На крыльях - Петроний Аматуни

На большой высоте из Уэлькаля в Ном и Фербенск летит самолёт Шашина. Экипаж доставляет на Аляску группу наших лётчиков во главе с генералом.

В кабине самолёта тепло. Пассажиры беспрестанно курят и негромко беседуют.

Пересекли 180-й меридиан — «линию даты», здесь рождается каждое число месяца, начинается новый год. Кое-кто из пассажиров, впервые пролетая знаменитый рубеж времени, невольно смотрит за окно, будто в небе может висеть календарь. Экипаж самолёта отнесся к этому событию равнодушно: не впервой.

Гораздо больше их волновал сейчас курс. Шашин часто настраивал радиокомпас на приводную радиостанцию Нома и высчитывал поправки: ветер сильно сносил машину вправо, на юг, поэтому пилоты на определённый угол отворачивали нос самолёта влево.

Виктор Шелехов — второй пилот, высоким приятным голосом затянул мелодичную грустную песенку, и Шашин, вздыхая, стал слушать её. Вспомнилась Большая земля, дом и неудержимо потянуло к семье. Если бы не война!..

Бортмеханик Василий Шишкин охотно подхватил «самодельную» лётную песню. Казалось, над всем миром неслись её нехитрые слова:

На всех эшелонах, на курсе любом,Какие бы ветры ни дули,Я помню всегда родимый свой дом,Тебя, дорогая, люблю я…

В пилотскую кабину вошёл генерал. Он прислонился к борту позади Шашина и прикрыл глаза.

Но если тобою написанных строкВ пути я с собой не имею —Хоть знаю: они не доставлены в срок.Я словно душою черствею…Ты знаешь, так трудно вдали без тебя,Я, правда, спокоен, летая,И верю в моторы, как верю в тебя,Но чаще пиши мне, родная!..

На горизонте появилась светлая полоска. Она быстро ширилась и голубела, но не распространилась по всему небу, как рассвет, а вдруг превратилась в фантастический тюлевый веер. По нему побежали синие, фиолетовые, ярко-голубые и бледно-сиреневые огоньки. Они то разгорались ярче и как бы приближались, то бледнели и удалялись на время. Словно заворожённые смотрели лётчики на эти феерические огни.

— Северное сияние! — сказал генерал.

— Как бы оно не сбило с курса, — забеспокоился Шелехов.

Шашин включил радиокомпас. Светящаяся зеленоватая стрелка на циферблате заколебалась возле одного деления, затем описала круг, потанцевала у другого деления, снова описала круг и стала двигаться как ей вздумается.

— Пеленг! — крикнул Шашин.

— Понял, — откликнулся бортрадист Алексей Мальцев.

Минут через десять Мальцев доложил:

— Иван Терентьевич, Ном меня не слышит. Та же история и с другими точками…

А над двумя материками, проливом и двумя океанами по-прежнему лежала долгая полярная ночь. И ветер крепчал, всё сильнее ударяя в самолёт. И полыхало северное сияние.

Так они оказались затерянными, с радиокомпасом, бессильным перед красивым и коварным для лётчиков явлением северной природы. Ветер стал порывистым. Автопилот выключили и дальше вели самолёт сами, строго выдерживая ранее подобранный курс.

По расчёту они должны были лететь меньше трёх часов, но прошло уже значительно больше, а Нома всё нет.

— Как с бензином? — спросил генерал.

— У нас горючего хватит облететь вокруг всей Аляски и ещё домой вернуться, — успокоил его бортмеханик.

— Запасливый народ, — одобрительно усмехнулся генерал и подсел к бортрадисту.

Мальцев почти беспрерывно стучал ключом, но глухая ночь не отзывалась ни одним звуком. Лишь ураган гудел за бортом и ударял в крылья самолёта. Бортрадист использовал все возможные средства, но связь не налаживалась.

А командир требовал:

— Пеленг!

По поведению самолёта чувствовалось, что сила ветра ещё более возросла. Возможно, изменилось и его направление. И то и другое надо знать точно, чтобы их не унесло в открытое море. Но глазу не к чему «привязаться» — кругом ночь. Нужен хоть один радиопеленг и тогда положение прояснится.

Так они летели ещё час; молча «крутили баранку» и выдерживали прежний курс. Это было трудно: к физическому напряжению присоединялась неуверенность — самолёт на линии пути или где-то в стороне?..

Но вот северное сияние стало блекнуть и быстро исчезло. Шашин облегчённо вздохнул и снова включил радиокомпас: стрелка на этот раз устойчиво отклонилась влево градусов на сорок!

— Алексей, пеленг! — приказал командир.

— Беру…

Скоро связь наладилась, и пеленг был получен. Генерал сам принялся определять на карте место самолёта. Окончив вычисления, он поставил карандашом крестик.

— Что там получилось, товарищ генерал? — спросил Шашин.

— Мы в Тихом океане, километров за сто пятьдесят от линии пути…

— Здорово! Куда махнули! Но вернее: мы над океаном, товарищ генерал, а не в океане. Это уже преимущество! Давай, Виктор, разворачиваться влево…

Час спустя внизу показались скупые огоньки Нома, и они сели на длинную бетонку между скал, почти на самом берегу.

Их появление успокоило и командование.

Дозаправившись горючим, перелетели в Фербенкс. Отрулили на стоянку, сдали машину и по широкому подземному туннелю стали расходиться «по домам».

В туннеле Иван Терентьевич встретил американского лётчика Джемса.

— Хелло, Шашин! — обрадованно воскликнул Джемс, — Прилетел!.. Мы все беспокоились за тебя: сегодня такой ветер над проливом, что лететь опасно. Как дошёл, без приключения?

— Нормально, — кивнул Шашин, — Спать только чертовски хочется.

— О, да, — засмеялся американец, — сон это премия лётчику… Желаю отдохнуть на двести процентов!

… Когда Шашин добрался до своей комнаты, друзья уже разобрали постели.

— Ну что, спать?

— Только об этом и мечтаем, командир!

Быстро разделись, легли и мгновенно уснули. Через четыре часа экипаж подняли.

Иван Терентьевич, надо бы срочно вылететь в Н-ск на разведку погоды… Слетаете?.. Может, потом доспите?..

Шашин сонно приподнялся, но, поняв, что его ожидает новое задание, энергично потянулся и встал.

— Надо?

— Надо, Иван Терентьевич. Полёт трудный, не всякому поручишь его.

— Добро. Хлопцы, подъём!.. Быстро на вылет!

— Куда? Что? Ах, на вылет… Понятно!

Полчаса спустя шашинцы были в своем самолёте и запускали моторы.

Звезда героя

В августе 1941 года низко над оврагами и перелесками пробирался к городу Калинину маленький двукрылый самолёт Абрамова. В санитарной кабине лежали два тяжело раненных командира.

Торопился пилот: им нужна срочная операция. Летел на высоте 60 метров. Осталось всего 15 километров до госпиталя, когда раздался взрыв, мотор грубо затрясся, затем послышался какой-то свист, переходящий в тонкий звук воздушной сирены, и самолёт стал проваливаться на высокие толстые ели…