Седьмой Совершенный - Самид Агаев

— Но-но, не забывайся.

— По-моему, он обижен тем, что ты не приехал за ним в Сиджильмасу.

— Но я же послал за ним тебя.

Впереди показались стены водохранилища и множество вооруженных людей.

— Который из них? — спросил Абу Абдаллах.

— В белой одежде, на белом коне, — ответил Имран. — Когда он успел переодеться?

Убайдаллах знал толк в эффектах, белые одежды сразу выделили его. Вокруг войска собралась толпа праздного народа, переговариваясь, они глазели на всадника на белом коне.

— Абу, разреши мне уехать домой сейчас? — сказал Имран.

— Что, прямо сейчас? — изумился Абу Абдаллах.

— Почему нет, учитель жив, — резонно заметил Имран. — Вон он, красуется перед тобой.

— Нет, — твердо сказал генерал, — ты мне нужен.

— Но ты же обещал.

— Я помню свои обещания, — сухо сказал Абу Абдаллах, — поговорим позже об этом. Как ты думаешь, что он от меня хочет?

— Почестей, соответствующих его сану.

— Ты знаешь, какие они?

— Откуда мне знать, я же из деревни.

— И как мне теперь быть?

— Скажи, что мессия случается на земле не каждый день, никто не знает, какой прием ему полагается.

Генерал с улыбкой взглянул на Имрана.

— Вот за что я тогда сохранил себе жизнь, за твою непосредственность деревенскую и всегда неожиданное суждение о ситуации.

— Абу, я очень устал, — взмолился Имран. — Еле сижу в седле, разреши мне отдохнуть немного.

— Ладно, езжай, — сказал Абу Абдаллах.

Имран тут же, пока полководец не передумал, поворотил коня и умчался. Генерал остался один, подбирая слова приветствия. Расстояние между ним и махди неумолимо сокращалось. Люди, собравшиеся вокруг, заметили знаменитого полководца, из толпы послышались радостные крики и славословия в его адрес. Генерал подумал, что никогда еще любовь народа к нему не была так неуместна, как в эту минуту. Он с волнением смотрел на человека, ради которого оставил доходную должность мухтасиба в Басре и отправился в неизвестность. Вера в махди окрыляла его все эти годы. Но, несмотря на волнение, он заметил тень недовольства, мелькнувшую на лице махди.

Абу Абдаллах приблизился к Убайдаллаху так, что морды их лошадей соприкоснулись.

— Приветствую тебя, учитель, — сказал полководец. — Я проторил твой путь и рад видеть тебя в добром здравии. Хвала Аллаху!

— Абу Абдаллах, — сказал Убайдаллах, — так, кажется, тебя зовут? Мы довольны тобой и воздадим тебе по заслугам. А теперь громко приветствуй меня, назови махди, склони голову передо мной и встань слева от меня.

— Добро пожаловать, о, Махди, — во всеуслышанье сказал Абу Абдаллах, поклонился и, тронув коня, занял место слева от учителя.

Убайдаллах воздел руки к небу, приподнялся на стременах и закричал громовым голосом:

— Люди, я махди, которого вы ждали, я принес вам справедливость.

Как уже было сказано выше, Убайдаллах знал толк в эффектах. Все это произвело впечатление: загадочное появление на окраине города всадника на белом коне, длительное ожидание, разнотолки, заявление и видимое почтение, проявленное властелином города, сыграли свою роль. Восторженный рев был ему ответом. Убайдаллах сжал колени, и его белая лошадь двинулась вперед. Толпа расступилась перед ним. Генерал подождал немного, затем, оглянувшись и встретившись глазами с командиром отряда, сделал ему знак следовать за собой и после этого тронул своего коня.

Весть о пришествии махди распространилась с необычайной быстротой. На пути следования кортежа сбегались толпы людей. Но наряду с приветствиями махди также славили и Абу Абдаллаха.

— Да ты просто народный герой, — заметил Убайдаллах. — Посмотри, как они тебя любят.

— Мой господин, все, что я сделал, я сделал с твоим именем на устах, почтительно сказал полководец.

Особенно много людей собралось у мечети Сиди Окба. Генералу пришлось даже пустить вперед солдат, чтобы расчистить путь.

— А скажи мне, какой ступени ты достиг в иерархии нашего ордена? — спросил Убайдаллах.

— Я так и остался миссионером низшего звена, — с улыбкой сказал Абу Абдаллах.

— С кем из наших людей ты общаешься?

— Я думал, что в этом уже нет необходимости.

— Ты заблуждаешься. Военные успехи вскружили тебе голову, и ты забыл о дисциплине.

Генерал промолчал.

— Надо послать за моим племянником в Саламию.

— Хорошо, я пошлю, — сказал Абу Абдаллах.

Имран, отпущенный полководцем, направился к мечети Трех Дверей и, ориентируясь от нее, нашел улицу, которая привела его к лавке, торгующей птичьими клетками. Клетки были разной величины, на любой вкус и очень красивые. Он осмотрел все, любуясь ими, слушая объяснения хозяина и согласно кивая ему.

Клетку он хотел купить для детей, которых в скором времени надеялся увидеть. Но в последний момент все же передумал, не купил. Пусть Абу сначала отпустит его, а купить он всегда успеет. Короче говоря, из суеверия, он не купил подарок, отстранил назойливого продавца, который, увидев, что покупатель уходит, тут же снизил цену вдвое и вышел из лавки. Напротив была мастерская оружейника. Имран вошел и потрогал выставленные клинки. Следующей в ряду была лавка по продаже ковров. Его усадили на табурет, подали китайского чаю и принялись расстилать перед ним ковры один за другим. Затем Имран забрел в лавку, где продавались поделки из оникса, пестрого и полосатого; шахматы, подносы, чаши, рукоятки мечей и ножей. Имран приглядел поднос для жены, но покупать не стал, отложив до отъезда. Думая о ней же, в соседней лавке он долго перебирал тонкие шерстяные ткани из Тинниса, Дамиетта, Шата и Дабика. Так он бродил, переходя из одной улочки в другую, влекомый неясным чувством, заглядывая в торговые лавки и мастерские ремесленников, пока не наткнулся на хаммам. Он вошел вовнутрь, выслушав приветствие каййима, разделся и отдался во власть хаммами, который уложив его на каменную плиту, облитую горячей водой, взбил в шайке пену и принялся намыливать, растирать и массировать его. Ощутив неземное блаженство после лишений многодневного путешествия, Имран вдруг вспомнил, как кричала за дверью рабыня, с которой махди остался наедине, покинув камеру. Но это не был крик боли или страха, в крике женщины было сладострастие.

— Скажи, любезный, — обратился Имран к банщику, — где здесь поблизости можно получить иные удовольствия?

— Господина интересуют женщины или мальчики? — вполголоса спросил банщик.

— Нет, нет, — опасливо напрягаясь, сказал Имран, — конечно женщины.

— Когда выйдете из бани, — сказал хаммами, — налево третий дом, спросите Усаму, хозяина.

— А сколько это стоит? — спросил Имран.

— Недорого, — успокоил его банщик, — вино и женщина, всего два дирхема. Но если у вас появится еще желание, то это будет стоить дороже.

Имран нашел дом Усамы, дал понять чего он хочет и его провели на второй этаж, в небольшую комнату с окном, выходящим на соседнюю улицу, такую узкую, что до противоположного дома можно было дотянуться, держа в руке меч.

— Принеси чего-нибудь, — распорядился Имран, — вина, фруктов.

Слуга исчез и вскоре вернулся с подносом, на котором было блюдо с гранатами, айвой и грушами, кувшин вина и две чаши. Положив все это на возвышение у ложа, он удалился. Рабыня оказалась гречанкой. Для публичного дома она была одета до неприличия прилично: чулки, плотная юбка до щиколоток, такая же плотная рубаха. Имран стоял у окна, поглядывая то на улицу, то на женщину. Волосы на ее висках были зачесаны подобно букве нун, и он никак не мог понять, красива она или нет.

— Как тебя зовут? — спросил Имран.

— Нура, — ответила рабыня и поклонилась.

— Угощайся, — сказал Имран, указывая на фрукты.

— Спасибо, — сказала Нура и взяла яблоко.

Имран первый раз покупал любовь, и понятия не имел, как надо вести себя с проституткой. Поэтому, выждав, когда та доест яблоко, сказал ей:

— Раздевайся.

Нура молча повиновалась. Имран смотрел, как она расстегивает многочисленные пуговицы на груди. Заметив взгляд, Нура спросила:

— А вы, господин?

Имран согласно кивнул, но снял с себя только кафтан, оставшись в нательной рубахе. Нура не стала настаивать, молча разделась и стояла, опустив глаза и крест-накрест закрыв руками груди.

— Убери руки, — приказал Имран.

Нура повиновалась.

Тело у нее было худощавым и белым, белей, чем лицо. Прекрасная грудь, бритый лобок и стройные ноги. Имран не чувствовал особенного, четко выраженного желания, но все же подошел и, положив руку на талию, притянул ее к себе. Она тотчас спрятала лицо у него на плече.

От женщины пахло галией. Имран шарил руками по ее телу, пока Нура, вдев коленку в его промежность, не заметила:

— Господин, два меча хорошо в бою, а здесь они только мешают друг другу.