Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Не сейчас, потому что мы еще можем быть вместе.

ГЛАВА 11

ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ

Как только Леонора вошла в кабинет Аделино и уселась на предложенный стул, она сразу почувствовала, что это неспроста. Во-первых, прекрасный вид на лагуну загораживал большой белый флипчарт.[47] Во-вторых, на двух стульях сидели необычные и незнакомые люди. Аделино представил их: «Кьяра Лондеса и Семи из агентства „Attenziоnе!“[48] в Милане». Леонора поняла: эти люди занимались рекламой.

Она осторожно взглянула на незнакомцев. Те смотрели на нее, как семейная пара, выбирающая кусок мяса. На Кьяре Лондесе была футболка с почти что порнографическим манга-рисунком. Смуглая кожа и черные оценивающие глаза диссонировали с короткими выбеленными волосами. Ее коллега Семи, у которого, похоже, и фамилии не было, казался старше и одевался как настоящий английский джентльмен: куртка-норфолк, туго завязанный галстук, начищенные до блеска туфли «Лобб». Когда Семи подался вперед, Леонора увидела — хотя почему нет? — выглядывавшие из кармана часы на цепочке и подавила желание рассмеяться.

Последовала пауза. Семи поднялся, обошел стул Леоноры и выразительно погладил подбородок, копируя манеру Джеймса Мейсона.

— Видите? Я же говорил, — сказал Аделино с выражением человека, продающего дочь рабовладельцам.

Семи кивнул, по-прежнему топчась возле ее стула. Леонора ожидала услышать в устах англичанина ученическое произношение человека, изучавшего итальянский на государственных курсах, и была поражена, когда он пробормотал: «Si. Perfetto».

Превосходно? О чем это он?

Семи и Кьяра, уже не обращая внимания на Леонору, страстно заговорили на миланском наречии. Они размахивали руками и трещали как сороки. Леонора различала отдельные зловещие слова: «рекламные объявления», «интервью», «местные, затем национальные», «флаеры для отелей в обмен на пакет услуг», «фотоальбомы», «раскадровка». На последнем слове Кьяра подошла к флипчарту и пролистала проект до репродукции Боттичелли, где светловолосый ангел трубил у райских ворот. Леонора присмотрелась. Она ошиблась. На ангеле были джинсы и плотный жилет. И дул он не в трубу, а в стеклодувную трубку, из которой выходила изящная ваза. Ангел выдувал стекло. Изображение было прекрасным и ужасным одновременно, и Леонора наконец-то рассмеялась. Она повернулась и взглянула на три совершенно серьезных лица.

— Позвольте мне уяснить. Вы хотите начать рекламную кампанию и использовать в ней мой образ?

— Не столько ваш, синьорина Манин, сколько вашего благородного предка. — Кьяра привычным жестом перевернула страницу. — Разрешите представить: серия «Манин».

О нет!

На Леонору уставились рекламные ролики, слоганы, фотографии, макеты упаковок.

Крупные заголовки: «Стекло, построившее Республику». «Смотрите на Венецию через наше стекло». «Стекло Манин, изготовленное венецианцами 400 лет назад». «Стекло Манин, настоящее венецианское стекло». Снова и снова мелькали изображения блондинки Боттичелли (так похожей на Леонору) и темноволосого ребенка в камзоле и гофрированном воротнике.

— К сожалению, у нас нет изображения взрослого Коррадо Манина. Он покинул родительский дом в десять лет, поэтому мы взяли его с семейного портрета.

Кьяра передернула плечами: она сожалела о собственной неудаче, а не о трагедии ребенка. Леонора вгляделась в серьезное лицо мальчика, ставшего великим человеком. Рекламщики вырезали его из картины, тем самым еще раз отделив от семьи. Она не знала ни об этом портрете, ни о детстве Коррадино, и ей стало стыдно.

Как случилось, что эти смешные люди, похожие на персонажей комедии дель арте, знают о Коррадино больше меня? Да просто они постарались и выяснили. Мне нужно больше почитать о нем.

— Наша кампания основана на двух главных элементах, — продолжала Кьяра. — Это Коррадо Манин, Моцарт своего дела, положивший начало славной истории венецианского стекла. И вы, синьорина, его потомок и единственная женщина-стеклодув на острове. Мы можем продавать современные авангардные изделия, используя ваш образ, но при этом у вас за спиной будет стоять семейная история.

Меня мутит.

Леонора повернулась к Аделино.

— Это непристойно! — прошептала она на венето.

Аделино поднялся и подвел ее к окну.

— Scusi.[49]

Это он сказал миланцам, стоявшим возле флипчарта и, по всей видимости, обсуждавшим новое наступление на имя «Манин».

— Леонора mia, успокойтесь. Так было всегда. Купцы эпохи Ренессанса, да и сам Коррадино, делали все, чтобы обойти конкурентов. Они не страдали излишней щепетильностью и были деловыми людьми, как и я. — Он взял ее за руку и взмолился: — Леонора, я в ужасном положении. Я давно пытаюсь выйти на зарубежные рынки, я наделал ради этого кучу долгов. Стекловарня может погибнуть.

Леонора смотрела на шпили Сан-Марко. Несколько недель назад, когда ее приняли на работу, этот вид восхищал ее. Сейчас прекрасные башни казались ей постелью с гвоздями, на которую ее положат и устроят публичный спектакль. Лагуна сегодня была неподвижной, спокойной, но в голове Леоноры бушевали ветра.

Я угодила в океанский шторм.

— Что скажут мастера? Я подмастерье, ученица. — Леонора подумала о Роберто, о его неприязни, которая, словно вирус, распространилась по всей стекловарне. — Я не могу выставить себя в таком виде. Это немыслимо.

— Напротив, — возразил Аделино. — Ваша семья появилась здесь раньше всех. Наше производство идет с Коррадо Манина. А у вас несомненный талант. Не беспокойтесь о мастерах, они будут благодарны. Если с вашей помощью бизнес наладится, они сохранят работу и будут получать хорошие деньги. Их семьи станут благодарить вас.

Это был неотразимый аргумент. Если она может сделать что-то, чтобы помочь мастерам, она сделает это. Если дела стекловарни наладятся, то даже Роберто со временем придется признать ее полезность и забыть о неудачном знакомстве. Более того, Леонора понимала: если она откажет Аделино, какой с нее толк? Зачем ему лишний работник, к тому же новичок?

Придется стать фунтом мяса.

— А у меня есть выбор?

В ответ Аделино обернулся к миланцам:

— Она согласна. Можете начинать.

Кьяра и Семи с легким удивлением оторвались от флипчарта. Они не сомневались в ответе Леоноры.

Аделино наконец-то остался один. После долгой дискуссии с рекламщиками у него разболелась голова. В битве за хороший вкус им пришлось пойти на некоторые уступки Леоноре. Он посмотрел на экран своего старенького монитора, на портрет десятилетнего Коррадино, и обратился к давно умершему мальчику: