Потомки скифов - Владимир Владко

— Все это нам хорошо известно. Но что из этого следует? — нетерпеливо воскликнул Артем.

— То, что проем этот был, можно сказать, окном в мир древних скифов. Мы с вами не пользовались фантастической машиной времени и не могли очутиться в действительном мире, который существовал свыше двух тысяч лет тому назад. А такой древний мир все же нас окружает. И даже сильно дает себя чувствовать. Следовательно, он является реальностью. Но тогда встает вопрос: где же помещается этот мир или та его частица, какую мы видим? Очевидно, также под землей, в огромной пещере. Здесь образовалась, как я полагаю, гигантская пустота, с древних времен отрезанная от внешнего мира.

— А как же скифы?

— Остается предположить, что в давние-предавние времена этот подземный мир соединялся с земной поверхностью. Одно из племен скифов, очевидно спасаясь от грозящей им опасности, укрылось здесь. А обратный путь им навсегда преградил завал. Скифы остались жить под землей, можно сказать, законсервировались, потеряли всякие контакты с внешним миром. И теперь мы случайно попали к этому племени. Вот и все, что я могу сказать, предположить по этому поводу…

Некоторое время все молчали, погруженные в раздумья. Первым заговорил археолог:

— Но ведь науке известно, что скифы — прирожденные степняки. Невозможно представить себе скифское племя оторванным от степных просторов. Могу вас заверить, что скифы никогда не селились в пещерах. Во всяком случае, подобные факты неизвестны историкам.

Иван Семенович спокойно выслушал археолога и ответил:

— Вы не так поняли меня, Дмитрий Борисович. Я вовсе не утверждал, что скифские племена имели обыкновение жить под землей. Нет, речь совсем не об этом. Я повторяю: одно из скифских племен, спасаясь от какой-то большой опасности… ну, от многочисленного врага, например, набрело на пещеру, где легко можно было укрыться. Возможно такое?

— Допустим, — неохотно согласился археолог.

— Уходя от опасности, скифы попали в гигантский подземный простор… Полагаю, что им не пришлось, как нам, блуждать по запутанным переходам. Нет, тогда дорога, вероятно, была очень короткая и прямая, в противном случае скифы-степняки не рискнули бы идти дальше. Неожиданный завал отрезал им возвращение назад. Скифы остались под землей не потому, что хотели этого, Дмитрий Борисович, а потому, что так уж случилось. И вот, отрезанные от каких бы то ни было посторонних влияний, скифы и поныне сохранили свои древние обычаи, быт, социальный строй…

Все молчали. Действительно, это было единственное объяснение.

— Но каких же тогда размеров должен быть этот подземный мир, если он производит впечатление целой страны? — размышлял вслух Иван Семенович. И тут же отвечал: — Очевидно, он измеряется десятками, если не сотнями километров. Что ж, наука знает приблизительно нечто подобное, хотя и не столь громадных масштабов. Нам первым довелось открыть это несравненное явление в земной коре.

— Здесь есть даже леса, степь и горы, — заметил Артем.

— Это, собственно, не горы, а стены, замыкающие подземный простор. Они поднимаются на десятки метров и поэтому кажутся горами с крутыми обрывами. Потолка же пещеры не видно, так как он закрыт низкими облаками, которые, очевидно, здесь никогда не исчезают из-за большой влажности воздуха.

— Иван Семенович! — воскликнул вдруг Дмитрий Борисович. — Я вспомнил! Ваша мысль, возможно, вполне правильная! Есть одно место у Геродота. Там говорится, что скифы больше всего на свете боялись землетрясений. И мне кажется, что этот страх мог быть вызван именно таким событием. Что, не понимаете? Слушайте же! Как вы предполагаете — теперь я согласен с вами! — какое-то племя исчезло, оставшись жить под землей. Давайте, однако, проанализируем положение дел. Подобный завал, несомненно, мог произойти лишь в результате землетрясения, не так ли?

— Согласен, — сказал Иван Семенович. — А вывод?

— А вывод такой. Скифы, лишенные возможности объяснить исчезновение одного из своих племен, связали все это с землетрясением. Мол, во время землетрясения племя провалилось сквозь землю. А?

— Вполне возможно.

— И это еще больше усугубило страх скифов перед землетрясениями. Тот страх, о котором писал еще Геродот. Таким образом, ваше предположение как бы подтверждает мысль Геродота. Потому-то я и присоединяюсь к вам.

— Благодарю, Дмитрий Борисович, — полуиронически ответил Иван Семенович. — Вы еще что-то хотите сказать?

— Только одно. Я считаю, что теперь перед нами встала важная научная проблема.

— Какая именно?

— Тщательно изучить обычаи и быт этого скифского племени. Ведь это единственный в истории науки случай, и не воспользоваться им было бы настоящим преступлением. Я полагаю, что даже вы, Иван Семенович, с вашим постоянным скептическим отношением к археологии, должны на этот раз согласиться со мной. Про Артема и Лиду я и не говорю, так как уверен, что они согласны со мной. Правда, Артем?

Юноша только покрутил головой: конечно, обычаи и быт скифов — интересная вещь, и Дмитрий Борисович прав. Но ведь неизвестно, что именно принесет им завтрашний день… Все эти угрозы Дорбатая… Дело может закончиться достаточно неприятным изучением скифских обычаев, вернее, обрядов… Но Артем только подумал это. Он не хотел возвращаться к досадной теме в разговоре и поэтому коротко ответил археологу:

— Конечно, конечно, Дмитрий Борисович. Я в вашем распоряжении… Если только буду иметь возможность распоряжаться собой…

— И я тоже, — добавила Лида, которая почувствовала такую усталость, что ей, собственно, было решительно все равно: только бы скорее отдохнуть! Сколько еще они будут спорить?.. Однако неугомонный Артем снова обратился к геологу:

— Иван Семенович, я все же не понял…

— Чего?

— Ну хорошо, пусть все будет по-вашему. И подземный простор и все прочее. Но откуда этот свет? Ведь это не солнце… И не электричество, конечно… И не луна. Что же тогда?

Геолог развел руками:

— Вы слишком многого требуете от меня, Артем. К сожалению, кое-что и мне непонятно. Может быть, этот свет объясняется каким-нибудь радиоактивным излучением в потолке подземного простора? Или, скажем, постоянно действующей загадочной флюоресценцией. Может быть такое? Может. А здесь именно такой свет. И напоминает он наш сумеречный дневной свет потому, что его источники затенены густыми облаками…

— Хорошо, это можно допустить, — согласился Артем. — Но как же тогда объяснить чередование дня и ночи?

— Откуда мне это знать? Я, кажется, пробыл здесь не больше, чем вы.

— Иван Семенович, — взмолился Артем. — Постройте хотя бы гипотезу. Знаете, пусть будет только гипотеза, и то уже как-то легче.

— Попробую, — улыбнулся геолог. — Вообще свечение радиоактивного вещества может иметь само по себе известную периодичность. Допустим, например, что это вещество излучает свет только тогда, когда поверхность земли в этом районе находится под солнечным излучением. Заряжается, так сказать. Ну, примерно так, как хорошо известные вам световые краски. Однако предупреждаю, что я ничего не буду иметь против, если вам удастся привести другие, более убедительные, объяснения… Что, Лида, вы тоже хотите о чем-то спросить? — обратился Иван Семенович к девушке, заметив ее беспокойное движение. — Хорошо, спрашивайте, только чтобы это было в последний раз!

Собственно, Лида ничего не спрашивала; она просто устраивалась поудобнее, собираясь спать. Но ей было неловко проявить безучастность к волнующим всех вопросам. И потом, в самом деле, неужели только один Артем может поддерживать разговор с учеными? В конечном счете Лида тоже может поставить вопросы, и не менее важные…

— Я, Иван Семенович, — сказала девушка получсонным голосом, — хотела бы узнать, почему здесь такой странный цвет растительности. Почему трава и листья не зеленые, а желто-розовые?

— Зеленый цвет растений объясняется действием хлорофилла. Что такое хлорофилл? Зеленое красящее вещество, которое поглощает световую энергию солнечного излучения и превращает эту энергию в химическую, без чего не могла бы существовать растительность. Так?

— Безусловно!

— Это все в условиях солнечного света. А здесь солнца нет. Что же оставалось делать растениям? Погибли бы? Нет, природа всегда приспосабливается к самым трудным условиям жизни. И местные растения тоже приспособились. Они используют вместо солнечной энергию подземного света. Должно быть, именно поэтому на смену обычному хлорофиллу, который не может образоваться здесь, растения выработали новое красящее вещество с такими же или подобными свойствами. Оно уже не зеленое, а желто-розовое и даже красное, приспособленное не к яркому солнечному свету, а к мягким сумеркам подземной радиации. Жизнь приспособилась к новым условиям… Ну, так как, Лида, принимаете это объяснение?