Затерянные в смерти (сборник) - Гэфни Патриция

Моника предложила забрать вместе с Бенни и меня, но Сэм сказал, что нет, спасибо, это очень мило с ее стороны, но хватит и одного Бенни. Все три мальчика разочарованно замычали, у меня тоже упало настроение. Я мечтала о минутах наедине с Сэмом, но если он все равно уедет, я бы предпочла остаться у Моники вместе с Бенни. Но никого не волновало, чего я хочу.

«Собачья жизнь…» Слыша эти слова, никогда не была уверена, считают ли люди жизнь собак очень трудной или, наоборот, очень легкой. Теперь я знаю – не то и не другое. Эти слова означают, что ты – раб, у которого нет никаких прав и привилегий. Но почему же собаки не поднимут восстание? Вместо этого они любят нас, обожают своих хозяев. Великая собачья тайна.

Я была просто в шоке, когда Сэм запер передо мной дверь ванной, отправляясь в душ. Ведь мне так хотелось увидеть его обнаженным, хотя я даже не понимала этого, пока меня не лишили такой возможности. Что ж, по крайней мере, из ванной он вышел в одних шортах, с чистой кожей и мокрыми волосами, пахнущий мылом, кремом для бритья, дезодорантом, зубной пастой. И мне удалось понаблюдать, как он одевается. Десять лет назад, когда мы только поженились, у Сэма было множество костюмов, которые он менял каждый день, отправляясь на работу в крупную страховую компанию. Теперь же у него был всего один костюм и несколько спортивных пиджаков, да и те он носил редко. Зачем костюмы и пиджаки человеку, чья основная обязанность – присматривать за Бенни, а для другой его работы требуется фрак?

Сэм натянул футболку, потом надел брюки от своего темно-синего костюма и застегнул «молнию». Затем пришла очередь голубой рубашки (я помнила, что рубашка голубая, хотя теперь она выглядела для меня серой). Потом Сэм надел галстук «в огурцах». Свой лучший черный ремень. Так что же это за загадочная встреча, на которую он так тщательно собирается? Сэм сделал пробор в своих густых белокурых волосах, и я поняла, что, куда бы ни собирался мой муж, это не имело ничего общего с его творчеством. Мило Марвелле носил волосы зачесанными назад со лба, подчеркивая тем самым выразительные, правильные черты своего лица. Сэм Саммер был очень красивым мужчиной, но Мило Марвелле – настоящим магистром магии.

Время от времени Сэм нервно поглядывал на часы. Когда мой муж нервничал, он имел привычку поджимать губы и надувать щеки, а затем с шумом выпускать воздух. Сэм рассовал по разным карманам портмоне, мелочь, расческу, носовой платок, затем хмуро посмотрел на себя в зеркало над бюро.

«На миллион баксов!» – хотелось сказать мне. Именно так мы всегда хвалили друг друга, одеваясь для какого-нибудь важного события. «Ты выглядишь на миллион баксов, дорогой!»

Глубоко вздохнув, Сэм удостоил зеркало всего одним словом:

– О’кей!

И вышел.

А меня опять запер в кухне. «Так будем делать до тех пор, пока не убедимся, что она привыкла к дому», – объяснил он это вчера Бенни. Так неужели я еще не доказала свою благонадежность? Что же мне надо сделать для этого? Разорваться пополам?

Я облизала руку Сэма.

Удачи, милый! Осторожнее за рулем!

Мне удалось отодвинуть дурацкий стул, подпиравший дверь кухни, и открыть дверь еще до того, как я услышала звук отъезжающей машины.

Никогда не замечала этого раньше, но в моей гостиной не оказалось ни одного удобного кресла. Когда мы купили дом, я как раз увлекалась модерном. И мне нравилась мебель современных форм из кожи, стекла и стали. Модерн казался мне изысканным, модерн был для профессионалов, прокладывающих путь наверх. Может, оно и так, но где, скажите, можно теперь развалиться как следует? Не удивительно, что Сэму и Бенни больше нравилось их мужское логово (или «дальняя комната», как говорят в сфере недвижимости). Когда приходили гости, я держала дверь в эту комнату закрытой, словно прятала за ней сумасшедшего родственника. Но сейчас, перепробовав все скользкие кожаные диваны и ужасающее имзовское кресло в гостиной, я отправилась именно туда. В этой комнате даже пахло лучше. Здесь пахло людьми.

За углом гудел тихонько мой компьютер. В спящем режиме. Но он был включен! Какая удача. Ведь кнопка включения находилась сзади, на одном уровне с монитором, и я бы вряд ли смогла дотянуться туда, чтобы нажать на нее носом. Теперь же достаточно было нажать на клавишу пробела – и пожалуйста! Экран замерцал синим цветом.

А что дальше? Как написать сообщение Сэму? Прежде всего необходимо устроиться на кресле так, чтобы лапами дотягиваться до клавиш. Это заняло больше времени, чем я предполагала, так как кресло на роликах все время крутилось и отъезжало от стола. Я немного напоминала себе тюленя, балансирующего на надувном мячике. Но все это было ничто по сравнению с попытками включить текстовый редактор. Я падала и падала на пол несчетное количество раз и ничего не добилась в результате, так как не смогла подвинуть мышку к значку Word и удержать ее там, одновременно нажимая подбородком на левую кнопку.

Но даже если бы мне удалось включить редактор, как бы я стала печатать буквы? Мои лапы были слишком большими. А язык – я уже успела это заметить – был неловким и совершенно бесполезным. Его нельзя было теперь повернуть в сторону, заострить или расплющить, можно было только высовывать вперед и засовывать обратно.

Разочарованная, я перепрыгнула с кресла на диван. Диван Сэма, который я никогда не любила. Потому что не знала раньше, как славно будет чесать щеки о его буклированную обивку. Щеки, кончик носа, между глазами – во всех местах, куда я не могла дотянуться как следует лапами. Затем я свернулась в лучах солнечного света, падавших на диван через окно, а подбородок положила на подлокотник. Чтобы лучше думалось.

Меня разбудил телефон. Чарли, отец Сэма, оставил на автоответчике сообщение, что приедет в субботу в восемь тридцать. Хорошее время. Как раз успеет сказать Бенни «спокойной ночи» и поцеловать его на ночь.

А может быть, попробовать написать Сэму обычное письмо? Конечно! Стащить со стола альбом с линованной бумагой было проще простого. Просто подтолкнула его носом. Так же как стаканчик с ручками и карандашами. Плохо только, что на верхней странице блокнота уже было что-то записано. Я не могла разобрать, что именно, так как глаза отказывались фокусироваться на надписи. Что бы там ни было, мне надо было сообщить кое-что поважнее. Куда важнее! С помощью языка, зубов и нижней губы я вырвала из блокнота верхнюю страницу и разодрала ее на мелкие клочки.

Не могу сосчитать, сколько раз я пыталась нажать на шариковую ручку, чтобы провести линию, но успехом мои усилия так и не увенчались. Потом я принялась за карандаши. Их было три, но первые два сломались у меня во рту. Последний удалось зажать в зубах, что было совсем не просто, потому что зубов у меня теперь было гораздо меньше. Но что же написать? Слова исключались. Это я поняла еще полтора карандаша назад. Какой-нибудь знак. Сердечко?

Ерунда, ерунда, ерунда! Я не могла контролировать нажим. Я проделала карандашом дыру в бумаге и получила в результате нечто, приблизительно напоминающее ромб, на который успела накапать слюной.

Требовалось что-то побольше для выражения своих мыслей. Думать, думать! Если бы я была из тех женщин, у которых в доме множество декоративных подушечек – как у Моники Карр, – могла бы выложить послание из них. Но ведь я была совсем другой.

Наверху, среди беспорядка, царящего в комнате Бенни, я нашла наконец пачку фломастеров. Но писать в его комнате было совершенно бесполезно. Здесь можно было написать на стене красками для пальцев Геттисбергскую речь Линкольна, и никто не заметит несколько дней. Вернусь-ка я в дальнюю комнату.

Пальцы собаки, как и язык, могут только вытягиваться и убираться. Вот так вот. Я оставила попытки написать что-то с помощью фломастеров Бенни и сконцентрировалась на выкладывании из них какой-нибудь значимой фигуры. Мои инициалы! Если я смогу выложить на полу «ЛС», поймет ли Сэм что-нибудь?

Пришлось отъесть часть коробки, чтобы фломастеры вывалились наружу. Но игра стоила свеч. Да и у картона был приятный древесный вкус. Честно говоря, я и всю коробку съела бы с удовольствием. Но сколько фломастеров в коробке? Восемь? Десять? Я, кажется, утратила способность точно считать. С помощью носа я сложила из двух фломастеров «Л», но получившийся «домик» выглядел маловразумительно. Лучше сделаю покрупнее – два фломастера с каждой стороны. Хорошо. Теперь «С». Трудно изобразить дугу из прямых предметов. Все норовило получиться что-то вроде свастики. (Я так и слышала голос Сэма, спрашивающий: «Ты кто? Гитлер в новом воплощении? Нет, пожалуй, Ева Браун…») Я старалась изо всех сил, пока меня не отвлек чудовищный голод. Картонная коробка оказалась отличной закуской, пробудившей аппетит. Я побежала в кухню.