он удивленно. – Бет, дорогая, неужели ты думаешь, я взял бы тебя туда, угрожай тебе хоть малейшая опасность? Японцы могут атаковать Гонконг и Сингапур лишь для того, чтобы заявить свои права на Малайский полуостров и Филиппины. Но им никогда и ни при каких обстоятельствах не удастся захватить Гонконг. Настоящие боевые действия могут быть лишь на материке. В Гонконге ты окажешься в гораздо большей безопасности, дорогая, чем здесь, если Гитлер решит напасть на Англию.

Она прислонилась спиной к каминной полке. Последняя надежда избежать ссоры исчезла.

– Не грусти, моя прелесть, – сказал Адам и, сделав несколько шагов к Элизабет, заговорил более низким голосом. – Тебе там понравится. Стаффорд говорит, что климат там изумительный, а развлечений столько, что тебе и не снилось. Мы будем отлично проводить время.

– Нет, – сказала Элизабет, и хотя произнесла это слово негромко и напряженно, в ее тоне не слышалось ни тени извинения либо душевных колебаний. – Нет, Адам, я не поеду в Гонконг. Да и как я могу туда ехать? Через несколько недель мне предстоит играть Моцарта, в апреле – Баха. Кроме того, я потратила не один месяц, готовясь к конкурсу в Брюсселе. Я на пороге тех свершений, о которых всегда мечтала. Я не намерена отказываться от своего счастья. Словом, ехать мне никак нельзя.

Влепи она ему пощечину, Адам и тогда едва ли выглядел бы более потрясенным. Его рука упала с плеча Элизабет. Адам отстранился от жены.

– Я объяснил причины, по которым нам следует ехать, – сдерживаясь, чтобы не взорваться, сказал он. – Надеюсь, ты понимаешь, что основания более чем весомые.