Тропою снов - Ната Чернышева

Дверь раскрылась.

На пороге стояла женщина. Невысокая женщина в белом, и не похоже, что нданна. Ралинза нет, волосы короткие. И магии в ней ну никакой абсолютно не чувствуется. Аура ровная, гладкая, как у ребенка, не прошедшего Посвящение. Но она не ребенок. И — взгляд жесткий, оценивающий, такой знакомый. Где я ее видеть могла, где?

За закрывающейся дверью мелькнул коридор — длинный, узкий, с лампами под потолком. Тот самый коридор! Я его видела во снах не один десяток раз!

— Нет, — прошептала я, понимая.

Я угодила в свой собственный сон. В тот самый кошмар, который преследовал меня почти каждую ночь в Накеормае. Как воины Черностепья сумели воплотить в реальности мои страхи? Создать или отыскать целый мир — для меня одной… Как?!

Женщина что-то сказала, но я не поняла ни слова. Я вжалась в стену, закрыла глаза и отчаянно захотела проснуться. Ничего не вышло. Все вокруг дышало реальностью. Стена была холодной и влажной. Воздух вонял лекарствами и чем-то кислым, отвратительным, потом что ли? Если вовсе не мочой.

Комнату явно не проветривали несколько дней подряд. И исчезать она не спешила.

Женщина тоже растворяться не спешила. Она со мной разговаривала! Вот только я не понимала ни слова.

И внезапно я поняла — это навсегда. Каким-то глубоким, нутряным, почти звериным чутьем я поняла, — я застряла в этом странном, страшном мире надолго, если не навсегда. На всю свою жизнь!

Никогда мне не вырваться из сна, ставшего реальностью. Ни за что и никогда.

Никогда мне уже не проснуться.

— Нет! — прошептала я, дрогнув коленками. — Нет! Не-е-ет!!!

Да толку. Кричи не кричи, а крик из чужого мира Тропу домой не проложит.

Но я все кричала и кричала, не в силах остановиться.

А в глазах той странной светлой женщины стояла боль…

СОН II

ТАНЯ

Человек — это сумма всех его свершений, надежд на будущее и сожалений о прошлом.

Баирну, Верховный аль-нданн

Накеормая и Накеормайского Предела

Человек — это иногда звучит жалко…

Маркова А.А, доктор психологических наук

Из разговора Мастерицы с Верховной дорей-нданной Черностепья

— Что же привело тебя ко мне на этот раз, девочка?

— Поговорить хочу.

— Говори.

— Я знаю, что когда-то, очень давно, была разрушена и потеряна Вершина Тьмы. Ее долго искали, но потом нашли. И восстановили.

— Ах, вот в чем дело. Хочешь вернуть нашему миру Вершину Сумрака… Думаешь, ты справишься? Ты не сможешь. Сколько людей достойнее тебя пытались это сделать и не сумели. А у тебя и за душой-то нет ничего стоящего — ни сил, ни знаний, ни умения. Тебя погубит твоя самонадеянность, девочка.

— Не ты восстанавливала свою Вершину, дорей-нданна. Не тебе поучать меня!

— Верно, не мне. Но, может быть, всей твоей жизни не хватит на это.

— Я попробую. Я должна попробовать! И если мне не удастся, пусть лучше обо мне думают: она сделала все, что смогла. Но никто и никогда не скажет: она испугалась.

— Понимаю. Но куда ты так торопишься? Ведь ты еще молода. Может быть, стоит вначале воспитать себе помощников? Тех, кто изберет Сумрак при Посвящении. Кто станет тебе друзьями, помощниками, родней. Кто сможет заменить тебя, если ты вдруг погибнешь.

— Семь вёсен назад я приняла Посвящение. С твоей помощью. Или ты забыла, дорей-нданна?

— Я помню все.

— Но до сих пор никто не решился повторить мой путь. Как не было в нашем мире детей Сумрака, так их нет и поныне. И я не думаю, будто без Вершины что-то изменится!

— Но ты ведь появилась.

— По чьей вине, дорей-нданна?

Молчание. Слишком уж неприятна память для обеих.

— От меня тебе что надобно, дитя?

— Проведи меня в библиотеку Храма.

— Думаешь, найти рецепт в древних инкунабулах? Что же, ищи. Сомневаюсь, что это тебе удастся.

— Это уже не твоя забота, Верховная!

Медленно и монотонно — кап-кап по металлическому подоконнику. Дождь. Унылый моросящий дождик за окном. Осень. Стылая, туманная осень, серая и тоскливая, как весь этот мир.

Прижимаюсь лицом к холодному стеклу, чтобы попасть взглядом между узорами решетки. Тогда начинает казаться, что никакой решетки на самом деле нет, а есть только окно и дождь за окном, а я в комнате не потому, что меня заперли, а потому, что эта комната — моя. И рядом со мной… рядом…

… Рука в руке, и жаркое счастье, огненным дыханием обнимавшее обоих. Первая осень, которую мы встречали вместе. Мелкий дождик за окном, густой туман над озером Кео…

…Рука в руке, и — громадное счастье, живым огнем обнявшее обоих…

…Почему мне никак не вспомнить лица? Руки — помню, и вкус поцелуя на губах, и бесконечную нежность нашей любви… Это помню. А лицо вспомнить не могу! Почему? Почему?! Больно. Очень больно. Будто вновь предаю любимого человека. По собственной глупости предаю! Ну, почему, почему я никак не могу его вспомнить?!

Мельтешит что-то перед глазами, совсем смазывает и без того нечеткое видение… Ладонь перед носом. Женщина в белом халате, присела рядом со мной на подоконник. А за ее спиной — целая толпа в таких же белых халатах. Безликая, жадная до чужой боли толпа. Тьма забери их всех, как же я их ненавижу!!!

Они мне мешают, просто словами не передать, — как они мне мешают! Давным-давно уже я бы все вспомнила, если б не они.

— Таня. Танечка, — зовет меня женщина.

Меня по-другому зовут, конечно же! Но я не могу, не могу никак вспомнить свое настоящее, подлинное имя. Потому и согласилась когда-то на Таню. Хоть какое-то отражение моей больной души…

Да, я больна! Больна хотя бы потому, что никак не могу себя вспомнить! Не могу даже вспомнить, почему я все позабыла. Если б только мне не мешали…

— Таня, очнись…

И внезапно меня окатывает волной дикой ярости. Да что же это такое, достали, совсем уже жизни никакой нету! Только начнешь что-нибудь вспоминать, вспоминать по-настоящему, так они уже тут как тут. "Таня да Таня!" На-до-е-ло!

Женщина не успевает отдернуть руку. Я перехватываю кисть и выворачиваю, — безжалостно. Откуда взялось это стремительное движение, от которого непрофессионалу нет спасения? И удовольствие от чужой боли — откуда?..

— Отстаньте от меня! Не мешайте мне! — все-таки не выдерживаю и срываюсь на крик:- Отстаньте от меня, вы все, оставьте меня в покое!!!

Как же, так они меня и послушали! Навалились толпой и…

… и мир, тот мир, который они тут считают единственно верной реальностью, размылся в седом тумане безвременья…