Элексир князя Собакина - Ольга Лукас

— Ни, не трэба, — перебил его усатый. — Цэ не вирши, а гамно.

— Цею импэрськой лабудою, — поддержал его длинный, — нам ще в школи уси вухи прожужжалы.

— Ну звиняйте, хлопчики, Шевченка в России нема.

— Тю! Так хто б сумнивався!

Видя, что дело безнадежно, Паша махнул рукой и отошел подальше.

Длинный сел на приступочку возле памятника и задумчиво подпер голову рукой. Усатый навел на него мыльницу и щелкнул. Потом они поменялись местами.

Нащелкавшись, туристы двинулись вслед за своей группой.

— Ну шо, шановни, сфотографувалися? — поинтересовался Живой, когда они проходили мимо.

— Усе в порядку, — ответил усатый.

— Тильки ця фигня в кадр не влизла, — добавил длинный.

— Какая фигня?

— Та Петро ваш з своею гадюкою!

Пушкин снял цилиндр и почесал в затылке, глядя им вслед. Жовто-блакитный флажок удалялся в направлении Исаакия.

Четверо искателей патины топтали брусчатку у Всадника уже шестой час. Солнце жарило немилосердно, в воздухе парило, ласточки нарезали в небе невероятные зигзаги — все предвещало скорую грозу. Снова появился Карлсон. Он помахал Паше рукой и стал ходить кругами вокруг монумента, подолгу задерживаясь сзади и разглядывая змею. Было видно, что ему тоже невыносимо жарко, но он, видимо, решил показать, что такое несгибаемый шведский характер.

Маша еле двигалась в своей царской амуниции. В какой-то момент у нее стало мутиться сознание, и ей померещилось, что Петр скачет не на лошади, а на слоне по безводной пустыне. При этом тонкий слоновый хвостик не доставал до змеи, и гад шевелился все активнее. Казалось, он вот-вот вырвется на волю и покажет, кто в стране хозяин.

Ближе к вечеру с запада стали наплывать черные тучи с рваными краями. Грозовое облако, похожее на гигантского всадника, медленно и неумолимо приближалось к своему бронзовому двойнику. Вдали прогремел гром.

— Сейчас хлынет! — крикнул Живой. — Что делать будем, Алексеич?

— Стой спокойно и жди грозы, — ответил Савицкий. — Когда народ разбежится, полезем на памятник.

— А как мы патину под дождем скрести будем?

— Не переживай, студент, — откликнулся Бабст. — Беру на себя всю операцию. А от дождя нам только лучше — пыль смоет, чистый продукт получим.

Вдруг рванул ветер — с такой силой, что цилиндр Пушкина покатился по брусчатке. Повеяло свежестью. Молния ударила так близко, что, казалось, еще чуть-чуть — и она расщепила бы Гром-камень. На мгновение все стихло, а затем тонны воды разом обрушились на бронзовый монумент.

Туристы кинулись врассыпную. Последняя свадьба, так и не успев сделать ни одной фотографии, улепетывала по лужам к своему лимузину. Китайцы, раскрыв разноцветные зонтики, плотной толпой неслись к арке на Галерной. Придерживая дубинки, туда же протрусила пара милиционеров.

Живой нахлобучил с трудом пойманный цилиндр на уши и закричал Савицкому:

— Алексеич, командуй! Самое время!

— Погоди, пусть разбегутся, — ответил непреклонный Петр.

Наконец на всей набережной не осталось ни одного человека — кроме Карлсона. Швед съежился под фонарем и, не обращая внимания на дождь, с надеждой поглядывал то на Пашу, то на змею.

Дождавшись, когда ливень чуть поутихнет, Савицкий взглянул на Всадника, перекрестился и сказал:

— Ну, с богом. Пора!

Живой одним прыжком перескочил через кусты ограды. Следом за ним тяжело перевалился Бабст со своим рюкзаком. Оскользаясь, они полезли вверх по мокрой скале.

Петр Алексеевич схватил Веру за руку и потащил к набережной.

— Что ты делаешь, Пьер? — вскрикнула она. — Я не бросаю друзей!

— Надо отвлечь от них внимание! — объяснил на ходу Савицкий. — Ты умеешь танцевать менуэт?

Княжна помотала головой.

— Я тоже. Ничего. Ходи по кругу и приседай каждый раз, когда я поклонюсь! Ясно?

Вера кивнула.

Они встали друг напротив друга на краю тротуара. Царь отдал глубокий поклон. Царица ответила реверансом. Петр взял ее под руку, и пара плавно двинулась по кругу, выворачивая ступни наружу. Вернувшись в исходную точку, они разошлись и снова раскланялись.

Тем временем Бабст крепко уселся на выступ, образованный рельефом скалы. Он вытащил зонтик, раскрыл его и сунул стоявшему ниже Живому. Затем повесил рюкзак за лямку на самый кончик змеиного хвоста и стал доставать какие-то склянки.

— На! — протянул он Паше небольшую колбу. — Я буду реагентом обрабатывать, а ты подставляй эту штуку снизу, чтобы в нее стекало. Пробку смотри не потеряй! И зонтик надо мной держи.

Костя протер змею фланелькой, потом набрал в пипетку зеленой жидкости и стал капать на хвост. В колбу стекали мутные капли.

Внизу, под ними, всплескивая руками и приседая, бегал Карлсон.

— Да что ты там химичишь? — не выдержал Живой уже через минуту. — А ну пусти, у меня напильник есть! Сразу всю шкуру сдерем!

Бабст только покачал головой:

— Памятник всемирного значения, занесен в список ЮНЕСКО, символ Петербурга, а тебе, макаке московской, все равно. Напильник... Шкуру сдерем... А еще Пушкина надел!

Он снова наполнил пипетку.

Время шло. Карлсон внизу уже не бегал, а сидел на корточках, обхватив двумя руками голову. Совершенно мокрые потомки Собакиных заходили на десятый круг менуэта. Живой тихо подвывал, но колбу и зонтик держал крепко.

— Есть! — сказал наконец Бабст.

Живой швырнул зонтик вниз и прикрутил пробку.

— Все, сматываемся!

Однако Костя не торопился.

— Погоди-ка, — сказал он. — Надо еще змею на камеру щелкнуть.

— Да ты что, с ума сошел? — взвыл Живой. — Не нащелкался за день, что ли?

— Эх, Пашка! Да ведь ни одного кадра с этой точки в мире нет!

Бабст настроил свой аппарат, сделал несколько снимков, и они спрыгнули со скалы.

Живой перелетел через кусты, как олимпийский чемпион по бегу с барьерами. Он оглянулся было на Бабста, но тут сбоку на него наскочило что-то большое и теплое.

— О, Господи!

Паша уже успел забыть о существовании Карлсона.

— Ты настоящий герой! — кричал швед, поднимая его на воздух и чмокая в щеку. — Ты сделал это! Швеция тебя не забудет! Держи тысячу баксов!

Паша ощутил под ногами твердую землю, а в левой руке — приятную шероховатость американской валюты.

— Спасибо! — крикнул он, устремляясь к набережной. — Прощай, камрад! Больше под Полтаву не ходи! Да здравствует мир во всем мире!

Дежурному инспектору ГИБДД, скучавшему в милицейской будке у Дворцового моста, этим дождливым вечером привиделась совершенно фантастическая картина.

Прямо по проезжей части огромными шагами несся Петр Первый. За ним козлиным галопом скакал Пушкин. Следом, подобрав юбки, прыгала через лужи Екатерина Великая. Процессию замыкал бородатый дядька в штормовке и с огромным рюкзаком. Его, как змеи, обвивали со всех сторон ремни фотоаппаратов.

Инспектор взял в рот свисток, но прежде чем свистнуть, протер глаза. Когда он снова посмотрел на мост, там никого не было.

Глава 12

Лик его ужасен

— Опа, клоуны! — дверь в квартиру Жозефины открыл уже изрядно хмельной Вован. — Жопа, вылезай! К тебе родственники из деревни приехали!

Петр Алексеевич решительно отодвинул его в сторону. «Но-но, без рук!» — зарычал было сосед, но тут в дверь протиснулся дюжий Бабст, и хам, недовольно ворча, ретировался в сторону кухни.

Савицкий постучал в дверь Жозефины. Никакой реакции. Он постучал сильнее и требовательнее. Снова тишина.

— Что случилось? — забеспокоилась княжна. — Он ее убил?

В щель пробивался свет. Петр Алексеевич потрогал дверную ручку: комната была не заперта. Он распахнул дверь.

Жозефина Павловна сидела за столом, подперев голову рукой, и быстро-быстро чиркала что-то в истрепанных школьных тетрадках. На ней была строгая коричневая блузка и такого же цвета юбка чуть ниже колена. Волосы — на этот раз не парик, а свои собственные — оказались заколоты на затылке в аккуратную кичку, волосок к волоску. На носу у нее косо сидели очки в тонкой металлической оправе.

Рядом с пачкой тетрадей стояла пепельница, переполненная окурками. В левой руке учительница держала тлеющую сигарету. На вошедших она даже не посмотрела.

— Все ясно, — сказал Живой, указывая в угол комнаты, где рядком стояли четыре пустые поллитровые бутылки. — Последняя стадия. Русский язык и литература. В таком виде она никого не узнает. А иногда и не замечает. Я один раз с двумя телочками сюда заявился, а телочки такие, без комплексов. Все соседи под дверью собрались — кто осуждал, кто завидовал, а эта такая сидит, тетрадки проверяет. Ну, я тогда...

— Подробности излишни, — прервал его Петр Алексеевич. — Ей можно как-то помочь?

— Сейчас проверим, насколько глубоко она в образе, — пожал плечами Паша и подошел поближе.

— Жозефина Пална, я тетрадь дома забыл, — произнес он с интонациями второгодника-дегенерата.