Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

правилах для женщин прописано даже, что угол выреза в плавках должен быть высоким, а боковые швы — не превышать 10 сантиметров. От мужчин в то же время хотят просто «не слишком свободные шорты выше колена». Можно предположить, что бикини нужны для ловкости и скорости, но сами спортсменки всё время жалуются, что в них неудобно и они мешают[63]. В чём я вижу пользу спорта для теории? В его практиках наглядно видны те нечеловеческие усилия, которые институции и люди прикладывают, чтобы сохранить видимой и существенной границу между маскулинностью и феминностью, — потому что в реальности эта граница размывается всё сильнее с каждым днём. Разделение спорта на мужской и женский основано на (постоянно воспроизводимом) половом диморфизме — представлении, что пол это бинарная категория, которую можно с точностью определить и представитель каждого из вариантов которой обладает своими отличительными чертами. Современная наука совершенно чётко говорит, что никакой бинарности в вопросе пола не существует.

И человечество знает об этом уже минимум семьдесят лет — из работ того же Джона Мани, с исследованиями которого связывают появление категории гендера. В его статьях, созданных совместно с Джоан и Джоном Хэмпсонс, развенчивается стандартная для того времени установка, что пол человека легко определяется через его гонады; только в 1954-м канадские учёные нашли способ определять хромосомный пол человека через кожную биопсию. Но в статьях 1955 года Мани утверждает, что, используя только две эти переменные — хромосомы и половые клетки, — невозможно с точностью определить пол человека. Более того, он описывает ещё пять половых переменных: гормональный пол, внешняя генитальная морфология, внутренняя репродуктивная система, присвоенный при рождении пол и та самая гендерная роль. Мани и Хэмпсонсы изучили 76 интерсекс-персон и заявили, что ни по одному из этих признаков нельзя в точности предсказать, какой будет гендерная роль человека; только присвоенный пол (опирающийся, как правило, на внешний вид гениталий) оказывается наиболее близким к «психологическому полу». Что это значит? Что если бы в спорте (и в жизни) биологический пол определялся по внешним половым признакам, то Мария Мартинес-Патиньо (которую дисквалифицировали из испанской олимпийской сборной в 1986 году и почти разрушили жизнь) была бы признана женщиной. А если бы по хромосомам — то мужчиной. В книге Straight Ханна Бланк рассказывает про своего бывшего партнёра, который выглядит как мужчина, воспитан как мужчина и был рождён с функционирующим членом. Но у него был так называемый синдром Клайнфельтера — одна из самых частых разновидностей вариаций полового развития, при которой у человека XXY хромосомы. У этого синдрома есть свои клинические проявления, но большое количество людей живёт с ним, понятия не имея, что у них атипичные хромосомы, и выясняют это, только если идут к врачу после неудачных попыток оплодотворить партнёрку. И Бланк задаётся вопросом — кто её партнёр, мужчина, женщина или между? И как тогда этот факт определяет её и её партнёра сексуальную ориентацию?

Многие исследователи так или иначе связывают исторически сложившееся подчинение женщин с их репродуктивной функцией; когда в последнее время заходит речь о сконструированности биологического пола, звучит аргумент, что ультимативно определить женщину можно по возможности рожать, а, соответственно, мужчину — по возможности оплодотворять. Это буквально соображение из 19 века, из-за сакральной роли рождения, пол определялся отсутствием или наличием яичников. Чем такой аргумент лучше хромосомного или гормонального определения пола? Куда мы денем XY-персон с «женской» внешней морфологией, XX-персон с бесплодием, транс-мужчин, сохранивших репродуктивные органы и могущих рожать, инфертильных XXY-персон, женщин, просто не планирующих рожать? Ещё в 1993 году биологиня Энн Фаусто-Стерлинг написала статью «Пять полов. Почему мужского и женского недостаточно»[64]. То, что она пишет, в сущности, интерпретирует исследования Мани и других: существуют множественные вариации половых переменных, которые приводят к тем или иным телесным и генетическим конфигурациям. Можно было бы назвать это отклонением, если бы не было доказано, что люди с атипичными половыми конфигурациями, включая разные виды интерсексуальности, живут долгую и здоровую жизнь. Тем более, если в младенчестве им не совершают калечащих операций на гениталиях без их согласия. Фаусто-Стерлинг определяет биологический пол как спектр, на котором находится «как минимум, пять, а может и больше» полов. Ещё более сложным вопрос становится, когда мы опускаемся на клеточный уровень. Считается, что каждая клетка тела несёт одинаковый набор генов, но это не так[65]. Встречаются разные виды мозаицизмов — когда одна часть клеток тела носит генетический набор, отличный от другой части; условно, «женщина» может обнаружить себя с «мужскими клетками». Социальная конструкция биологического пола явно видна на примерах ранних операций у интерсекс-детей. Джули Гринберг пишет[66], что XY-детей с недостаточно развитым (менее 2.5 см) пенисом врачи операционно превращают в «девочек», несмотря на «мужские» хромосомы, потому что считается, что мужчина определяется членом, достаточным для пенетрации и справления нужды стоя. Если же XX-персона рождается «с органом, больше похожим на пенис, чем на клитор», но потенциально способна рожать, её оперируют в девочку, потому что обществом и медициной считается, что суть женщины — в способности выносить детей, а не в возможности вступать в удовлетворяющие сексуальные контакты.

Учитывая, что так много в научном понимании пола изменилось за последние 50 лет, очевидно, что впереди другие исследования и, возможно, смены парадигм. Среди такого разнообразия биологических вероятностей теряется почва для понимания — а что такое «настоящие» мужчины и женщины. Профессорка антропологии Амада М’чарек в потрясающей статье Genetic Sex[67] описывает свой опыт в лаборатории, изучающей генетическое разнообразие с фокусом на родственных связях и наследовании, в том числе на образцах ДНК, которым несколько десятков лет. Она рассказывает, как в лабораторной практике так называемый «генетический пол» становится релевантным или иррелевантным — в зависимости от целей эксперимента; как иногда он превращается не в свойство индивида, а в характеристику паттерна наследования («половые различия располагаются не в индивидах, а в генетическом родстве»), как на старых образцах ДНК становилось понятно, что отсутствие Y-хромосомной аллели в образце не обязательно значило, что тело, у которого образец взят, — женское. М’чарек пишет, что «биологические категории не существуют сами по себе, а проявляются под влиянием определённых технологий. Даже если генетики представляют некие стабильные объекты, если рассмотреть их практики, становится ясно, что генетический пол смещается и меняется всё время. Не существует стабильной точки отсчёта». Она цитирует Донну Харрауэй, которая пишет, что «граница между полом и гендером это граница между животным и человеком, могущественная оптическая иллюзия и техническое достижение». Одной этой цитатой она указывает на сконструированность