Убитое счастье (СИ) - Олег Бондарь

Не потому что холодно. Просто под одеялом так хорошо и уютно.

Встала, по привычке ощупала животик. Малыш не подавал признаков, наверное, еще спал.

Счастливчик.

Ночью он несколько раз довольно чувствительно толкнул ее. Или переворачивался, или зарядкой решил заняться. Она представила, каким он будет, когда появится на свет. И улыбнулась.

Дверь в комнату свекрови плотно закрыта, за ней тишина, но одного ее вида холодок пробежал внутри. Юля постаралась поскорей проскочить мимо и успокоилась, лишь затворив за собой дверь в ванную.

Что с ней такое?

К чему непонятный детский страх?

Нет, не страх, поправила себя, обыкновенное чувство дискомфорта от присутствия в доме чужого человека. Но и от него нужно избавляться. Она должна быть сильной, уверенной в себе, не забывать, что она здесь, в этом доме, главная.

Легко сказать.

А в подсознании все равно сидит червячок и — гадит.

Ну, ничего, успокоила себя, бывали времена и похуже. Вспомнила три года, прожитые в квартире свекрови и содрогнулась.

Как она смогла выдержать?

Сейчас бы не получилось. Уж лучше сразу в петлю.

Что за мысли? — снова одернула себя.

Прочь из головы!

Нужно думать только о хорошем.

Она включила душ, с удовольствием подставила лицо под теплую струю.

Она — умничка!

Она больше не будет думать о плохом. Ведь все вокруг так прекрасно!

А свекровь…

Да, Бог с ней, пусть живет. Нет у нее больше над ней власти. Наоборот. Теперь они поменялись местами. Можно даже и порадовался от такого расклада.

Только радости не прибавилось.

На завтрак приготовила себе пару гренок с яйцом. Вредно, конечно, врачи не рекомендуют есть жареное. Но, что делать, если хочется? А беременным женщинам отказывать нельзя. К тому же, если во всем слушаться врачей, придется только воздухом питаться. Да и он тоже вреден. Столько газов, выхлопов. Мрак, одним словом.

Намеривалась и для свекрови приготовить завтрак, но передумала. Не маленький ребенок, сама о себе позаботиться может. Еще не хватало бегать за ней и угождать. Почувствует слабину, на голову взберется и ноги свесит. Это мы уже проходили.

Заварила слабый чай, села в кресло возле печки. Здесь ее любимое место. Почти, как у камина. Слева заснеженное окошко и морозная зима, а прямо перед глазами огонь и благотворное тепло.

На огонь вообще приятно смотреть. А зимой — неслыханное наслаждение.

За спиной скрипнула дверь. Теща не выдержала заточения, вынырнула из конуры.

Юля обернулась, хотела пожелать доброго утра, но свекровь, лишь молча сверкнула глазами в ее сторону и прошмыгнула в коридор. Раз так, Юля тоже решила молчать. И когда свекровь вернувшись на кухню, нервно хлопала дверцей холодильника, нарезала себе хлеб и еще что-то, она даже не обернулась.

Юля чувствовала, что свекровь нервничает от ее присутствия, даже возникла мысль уйти в спальню, чтобы не нервировать ее, да и самой — спокойнее. Но пересилила желание. Осталась на месте, изображая спокойствие и полнейшее равнодушие.

Однако вдохнуть воздух на полную грудь и расслабиться смогла лишь, когда свекровь убралась в свою комнату и затворила за собой дверь.

После обеда веки начали смыкаться, Юля не стала себя мучить и ушла в спальню.

Сон сморил сразу, крепкий и какой-то тяжелый. Находясь за гранью забытья, она, тем не менее, вроде бы видела все, что происходит в комнате. Не то, чтобы видела, чувствовало.

Ей казалось, что рядом находится кто-то чужой, нехороший, смотрит на нее и от тяжелого взгляда становилось жутко. Но она не могла ничего сделать. Ни прогнать, ни даже посмотреть, кто это такой. Ни губы, ни веки ей не подчинялись.

Потом Юля увидела себя на улице. Почему-то снова была весна, зеленели листья, и трава радовала сочным изумрудом. Солнца не было. Возможно, его укрыла туча, а, может, был вечер. Она сидела возле веранды и почему-то смотрела на стену. А там четко вырисовывался силуэт злобной старухи, которая угрожала ей кривой сучковатой палицей, губы ее шевелились, извергая из себя нечто злобное ядовитое.

Вскоре Юля начала различать слова, они клиньями вбивались в мозг.

— Отдай ребенка! Отдай ребенка! — злобным шепотом причитала старуха и поднимала палицу, намериваясь ударить ее.

— Не отдам! Нет!

Юля в панике открывала рот, но своих слов, которые должны были остановить старуху, не слышала. Голос не мог вырваться наружу, застревал где-то в области гортани. И от собственного бессилия становилось еще страшнее.

Ей казалось, что она умрет от ужаса еще до того, как палица старухи опустится ей на голову.

— Юля, Юлечка, что с тобой?

Кто-то тряс ее за плечо. Она с трудом открыла глаза. Над ней нависал Игорь, лицо его было бледным, испуганным.

— Юлечка, что с тобой?

— А что? — она все еще не могла прийти в себя.

Видение исчезло, почти стерлось с памяти, осталась лишь какая-то тяжесть на душе. Что-то неприятное, гадкое, муторное.

— Ты кричала…

— А… Наверное, приснилось что-то страшненькое. С беременными такое бывает, муженек… Я долго спала?

— Не знаю. Я только пришел. Уже восемь часов.

— Значит, долго… — Юля вспомнила, что легла около часа. — Что я теперь ночью делать буду.

— Если бы не твой животик, мы смогли бы придумать что-то интересненькое…

Игорь старательно улыбался, но Юля видела, что ему не по себе. Да и сама она, невзирая на долгий сон, ощущала себя полностью разбитой.

Болела голова, подташнивало. Воздух был пропитан чем-то неприятно приторным, как будто тухлые яйца смешали с дешевым одеколоном.

Но это — нормально, успокаивала себя.

Беременным часто чудятся неприятные запахи. Об этом во всех умных книжках написано.

Наверное, не нужно было есть жареное. Слишком тяжелое оно для ее желудка…

Она вскочила с дивана и, закрывая рот рукой, чтобы содержимое желудка не выплеснулось раньше времени, убежала в ванную.

Глава двадцать вторая

Мать вела себя на удивление тихо, что беспокоило больше, чем, если бы она бушевала. Игорь не сомневался: она затеяла нечто нехорошие, вынашивает в голове какие-то планы, и ему было бы намного легче, если бы Юля все это время была в больнице. Тем более что в последнее время жена чувствовала себя не совсем хорошо, стала бледной, нервозной, у нее пропал аппетит, а приступы тошноты появлялись все чаще.

Он не знал, нормально ли это, должно ли так быть?

И от незнания мучился еще больше. А иногда чувствовал, что начинает сходить с ума. В голову лезли нехорошие мысли, о том, что болезнь Юли каким-то образом связана с его матерью.

Паранойя, кажется, так называются подобные симптомы.

Но, с другой стороны, была ведь убитая собака, черные свечи, кто знает какую еще черную магию придумала мама со своей шизанутой подружкой?

Ко всему этому можно относиться с улыбкой, как к детским шалостям, беда лишь в том, что полной уверенности в безобидности не было. И даже его с детства пропитанный атеизмом мозг иногда не то, что кричал, вопил об опасности. Нелепой, абстрактной, ничем не обоснованной, но все равно — опасности.

Он вспомнил, как выглядела Юля, когда он впервые оставил ее дома с матерью. Достаточно было одного дня, чтобы из веселой, цветущей жизнерадостной женщины, она превратилась в измученную нервами истеричку.

Могло ли так случиться без постороннего вмешательства?

Юля все время говорила о неприятном запахе, просила открыть форточки, из-за чего из спальни мгновенно улетучивалось тепло, становилось холодно и неуютно. Ночью, просыпаясь, она жаловалась на головную боль.

Больше всего Игоря угнетала собственная неспособность помочь жене. Не выгонять же мать на мороз. Тем более что доказать ее вину, если она действительно виновата, Игорь не мог.

Однажды, улучив момент, когда мать была в туалете, он вошел ее в комнату, поверхностно осмотрел ее вещи, но ничего подозрительного не нашел. Да и как можно было что-то найти, если толком не знаешь, что нужно искать.

Как ни прискорбно, оставался лишь один выход. Скорее отправить Юлю обратно в больницу.

Только, выход ли?

Подобное означало бы полную капитуляцию с его стороны, признание собственной неспособности справиться с проблемой. Тем более что Юля наотрез отказывалась уезжать из дома.

Имеет ли он право на борьбу, зная, чем все грозит и, осознавая, что может потерять?

Ответов, увы, не было. Одни лишь вопросы, роем жужжащие в голове, не дающие покоя ни днем, ни ночью, медленно, но уверенно своей настойчивостью сводящие его с ума.

В пятницу утром Юля выглядела особенно обеспокоенной. Она старалась не подавать вида, но Игорь видел, как дрожат ее руки, круги под глазами выделялись темными пятнами на бледном, без кровинки, лице.