В непосредственной близости - Уильям Голдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вытянул руки и продемонстрировал, как болтается корпус.
— Капитану Андерсону следовало отказаться от такого судна!
Мистер Бене покачал головой:
— Капитану, который отказывается от судна, другого не дадут.
Чарльз повернулся к нему:
— Заметьте, мистер Бене, я ничего плохого не могу сказать в адрес капитана Андерсона. Он отличный моряк. Вам повезло, мистер Тальбот, что ваша судьба в руках такого офицера. Если хотите найти виноватых, подумайте лучше о чиновниках адмиралтейства, которые равнодушно доверили вас такой… такой…
— Сэр, я слышал, как мистер Тальбот употреблял слово «посудина».
— Да, мистер Бене, он употребил именно это слово.
— Так что мне делать?
— Объясните, что мы немного отвернем от ветра и пойдем со всей возможной скоростью к югу, где на том или ином румбе нас ждет устойчивый ветер.
— И качка уменьшится?
Офицеры обменялись взглядами.
— Старший офицер полагает, что ситуация изменится, мистер Тальбот. Он думает, вам следует использовать слово «изменится».
— Право же, я не могу сидеть сложа руки. Вам угодно, чтобы я поддерживал в пассажирском салоне приятную дружескую атмосферу? Веселую?
— Ради Бога, мистер Тальбот! Если вы станете расхаживать по судну с безумно веселым видом, все общество перепугается по-настоящему.
— Как же быть? Не могу же я ничего не делать в этой ситуации!
— Постарайтесь хотя бы не подавать виду. Ведите себя также, как до ваших… ушибов. Единственным результатом будут поздравления с выздоровлением.
— Вести себя так же? А как именно?
Возникла пауза. Чарльз и мистер Бене неожиданно рассмеялись, причем Саммерс, казалось, слегка истерически. Таким я Чарльза никогда прежде не видал: на щеках у него блестели слезы, он уткнулся головой в колени и положил ладонь мне на руку. От непривычного прикосновения я передернулся, он быстро убрал руку и тыльной стороной ладони отер слезы.
— Прошу извинить меня, сэр. Ваше теперешнее желание сотрудничать или, я даже сказал бы — соучаствовать, заставило меня забыть, как вас порой легко задеть. Мистер Бене, как, по-вашему, должен вести себя мистер Тальбот, чтобы прочие пассажиры не заметили перемен в его поведении?
Мистер Бене еще пуще расплылся в улыбке и пригладил золотистые волосы.
— Мое знакомство с этим джентльменом непродолжительно, сэр, но я наслышан о «лорде Тальботе». Величественные манеры, если не сказать надменные…
— Вижу, господа, вы намерены вогнать меня в краску. Разумеется, с моим ростом нелегко сохранить правильную осанку среди палубных бимсов и коротышек-моряков. Если желаешь скрыть рост, приходится сгибаться, точно дряхлый калека, а если стоять прямо, как назначено Господом, и глядеть перед собой, то непременно разобьешь голову или спотыкнешься — о вас, недомерки чертовы, чтоб вам!
— Вояж вас закалит, мистер Тальбот. Иногда я замечаю в вас сильные проблески чего-то человеческого, словно вы простой малый вроде нас.
— Раз уж мы тут все простые малые, позвольте мне узнать побольше. Вы упоминали о хронометрах.
— Да, конечно. Как известно, хронометры позволяют вычислить движение корабля к востоку и западу, то есть определять долготу. Наше судно в таком состоянии, что целесообразно разместить все хронометры на палубе. Но…
— Волна!
— Какая волна?
— Да волна же — вода, которая ходит в трюме. Я слышал ее, когда искал вас.
— Внутри судна нет воды, Эдмунд. Мы бы такого не допустили — вся команда уже давно качала бы воду…
— И пассажиры тоже — разделились бы на вахты и качали.
— Заделывали бы течи парусами, кидали бы за борт пушки. Нет там никаких волн. Нас сильно намочило дождем, пакля повылезала из щелей. Кое-какая вода, конечно, попадает внутрь — дождевая вода и брызги не стекают в сборный колодец полностью. Вода плещется на одной или на другой палубе — это неприятно, но не более того. Пустяк по сравнению с угрожающей нам настоящей опасностью.
— Мы везли зерно, сэр, — вставил лейтенант Бене.
— Мы выбросили несколько тонн, мистер Тальбот. Оно промокло и стало разбухать. И без него хлопот хватает.
— Мистер Тальбот мог бы еще упомянуть о чистке днища, сэр. Сообщение о том, что корабль прибавит скорость, поможет пассажирам легче переносить качку.
Я пристально посмотрел на Чарльза.
— Значит, я заблуждался, полагая, что воды набралось слишком много и в промежутках между откачиваниями в трюме взад-вперед ходит волна?
Повисла долгая пауза. Чарльз Саммерс прижал ладонь ко рту, затем отнял ее.
— Там нет волны. Вам померещилось.
Настала моя очередь сделать паузу.
— А чистка днища? — наконец спросил я.
— Мистер Бене убедил капитана Андерсона, что здесь, в открытом море, имеет смысл воспользоваться для удаления наростов специальным тралом. В этом отношении я поступлю так, как прикажут. После мы обсудим мое предложение обнайтовить судно, используя все имеющиеся канаты. Если обнайтовить правильно, корпус будет меньше гулять.
— Понимаю. Постоянно нависающая опасность — и, вероятно, перспектива катастрофы. Вот тебе и карьера. Да уж, отлично… неужели и впрямь ничего нельзя сделать?
— Можно молить Бога о спасении.
— Как Колли? Насильно колен не преклоню!
Я вскочил на ноги. За грот-мачтой появилось свечение, словно занималась заря.
— Что это?
— Смена вахты. Наказанные матросы в начале вахты спускаются на четверть часа поработать на помпах.
Свет усилился. Люди выстроились у длинных рычагов, торчавших с двух сторон мачты, и начали двигать рычаги — вверх-вниз, сгибаясь и разгибаясь.
— Я думал, что помпы «поют».
— Да, если работают вхолостую. А сейчас они качают воду.
— Благодарю вас, господа, за оказанное доверие. Я оправдаю ваши ожидания.
— С вашего позволения, сэр, я посвечу мистеру Тальботу до шкиперской.
— Вы очень добры, мистер Бене.
— Пустяки, сэр. Всегда к вашим услугам, мистер Тальбот…
— Взаимно, мистер Бене…
Лейтенант весьма учтиво повел рукой, приглашая следовать за ним.
— Лорд… мистер Тальбот, судно прогибается, как надломленная ветка.
— Прогибается?
— И коробится тоже. И то, и другое. Гнется вверх-вниз по миделю.
— Как свежая розга?
— Именно, сэр. На гребне выгибается, на впадине прогибается.
— Не замечал.
— Так откуда же вам знать! Практически невозможно обнаружить постороннее движение, если вас этому не обучали. Это, сэр, как перемещение луны: может показаться, что она движется по небу по правильной кривой, но путь ее бесконечно сложен. Иногда луна представляется мне кораблем, в котором каждая деревяшка отчаянно гуляет, скрипит, гнется, коробится и шатается — и потому он не может толком плыть — в точности как наша старая посудина, полная напастей.
— Так вот отчего Джордж Гиббс спустился ко мне за стаканчиком бренди, да еще прибавил к нему рому! Проверял обшивку, как же! Он делал вид, что работает — именно там, где есть выпивка, — наверное, перепугался, увидев, как гуляет корпус. Он вам доложится?
— Старшему офицеру, и уже должен был. Я-то мелкая сошка.
— Это еще как сказать. Не зайдете ли ко мне, — я едва не сказал «в конуру», — выпить немного бренди, что не допил мистер Гиббс?
— Я на дежурстве, сэр, и мне пора возвратиться к старшему офицеру. Но в другой раз — avec beaucoup de plaisir!26
Он поправил кудри, нахлобучил шляпу, поднес к ней руку, словно собираясь ее приподнять, а фонари шкиперской, точно проникшись «обычаями морской службы», приняли тот же угол, что и его рука. Лейтенант повернулся и отправился туда, откуда мы пришли. Мистер Аскью все еще сидел под деревянной стеной. Он посмотрел на меня исподлобья.
— Слышал я, вы рассказали офицеру про Джорджа Гиббса. Навряд ли Джордж этому обрадуется.
Я ответил чрезвычайно коротко, потому что качка, кажется, усиливалась:
— Он много чему не обрадуется.
На трапах, казалось, властвует не дух службы, а дух самого моря — по трапам приходится не столько подниматься, сколько с ними бороться.
Качка и вправду усилилась, и скоро я понял причину. Мы держали совет в недрах корабля, сидя рядом с хронометрами, которые, как известно, содержат в месте наименьшей качки. Теперь я оттуда удалялся, переходил под власть ветра, воды и дерева; ценность моей персоны никоим образом не может сравниться с этими чрезвычайно чувствительными часовыми механизмами!
С ноющими икрами я добрался до своей каморки; в теле ощущалась весьма заметная слабость, вызванная усилиями при ходьбе, болезнью и тем, что разум мой отягощало слишком много событий. Изнутри каюты доносилось какое-то царапанье. Я рывком распахнул дверь.
— Виллер! Какого черта! Вы меня просто преследуете!
— Я только прибирался, сэр…
— Третий раз за день? Не смейте являться без надобности!
— Сэр… — Он сделал паузу, затем заговорил каким-то чуждым голосом, в манере неожиданно нездешней: — Я попал в преисподнюю, сэр.