Гибель великого города - Рангея Рагхав

Слова поэта возмутили Вени. Сейчас он и ее назовет распутницей! Но она молчала, с трудом сдерживая гнев.

— Вени! — продолжал поэт. — Разве ты не помнишь, как мы, обойдя священное дерево Ахираджа, дали клятву никогда не разлучаться друг с другом? Для меня она священна, эта клятва! Виллибхиттур не забудет ее, он не клятвопреступник! Никогда он не нарушит волю богов!..

Разговор о чужих богах нисколько не занимал Нилуфар. Она только улыбнулась невежеству этих варваров, вспомнив всемогущего Озириса. Вдруг зазвучал голос Вени:

— Почему ты был так жесток ко мне, Виллибхиттур?

Виллибхиттур! Это слово, как будто пронизав камень, за которым пряталась Нилуфар, зазвенело в ее ушах. Что это — великое притворство? Или зов из глубины души любящей женщины, охваченной трепетом страсти и опьяненной лунным сиянием?

Виллибхиттур! Душу поэта объял восторг. Это был голос, ради которого он готов прыгнуть в страшные волны Инда, забрести в самые дикие заросли; этот голос всегда будет властно звать его за собой, перекрывая мощный рев грозы и раскаты грома…

Вени смотрела на поэта увлажненными глазами; в единой фразе она словно выплеснула все, что накопилось у нее на сердце. Поэт вдохновенно заговорил:

— Бог создал в мире много прекрасного, но я поверил, что самое прекрасное то, что отражалось в моих глазах. Я гордился тобою, Вени! Страстные песни коялы[12], качающейся на ветвях, не восхищают так, как твоя красота! Лишь одна песня вела меня за собой, как ведет путника Полярная звезда. Эта песня — ты, Вени. Я люблю тебя! И потому не могу оскорбить любовь других…

Услышав эти слова, Нилуфар приникла головой к камню. Сердце ее забилось от радости, — словно счастье, раскрыв крылья над душой, осенило ее своей тенью. И это теперь, когда вокруг нее простирается ужасная мертвая пустыня и она бредет далеко-далеко — усталая, изнуренная зноем, тщетно взывающая о помощи.

— Вени! — продолжал Виллибхиттур, — Ты зажгла пламя первой любви во мне. Как перезвон колец на твоих ногах, звучали струны моей вúны[13] в вечерний час; когда над хижинами начинала расстилаться серая дымка сумерек. И каждый раз рвалась к губам моим мольба, но ты была холодна как лед. Даже мои песни не могли проникнуть в непроходимый лес твоей гордости. Теперь опять спадает зной. Вени, верни мне свежий туман рассвета, я хочу снова воспевать волнение страсти. И жар полудня сгинет от уносящих вдаль воспоминаний. Лишь одного я желаю — быть рядом с тобой. Я верю тебе и сейчас, потому что любовь моя искренна. В жизни много раз придется испытывать удары судьбы. И пусть сочится кровь из ран на моих ногах, я все равно иду вперед. А ты? Ты словно камень, Вени! Разве ты познала боль души моей? «Этот добрый и тихий поэт! — говорила обо мне ты. — Он прячет в душе боль веков!» И ты думаешь, эта боль никогда не вырвется?! Есть предел греху! И когда истощится мое терпение, ты увидишь, как моя песня взметнется огненным языком!

Вени испытывала невыносимую боль и горечь. Она взглянула на залитое лунным сиянием небо, потом на широкий разлив Инда и сказала:

— Виллибхиттур! Приди в мои объятья, и забудем все!

— Да, Вени! — растроганно ответил поэт. — Прижмись к моей груди крепко, навсегда, чтобы больше не разлучаться…

— Виллибхиттур… — нежно сказала Вени, обнимая его.

Вдруг позади кто-то захохотал. Они оглянулись. Женская фигура приблизилась к ним, они узнали Нилуфар. На губах египтянки играла зловещая улыбка, глаза светились недобрым огнем.

— Ты? — вырвалось у Вени.

— Да, я! — злорадно засмеялась Нилуфар. — Госпожой задумала стать, дерзкая танцовщица? Но как ты станешь ею, не исполнив приказа высокочтимого? Тебе не удастся убить Виллибхиттура! Если такая низкая тварь, как ты, сможет противостоять Нилуфар, то ей незачем жить!

Рука танцовщицы взлетела вверх, но в то же мгновение поднялась рука Нилуфар. При свете луны скрестились два кинжала, сверкнул холодный, жаждущий крови металл. Нилуфар шагнула вперед.

— Я вижу, ты храбра, танцовщица. Но тебя вынянчила мать, меня же выкормила волчица! Я подарю твою спесь ненасытным волнам Инда!

Вени отступила назад.

— Нилуфар! — крикнул поэт. — Что ты делаешь?

Египтянка засмеялась.

— Эта женщина мнит себя мудрой, как змея. Но я хочу видеть, как она будет умирать! Иначе зачем бы мне приходить?

— Неужели… неужели… это правда? — вскричал поэт дрогнувшим голосом.

— Да, это правда, — сказала Нилуфар твердо, не оборачиваясь. — Не приближайся, иначе эта змея ужалит тебя…

Вени все дальше отступала к камню, за которым укрылась Хэка.

— Я на куски изрежу твое тело и скормлю черепахам, низкая тварь! В твоих жилах течет не кровь, а грязь, клятвопреступница! И ты осмелилась поднять руку на Нилуфар! Ты думала, я испугаюсь тебя? — Продолжая наступать, египтянка с ненавистью кричала: — Жалкая девчонка! Госпожой захотела стать? Подожди, когда у купца вырастет сын!

Вдруг танцовщица упала на землю. Кто-то, выскочив из-за камня, толкнул ее и выбил из рук кинжал. Теперь Вени была безоружна. Но она не оробела, не опустила головы.

— Певица! — яростно крикнула Вени. — Ты не ведаешь, несчастная, что над тобой уже витает смерть!

Нилуфар торжествовала, но в это время Виллибхиттур, так долго стоявший в растерянности, вдруг бросился к ней и схватил за руку. Египтянка разжала пальцы, и кинжал со стуком упал на землю. Поэт наступил на него ногой.

— Ты и мне не доверяешь, поэт? — воскликнула Нилуфар. — Ты испугался за эту ослицу? Чего бы я достигла, убив ее? Я только хотела доказать, что ни в чем и никогда не уступлю ей. Пусть она не считает себя ловкой и хитрой, Нилуфар ни перед кем, кроме самого Озириса, не склоняла головы!.. — Египтянка с отвращением отвернулась от поверженной противницы. — Нилуфар во многом согрешила, но никогда, ни для какой корысти она не согласилась бы убить невинного человека. — Виллибхиттур, не будь ко мне несправедлив! Я не хотела ее крови. Я рада простить ее! Если это животное в облике женщины хранит в себе хоть каплю человечности, она на всю жизнь запомнит, какой великодушной была Нилуфар в эту ночь. Нет большей кары, чем прощение. На моем месте она не поступила бы так, потому что она низка. Убей я сейчас эту змею, и мучения ее быстро окончились бы. Но я хочу, чтобы всю жизнь ее мучила совесть. Она строила козни, чтобы погубить меня, но я не жалею о том, что произошло сегодня здесь. Она ведь заблуждалась! Глупо думать, что высокочтимый таков лишь потому, что он мужчина. Нет, деньги и власть погубили в нем человечность! Пусть она будет с ним! Пусть живет эта низкая тварь, чтобы потом, вспоминая меня, она всякий раз содрогалась от отвращения к себе! Чтобы, сделавшись госпожой, она не испытала радости! Чтобы сознание вины вечно раздирало когтями ее сердце!..

Танцовщица опустила голову.

— Она снова потерпела поражение, поэт! — продолжала Нилуфар. — Именно ты спас ее в тот день, и я знаю, ты и сейчас так же решительно защитил ее. Но Нилуфар не мстительна. Эта танцовщица недостойна быть даже рабыней у Нилуфар! Она обманула своего возлюбленного. И пришла она сюда для того, чтобы, обнимая, убить его и растоптать его сердце за крупицу золота.

— Нилуфар! — воскликнул поэт. — Говоря так дурно о Вени, ты оскорбляешь и меня. Пусть Вени не любит поэта, но это не значит, что Виллибхиттур не любит Вени. Если хоть в одном уголке твоего сердца осталась любовь, ты не должна быть так жестока, Нилуфар!

— Но это правда, Виллибхиттур! — прервала его Нилуфар. — Вырвись хоть на мгновение из царства своих грез! Не приди я, эта женщина бросила бы твой окровавленный труп в бездну великого Инда! — Воздев руки к небу, она воскликнула: — О Изида! О великая, могущественная! Ты помогла предотвратить ужасное! — И затем снова обратилась к Виллибхиттуру: — Поэт, это правда, она убила бы тебя.

— Пусть будет так, — сказал поэт. — Пусть Вени исполнит сокровенное желание своей души! Пусть она докажет Манибандху, что и в ней бьется сильное сердце! Я покинул дом и близких ради мечты, чудесной мечты. Никто не сумеет отнять ее у меня. И пусть я сгорю в пламени любви! Пусть уйдут прочь те, кто пытался раздуть вражду между нами, и пусть они думают, что имеют дело с глупцом! Разве их насмешки могут погасить пламенную любовь?! — Вени! — крикнул он танцовщице. — Подойди ко мне! Если ты хочешь убить меня, так что же медлишь?

— Виллибхиттур! — вскрикнула Нилуфар. В ее голосе слышались рыдания.

Как благороден и велик этот человек! Он поднял с земли брошенный Нилуфар кинжал и протянул его Вени! Покой небытия он ценит дороже суетного шума жизни!

И как низка эта женщина! Даже благородство поэта не побороло в ней звериную жестокость.

Нет, если Нилуфар еще может быть счастливой, то только рядом с ним, — ключи, бьющие из прохладных глубин этой великой души, потекут в пустыне ее сердца, и тогда поднимутся густой рощей зеленые деревья там, где сейчас лишь песок и камни…