Жанна де Ламотт - Михаил Волконский

Орест был прав, сравнивая чувства Саши Николаича с опьянением. Саша Николаич был опьянен праздником у графа Прозоровского, роскошью, красотой княгини; ему казалось, что, полюбив ее еще давно, в доме титулярного советника Беспалова, он до сих пор не изменил этому чувству, что оно только было оглушено в нем обстоятельствами и что эта прежняя Маня, ставшая княгиней, – родственная ему душа и что они предназначены друг для друга; так что же в сравнении с этим земные блага, деньги, и прочее?

Николаев решил немедленно пойти и переговорить с матерью, а затем отправиться к князю Сан-Мартино, чтобы условиться с ним о том, к какому сроку приготовить ему платеж денег.

Словом, расчет на психологию, который сделал Белый в отношении Саши Николаича, оправдался вполне…

31. Семейный совет

Анна Петровна, бывшая графиня Савищева, выслушала сына с широко раскрытыми глазами, испуганно-удивленными, решительно ничего не поняв из того, что он сообщил ей.

Какая там расписка?.. какой дук дель Асидо?.. Этого она не знала и не могла взять в толк, но она почувствовала большую беду над собой, и все осторожные и высокопарные слова, которые ей говорил Саша Николаич, она перевела на свой язык так, что это значило, что у нее и Саши возьмут все и она снова останется без средств, а так как она уже знала, что это значит, то и была испугана до ужаса.

– Что ж, миленький, делай, как знаешь!.. то есть, как это грустно! – сказала она сыну.

Но когда он, расцеловав ее, ушел, она почувствовала непреодолимое желание поговорить с кем-нибудь, посоветоваться, чтобы кто-нибудь толковый из мужчин объяснил ей, насколько опасно все то, что случилось, и посоветовал, как поддержать Сашу так, чтобы он, увлекшись, не сделал какого-нибудь промаха.

Но возле нее не было никого, кроме француза Тиссонье да еще Ореста.

Француза не было дома, и у Анны Петровна не было выбора. Если она хотела с кем-нибудь поговорить, то к ее услугам был только Орест, который лежал в своей комнате на постели, вычерчивая пальцем мысленные узоры на стене, обиженный на судьбу за то, что не на что было даже сходить выпить в трактир, чтобы там поиграть на бильярде. Он из деликатности не попросил у Саши Николаича, потому что видел, что тому было не до него, но теперь раскаивался, так как ему очень хотелось пойти в трактир.

Он уже обдумывал, нельзя ли пустить в оборот что-нибудь вроде молитвенника, как вдруг ему пришли сказать, что его просит к себе Анна Петровна.

– Она меня просит?! – спросил, удивившийся Орест и вскочил с кровати.

Анна Петровна до сих пор еще ни разу не входила в непосредственные сношения с «месье Орестом», как она называла его.

Однако посланный лакей положительно удостоверил, что Анна Петровна изволила просить к себе Ореста Власьевича.

Вывод, который из этого сейчас же сделал Орест, был тот, что судьба благоприятствует ему как всегда. Он в последнее время уверил себя, что он – баловень судьбы.

Если Анна Петровна звала его к себе для разговора сегодня в первый раз, то у нее, несмотря на этот первый раз, можно попросить денег, а она даст наверное. А если она даст, то трактир и бильярд ему обеспечены, что и требовалось доказать.

Орест мимоходом глянул на себя в зеркало, хотел было ввиду исключительности случая пригладить волосы и взял было для этого щетку, но сейчас же положил ее, махнул рукой и пошел так как был. Он знал путем опыта безнадежность приглаживания торчавшего на макушке хохла, за который еще в детстве обыкновенно драли его.

Вошел он к Анне Петровне, наладившись по дороге всем своим существом на комильфо. Он раскланялся, сел на низенький стул, одну ногу вытянул, другую поджал под стул и выпрямился так, как, по его предположениям, это делают дипломаты.

– Месье Орест! – начала Анна Петровна, – я хочу поговорить с вами!.. Меня беспокоит Саша!

Орест, конечно, рассудил, что денег пока еще у нее просить рано (нельзя же так сразу!) и что надо сказать хоть что-нибудь про Сашу Николаича, раз Анна Петровна заговорила о нем. Он сделал серьезный вид, нахмурился, что выразилось у него, главным образом, тем, что его усы стали ежом, и сказал:

– Да, он влюблен!

Сказал это он с единственной целью, чтобы только сказать хоть что-нибудь.

– В кого?.. – вздрогнула Анна Петровна.

Она обожала и чужие любовные истории, а уж когда речь зашла о сыне, то ей и подавно это было интересно. Сама она думала, что Саша Николаич чувствует склонность к Наденьке Заозерской. Она думала это потому, что ей самой очень хотелось этого, так как скромная Наденька Заозерская была ее любимицей.

Орест сейчас же обозлился на себя. Он вообще терпеть не мог разговаривать с дамами, да еще о любви, а тут вдруг сам бухнул такое слово, из которого потом и не вылезешь…

«А почем я знаю в кого?» – подумал он и ответил:

– Это – тайна!..

– Он разве вам признался в чем-нибудь?

– Любовные дела – это тайна!.. Все равно что дело чести!.. – произнес Орест, чувствуя себя необыкновенно неловко. – Не требуйте от меня, мадам, – он запнулся, не зная, что поставить после этого и, вдруг почувствовав на лбу испарину, торопливо договорил: – Анна Петровна!

Вышло однако не совсем неловко, и Орест даже был рад этому.

– Месье Орест, миленький! – заговорила Анна Петровна, – расскажите, что вы знаете!.. Мне как матери можно знать все!

«Вот пристает! – мысленно сказал Орест. – Нет, положительно, я уже много разговаривал с нею, пора просить денег!»

– Видите ли, глубокоуважаемая!.. – начал он, но Анна Петровна не дала ему договорить.

– Впрочем, вы, мужчины, удивительно скрытны и всегда стоите друг за друга. К тому же меня вовсе не это беспокоит в Саше… Вы ничего не слышали? Он же должен лишиться всего состояния!

– Как лишиться всего своего состояния? – воскликнул Орест. – Я-то как же?.. я уже слишком привык к комфорту!.. Я не допущу этого, на каком это основании?

– Я не знаю, на каком основании! – замотала головой Анна Петровна. – У него такие-то расписки…

– Ах, вероятно, расписка, данная кардиналом дуку дель Асидо?..

Анна Петровна потупилась, как всегда это делала при упоминании кардинала Аджиери.

– Я не знаю! – сказала она.

– Виноват!.. – буркнул Орест, поздно соображая, что делает еще хуже тем что извиняется. Не будь ему так нужны деньги, он давно бы уже удрал. – Видите ли, глубокоуважаемая… – решился он приступить к Анне Петровне, – мне, собственно, нужен рубль…

– Вам нужен рубль?.. – протянула Анна Петровна, – пожалуйста, месье Орест и поспешно добавила: – Если я могу вам служить…

– Тогда уж позвольте два! – осмелев, произнес Орест, и поспешил добавить: – С полтиной!..

– Пожалуйста, миленький! – заторопилась Анна Петровна и стала звонить в стоявший у нее под рукой маленький серебряный колокольчик.

Прибежавшие две горничные должны были отыскать именно тот мешочек, или ридикюль, где у нее был положен кошелек. Но ни в одном из них кошелек не нашелся, а нашли его в спальне Анны Петровны, на туалете за зеркалом.

«Вот они, женщины! – внутренне вознегодовал Орест. – Они толком не знают, где у них лежит такая нужная вещь, как деньги!

Он главным образом всегда презирал женщин за то, что они не пьют водку, а те, которые и пили, делали это так противно, что лучше бы уж и не пили!

Анна Петровна вручила Оресту два полтинника, он поблагодарил ее и так ловко спрятал деньги, точно показал искусный фокус.

– А насчет Саши я подумаю, – сказал он, – и будьте совершенно спокойны, я не допущу, чтобы он разорился… Поверьте мне, что пока я при нем, с ним ничего не может случиться!

– Я знаю, месье Орест, что вы любите Сашу! Но только вот что я хотела сказать вам… простите, что я буду с вами полностью откровенна! Я слыхала, что вы часто бываете нездоровы, а это очень вредно, миленький, для здоровья!

Орест встал, поклонился, щелкнув каблуками, как будто у него на них были шпоры.

– Это я для вашего сына жертвую собой! – сказал он.

– Как же так, миленький? – спросила изумленная Анна Петровна.

– А чтобы он увидел, как это дурно и никогда не делал того же самого! Простите, что побеспокоил!

Орест шаркнул еще раз и исчез, а Анна Петровна, не задумываясь, решила, что право, месье Орест вовсе не такой уж дурной человек…

32. Все, что нужно было Жанне

Жанна шла по саду, опустив голову и глубоко задумавшись. Ее не оставляла навязчивая мысль, что не давала ей ни днем, ни ночью покоя.

Этот человек, который являлся то Белым, то дуком дель Асидо, то, наконец, как он сам признался в этом на заседании, аббатом, на самом деле, очевидно, был ни тот, ни другой, ни третий. Это была такая таинственная, притягивающая к себе личность, которая была способна властвовать над другими и управлять ими.

Жанна на своем веку повидала многих людей и знала их, но никто из тех не мог бы сравниться с этим человеком, кроме разве одного, которого Жанна видела часто и который был запутан даже в ее дело ожерелья королевы, а именно – графа Калиостро. (Граф Александр Калиостро, истинное имя которого было Иосиф Бальзамо, родился в 1743 г., был величайшим мошенником своего века. Своими мистическими фокусами и чародейством он стяжал себе огромную известность, и многие его современники были склонны верить, что Калиостро обладает философским камнем и бальзамом вечной жизни. Обладая большим умом, он умело поддерживал легковерие окружавших его и благодаря своим связям с масонами пользовался большим авторитетом. Он был замешан и в историю с ожерельем королевы и, вынужденный бежать из Франции, скитался по всей Европе, побывав, между прочим, и в России). Только последний мог бы сравняться с дуком в знании людей и в той силе воли, которая умеет подчинять их себе. Единственный человек, который всегда и во всем брал верх над Жанной, был граф Калиостро; со всеми же остальными она справлялась до сих пор сама, как справилась с Белым, распознав, что он был дуком дель Асидо. Но она еще не справилась с самим дуком.