Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Марта, ее квартирная хозяйка, захаживала к ней по мелким делам. Вскоре она стала задерживаться и выпивать с Леонорой бокал вина. Постепенно они сдружились. Однажды она принесла ароматное горячее венецианское блюдо в горшочке — рыбу с бобами. Они разделили трапезу, запивая еду вином. Марта выдала Леоноре секрет венецианской кухни.

— Простота, — сказала она лаконично. — У нас и поговорка такая есть: «Non piu di cinque». Не больше пяти. Венецианцы говорят, что не следует использовать более пяти ингредиентов, пусть их будет столько, сколько пальцев на руке.

Леонора кивнула, но мысли ее были далеко. Она старалась изо всех сил не спрашивать об Алессандро.

Алессандро.

Когда квартира обрела нужный вид, а на работе все стало складываться удачно, Леонора сказала себе, что теперь она счастлива. Она стеклодув. Живет в восхитительной квартире, в восхитительном городе. В субботу она внесла последний штрих в убранство дома и столкнулась с правдой лицом к лицу.

Она пошла в знакомый магазин за церковью Сан-Джорджо, что возле моста Академии, — хотела украсить чем-нибудь стенку над кроватью. И там, в глубине магазина, за оружием, бюстами и абажурами она увидела икону Богородицы. Святая Дева держала в руках пылающее сердце. Ее лицо было спокойно, а на фоне лазурного плаща бился алый сгусток. Леонора тотчас купила икону, отнесла домой и повесила на стену. Прекрасно. Тогда она поняла.

Мое сердце тоже горит.

Всего один поцелуй, и с тех пор он ни разу не позвонил ей, месяц не давал о себе знать. В полицейском управлении она, как и раньше, каждый раз говорила с новым офицером, но ей хотелось увидеть Алессандро, взглянуть на него хоть разок. Леонора никогда не читала Данте, но помнила пару его строк: «Амур, веселием сиявший небывалым, вкусить пылавшее мое ей сердце дал».[55] Другая Беатриче, тезка возлюбленной Данте, сказала: «Я бы съела его сердце на рыночной площади!»[56] Чувства Леоноры находились где-то посредине — между Данте и Шекспиром. Великие поэты писали именно о ней: она съела пылающее сердце, и теперь оно горело в ее груди. Безмятежность Святой Девы ее не устраивала — ей нужен был Алессандро. После Стивена ей казалось, что сердце ее остыло и стало холодным, как стеклянное сердечко Коррадино.

Но нет, даже четырехсотлетнее сердце, которое я ношу, расплавится, стоит положить его в огонь.

И он пришел в ее законченный дом. В ту же субботу, вечером, из задумчивости ее вывел незнакомый звук. Она догадалась, что это дверной звонок, открыла дверь и увидела Алессандро. Он с улыбкой подал ей разрешение на работу, разрешение на проживание и бутылку вальполичеллы. Он ни словом не обмолвился о причине своего долгого отсутствия, а сразу перешел к делу:

— Не поужинать ли нам? Я знаю, где тебе понравится.

От потрясения Леонора еле дышала. Она порадовалась, что, по крайней мере, одета прилично, в белое вязаное платье, и решила так сразу не сдаваться.

— У очередного кузена или кузины? — поинтересовалась она, вскинув бровь.

— Ты угадала, — рассмеялся он.

Леонора осторожно взглянула на него. Он помахал бланками разрешений, словно белым флагом.

Они шли по узкому проулку к траттории. Их руки соприкасались, и, прежде чем Леонора привыкла и расслабилась, он вдруг крепко обхватил ее ладонь теплыми пальцами. С детства, когда ее брали за руку — сначала мать, а потом Стивен, — Леонора чувствовала себя неловко и старалась осторожно высвободить руку. Сейчас впервые она позволила этому почти незнакомому человеку держать себя за руку и не испытывала стеснения. Она отняла ее, только когда они вошли в тратторию и стали протискиваться между посетителями.

Владелец поприветствовал Алессандро как давно потерянного любимого брата.

— Николо, мой кузен, — тихонько представил его Алессандро.

Леонора ощутила на щеках поцелуи — не воздушные, как принято у англичан, безобидные и неинтересные, а самые настоящие. Николо был примерно одного возраста с Алессандро, но вдвое шире. Он подвел их к лучшему столику с видом на тускло освещенную пьяццу Сан-Барнаба. В этот момент показалась полная луна.

«Как ярок лунный свет… В такую ночь…»[57] Нет, я не должна забегать вперед. Пусть все идет своим чередом.

Они уселись за стол, застеленный скатертью в красную клетку. Николо появился с двумя меню, двумя бокалами и бутылкой вина. Он поставил бутылку перед Алессандро, подмигнул, хлопнул по плечу и удалился.

Леонора открыла меню, и ей вдруг стало неловко. Прежде они так непринужденно болтали, что повисшее молчание обеспокоило ее. Она вглядывалась в итальянские слова, стараясь успокоиться. Наконец нашла два знакомых.

— Минестроне и лазанью.

— Нет, — покачал головой Алессандро.

— Что?! — возмутилась Леонора.

— Такую ерунду едят только туристы. Ты здесь живешь. Тебе нужно заказать вот это.

Он так быстро перечислил на венето названия блюд, что даже ее натренированный слух не разобрал их.

— Полента с телячьей печенкой и ризотто д'оро, — повторил он. — И то и другое очень вкусно. Это венецианские блюда. Тебе понравится ризотто, оно готовится с шафраном. Это блюдо для gran signori.[58] — И спросил шепотом, словно задавая интимный медицинский вопрос: — Ты не вегетарианка?

Леонора замотала головой.

— Слава богу. Все англичане вегетарианцы. Николо!

Кузен Алессандро вырос словно из-под земли и принял заказ, прежде чем Леонора успела возразить. Она откинулась на спинку стула и, чтобы убить время, принялась жевать хлебную палочку. Обычно она злилась, когда Стивен не считался с ее выбором: он был уверен, что, в отличие от нее, прекрасно разбирается в кулинарии. Почему же сейчас она не рассердилась?

Потому, дурочка, что с Венецией тебя знакомит венецианец. Тебя угощают как свою, ты ведь этого хотела.

— Знаешь, — сказал Алессандро, словно прочитав ее мысли, — говорят, хлебные палочки произошли от галет, которыми питались моряки на венецианских кораблях. Эти галеты, считай, положили начало нашей торговой империи. Рецепт передавался из уст в уста до конца восемнадцатого века, пока окончательно не был утерян. Но в тысяча восемьсот двадцать первом году кто-то обнаружил целый склад палочек на венецианском аванпосте на Крите, и рецепт восстановили.

Леонора улыбнулась и взяла еще одну хлебную палочку.

— Странно думать, что мои предки жевали точно такие же палочки, ощущали тот же вкус и они так же крошились у них во рту. Одно время у Манинов была целая флотилия. А мой… отец… работал на вапоретто. Так что море у нас в крови.