Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По оценкам историка Владимира Цыпина, в Пушкине было убито от 250 до 800 евреев. Цифры советской чрезвычайной комиссии, которая начиная с 1942 года документировала преступления, совершенные немецкими захватчиками, представляются завышенными298: число жертв среди гражданского населения города за весь период войны она оценивает в 285 погибших от воздушных налетов, 9514 умерших от голода, 6267 расстрелянных, 1105 повешенных и 1214 умерших от истощения, т. е. в общей сложности 18 368 человек299. Однако в поименных списках жертв, обнаруженных в архиве этой комиссии, повешенных – сорок с небольшим. Таким образом, в данных есть большой разрыв, и отсутствуют источники, которые позволили бы объяснить его. Но даже не зная точного числа жертв, можно сказать, что после прихода немецких захватчиков жителям Пушкина предстояли ужасные времена, и общее число погибших среди гражданского населения с большой вероятностью превысило 10 000 человек. Большинство жителей, оставшихся в городе, умерло от голода и истощения зимой 1941–1942 годов.
Уже в первые дни оккупации перед командирами полицейской дивизии СС и 50‐го армейского корпуса встал вопрос о том, что делать с гражданским населением. 26 сентября квартирмейстер, находившийся в Пушкине, рапортовал о том, что «состояние здоровья гражданского населения Пушкина и ситуация с продовольствием неприемлемы». Он запросил эвакуацию, которая, однако, была проведена не сразу, так как, по мнению командования, «противник при обстреле Пушкина стремится щадить гражданское население. В случае вывоза [жителей] артиллерийский огонь радикально усилился бы»300. Как говорят сегодня, военные хотели прикрыться гражданским населением, как щитом.
2 октября всех мальчиков от 15 лет и мужчин до 55 лет собрали на площади перед дворцом. Их отправили в пересыльный лагерь (Дулаг 154) в Красногвардейске301. Поскольку этот лагерь уже был переполнен, военные попытались депортировать этих узников в оперативный тыл армии, но и там лагеря переполнились, и ситуация с продовольствием и размещением прибывших была катастрофической. К началу ноября прифронтовую территорию должны были очистить от мирного населения, поэтому все новые партии жителей Пушкина отправляли в Красногвардейск – всего около 5000 человек. Иногда им приходилось добираться до места по снегу и при температуре до –13 ºС302. Большинству предстояло заключение в лагере и принудительный труд, многие умерли от голода и болезней303. Запись от 14 октября в журнале боевых действий квартирмейстера полицейской дивизии СС свидетельствует о том, что местные жители иногда оказывали какое-то сопротивление: «Начало эвакуации населения из Пушкина. Поскольку эвакуацию невозможно осуществить без принуждения, лицами, подлежащими эвакуации, в порядке саботажа были сожжены четыре дома»304.
Вскоре после оккупации часть города была объявлена зоной безопасности. Жителям не разрешили вернуться в свои дома даже за немногочисленными пожитками. Осипова записала в свой дневник 5 октября:
Немецкая идиллия кончилась. Начинается трагедия войны. Вчера немцы повесили против аптеки двух мужчин и одну девушку. Повесили за мародерство. Они ходили в запретную территорию между немецкими и русскими окопами и грабили пустые дома305.
Многие пытались каким-нибудь способом уйти из города. Те же, кто остался, сидели в своих домах под постоянным огнем с обеих сторон. Электричества и воды не было, продовольствия почти не осталось.
Начало вывоза культурных ценностей: демонтаж Янтарной комнаты
До сентября 1941 года все команды, которым было поручено «обеспечивать сохранность» художественных и культурных ценностей, архивов, библиотек, карт и генеалогических материалов306, ожидали взятия Ленинграда, а сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга в Риге и Таллине ждали вплоть до ноября. Уполномоченный армейской службы охраны произведений искусства граф цу Сольмс-Лаубах руководил из Пскова. Передовой отряд зондеркоманды Кюнсберга под командованием Юргена фон Хена с конца сентября участвовал в наступлении на Ленинград и дислоцировался при штабе 18‐й армии в Сиверском. Эта моторизованная группа, по-видимому, первой добралась до бывших царских дворцов. Позже в своих мемуарах Хен восхищался дворцами и подтверждал, что застал их в хорошем состоянии:
Едва ли есть в мире другая столица, окруженная таким плотным кольцом из красивейших и великолепнейших пригородов, как бывший императорский город Петербург. Рядом с блеском и роскошью Царского Села, переименованного красными в Пушкин, и Петергофа меркнут Сансуси и Потсдам, да, пожалуй, и Версаль. <…> Кое-что, конечно, было разрушено во время Первой мировой и Гражданской войн, но Советы постарались, насколько возможно, сохранить прежнюю роскошь и великолепие. <…> Во всяком случае, когда мы, немцы, в сентябре 1941 года добрались до пригородов Ленинграда, мы застали большую часть былого великолепия еще нетронутой. Только лучшие вещи из драгоценного внутреннего убранства дворцов Советы при отступлении эвакуировали307.
Видимо, Хен передал свои впечатления Кюнсбергу, а тот 6 октября написал письмо рейхсминистру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу:
28 и 29.09. проведен обыск во дворцах Детского Села, бывшего Царского Села. Здания в основном опустошены, но обнаружен интересный исторический картографический материал. В Александровском дворце почти полностью сохранилась хорошая библиотека последнего царя. Прошу указаний, произвести ли изъятие ценного книжного материала ради его сохранения, поскольку дворец находится близко к фронту и в зоне действия артиллерии. Существует опасность, что через несколько дней библиотека [будет] уничтожена308.
Указание было дано, и в течение октября библиотеку, насчитывавшую около 10 000 томов, перевезли в Сиверский, оттуда в Таллин, а затем в Берлин309.
Репрезентативный фрагмент захваченного Кюнсберг представил избранной публике на выставке, прошедшей в марте 1942 года. В двадцатидвухстраничном путеводителе по экспозиции310 перечислены, помимо прочего, книги из библиотек Екатерининского и Александровского дворцов.
В Пушкин в первые дни после его занятия немцами прибыл по поручению начальника армейских музеев и искусствовед Георг Пёнсген. В своих мемуарах он писал впоследствии, что получил приказ «явиться в командование армии, стоявшей под Ленинградом, чтобы быть в его распоряжении по вопросам охраны произведений искусства после предположительно скорого взятия бывшей столицы России»311. Поселился Пёнсген в Гатчинском дворце. Свои впечатления
