Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - Коллектив авторов

определить понятие «этнического», и что «национальная общность», то есть ощущение людьми своей принадлежности к чему-то совместному, может проистекать из самых разных источников. Хоффман дальше указывает, что многие авторы того времени, пытающиеся работать с такими понятиями, как «государственный народ», «демос», «культурная нация» и т. п., указывают на одно и то же: предмет их заботы не удается определить. «Ни одна дефиниция этих понятий, какой бы теоретической она ни была, не может быть свободной от того, что изначально-то она укоренена в мире политических представлений, где сильно заряжается ценностями и нагружается самым разным содержанием»[105]. Это довольно точное замечание, хотя смысл его, кажется, не вполне понят самим автором. В работах классиков можно найти слово «народ», но от этого оно не становится собственно социологической категорией. Я немного ранее упоминал Дюркгейма. В отличие от него, нет никаких проблем с тем, чтобы найти слово «народ» у Вебера, но оно не входит в число его социологических понятий, они конструируются так, что для народа там не остается места. Там, где у Вебера подлинно социологические понятия, они совсем по-другому устроены. Мы в последнее время много обсуждали устройство аргументации в «Основных социологических понятиях» Вебера, и я могу только отослать всех интересующихся к результатам этих дискуссий.

Если же посмотреть на основной понятийный аппарат современной социологии, то можно увидеть, что «народ» – не центральное для нее слово. И хотя обращение к энциклопедиям, к словарям – это не самый лучший способ научной аргументации, но я решил на всякий случай перепроверить себя и, перед тем как окончательно сформулировать то, что я хотел бы сказать сегодня, заглянул в довольно большой словарь по социальным наукам под редакцией Уильяма Аутвейта[106]. Вот так выглядят социальные науки в том виде, в котором их представляли, к примеру, английские, американские ученые лет 20 назад. Как раз немцы мучились, разбираясь с «народом», потому что они же тогда скандировали «Мы – один народ» (то есть жители ФРГ и ГДР – один народ, немецкий), а немецкая наука, немецкая социология ничем не могли им помочь в плане теоретическом. Это как раз время написания цитированной статьи Лутца Хоффмана. В то время были очень глубоко и стратегически мыслящие социологи, которые от этого объединения добра не ждали, и теории их были вовсе не про единство немецкого народа – в частности, потому, что они знали историю. Было ведь у немцев и другое время, когда ученые куда более охотно говорили о народе, но это было тяжелое время, начало XX века, а в результате все это в части рассуждений о народе обернулось сплошной идеологией, к тому же нацистской. А здесь, в начале 90-х, слово снова выпрыгнуло в процессе демократического, как утверждалось, объединения двух Германий, и научный ресурс разговоров о народе был дискредитирован. Вот откуда такие проблемы у автора немецкой статьи. В то же время английские и американские ученые таких проблем в то время не знали, и получилось, что даже и в словаре по социальным наукам можно было без него обойтись. Они его не замалчивают, в нем просто нет нужды.

Но посмотрим на дело иначе. Мы можем себе легко представить, как это получается в ситуации известных нам социологических исследований. Представьте себе, например, что вы опрашиваете людей и опросили сколько-то человек. И где там народ? Вы можете потом сказать, что «мнение народа было такое-то, но мы это мнение выяснили при помощи таких-то процедур»? Если вы скажете, что у вас было выяснено мнение населения или что у вас было выяснено мнение жителей какого-нибудь региона или граждан какой-то республики, то это будет практически то же самое, что «мнение народа». Конечно, сослаться на народ можно, но с точки зрения науки непонятно, зачем мутить воду таким старым и перенасыщенным разными историческими и философскими связями понятием. Какими различениями вы пользуетесь? От чего или от кого отличается народ, внутри какого единства проводится различение? Можно было бы сказать, что народ образует такого рода солидарное единство, которое не обязательно свойственно населению, жителям региона и территории. Это правильно, но чем же вам тогда мешает понятие гражданской солидарности? Наверное, вот что бросается в глаза: есть у вас какая-то солидарность, например, региональная или городская. Но вы же не скажете «народ Костромы» или «народ Иркутской области». Точнее говоря, в определенных обстоятельствах вы скажете, что народ в Костроме требует, чтобы… Но это не будет значить, что там живет отдельный от других городов народ. Почему? Уж точно не по количеству жителей и не по ощущению солидарности и единства. Народ в смысле малой народности может являться политическим единством, не образовать государство или иное политическое образование, но вы, не колеблясь, назовете его народом. Население большого города, например, может поддаться каким-то регионалистским, сепаратистским настроениям, но от одного этого оно еще не стало новым народом, не превратилось в народ. Поэтому говоря о наблюдаемом, вы остаетесь в области более нейтральных категорий, остаетесь с «жителями» или «населением». Народ – плохо работающая в сфере эмпирического категория и взрывоопасная тема. Запомним это: заговорив о «народе», вы непонятно что приобрели в части ценностно-нейтральной аналитики и точно ступили на поле борьбы, даже если не знали этого.

А если у вас микросоциологические исследования, они абсолютно не нуждаются ни в каком народе. И можно было этим как-то удовлетвориться, потому что для многих операций, в том числе в социальной политике, вообще в социальной жизни, отсутствие этого слова действительно не является критически важным. История и современность, отличие социологии от политической философии, практические потребности и возможности теории – все это заставляет скептически смотреть на это понятие. И вместе с тем избавиться от него трудно, а в некоторых случаях, в некоторых ситуациях невозможно. Оно действительно связано с определенными политическими интуициями, исчезает, словно бы навсегда, когда их нет, и появляется снова, когда они есть, совершенно не интересуясь тем, не создаются ли тем самым проблемы для социальной науки и ее привычного способа производства описаний.

Когда же мы смотрим на устройство политической жизни, в особенности в такие серьезные моменты, переломные моменты, мы видим, как оно снова появляется, как им начинают оперировать практические политики, которые говорят: «народ за», «народ против», «народ не простит», «воля народа». То есть сами эти понятия не имеют для нас эмпирического наполнения, но их обращение в политической жизни вполне даже имеет. Политическая риторика, политическая коммуникация их содержит, мы не можем их игнорировать. Собственно, вся проблематика популизма последнего времени уже здесь! Обсуждая проблему популизма, Шанталь Муфф говорит: «Я считаю, что, раз мы поняли, что все идентичности