Плевать на все с гигантской секвойи - Екатерина Вильмонт

– Меньше всего на свете я хочу ее обидеть!

– А дети у тебя есть?

– Есть. Дочка. Ей уже двадцать три года. Замужем побывала, развелась.

– А внучков тебе не принесла?

– Нет пока.

– Сколько тебе годков-то?

– Пятьдесят один.

– Старый уж, а с виду не скажешь. Седина в бороду, выходит, а бес в ребро?

– Нет, Александра Ивановна, это не то… Мы с Мариной недавно познакомились, но я люблю ее уже много лет, даже сам не понимал, что это любовь…

– Это как же? – заинтересовалась старуха.

– Я ее впервые увидал восемнадцать лет назад.

Увидал и на всю жизнь запомнил. Никогда не забывал… А тут случайно на чужой свадьбе встретил – и пропал… Совсем голову потерял… Видите, ничего от вас не скрываю.

– Ну и чего теперь? Какие твои намерения? Поматросить и бросить? – недобро прищурилась старуха.

– Да Бог с вами! Я люблю ее. Скажет она мне – брось все, я брошу!

– Ишь какой скорый! У тебя сколько жен-то было?

– Всего одна.

– Но баб наверняка немерено, и неизвестно еще, сколько детей по свету посеял…

– Ничего об этом не знаю, может, и есть где-то, но… – Он беспомощно развел руками. – Александpa Ивановна, умоляю вас, расскажите мне о Марине! Я же почти ничего о ней не знаю, а хочу знать все…

Она смерила его долгим взглядом, отправила в, рот французскую конфету и сказала:

– Я тебе только одно расскажу, ты тогда поймешь, какая она. Но это будет про меня… Потому что про другие дела я ничего говорить не стану.

– Я весь внимание.

– Жила я с мужем, хорошо ли, плохо ли, но жила, на заводе работала, квартира у нас была, сына растили, все как у людей. Сын вроде нормальный парень был, выпивал маленько, но не пьянствовал.

Работящий, тихий, чего еще надо? Потом муж умер – на заводе покалечился, и вскорости прибрал его Господь. Это я теперь так говорю, я раньше ни в какого Бога не верила, нас так растили – нету Бога, и все тут. А видать, все же есть… Виталька, сын-то мой, женился, невестку в дом привел, сперва она мне глянулась, справная такая девка, все в руках горит, уважительная, мамой меня называла… А только, гляжу, Виталька мой выпивать начал, да уж не выпивать, а пить по-серьезному. Я тревогу подняла, а Светка-то, невестка моя, все говорит: ничего, мама, не страшно, он так расслабляется, очень тяжело жить стало, вот он и хочет забыться. Ну что долго говорить… Напился он однажды, подрался, да и убил человека спьяну… Ну, ясно, в тюрьму попал.

Мы со Светкой жилы с себя тянули, чтобы посылки ему таскать – одно, другое, третье… Потом в колонию его отправили. А тут завод наш встал. Зарплату не платят, живи как хошь… Вот однажды Светка мне и говорит, она как раз к Витальке в колонию съездила: мама, если дать хорошую взятку, Витальке срок скостят, сперва на химию переведут, а потом уж и вчистую отпустят, у него убийство-то непредумышленное было… А где ж денег-то на взятку добыть, спрашиваю? Она и говорит: квартиру давайте продадим, у меня уж и покупатель есть.

А где ж, говорю, сами-то жить будем? Вы к сестре в деревню езжайте, там и поживете пока. В деревне и без зарплаты с голоду не помрешь. А я у брата пока поживу. Не то без мужика в доме мы скоро ножки протянем. Теперь-то понимаю, что дурость это все была, моя дурость, да ее подлость… А еще Виталька из колонии пишет: «Выручайте, помру я тут…» Ну и согласилась я квартиру продать. Светка все на себя взяла, с покупателем договорилась, за справками носилась, я ей доверенность подписала. Короче, продала она квартиру – да с деньгами и смылась.

Виталька в колонии, я на улице… Поехала к сестре в деревню. Прожила у нее две недели, а она возьми и помри, язва у ней прободилась. А племяннички мои меня и выставили. Езжай, мол, откуда приехала. Денег на дорогу до Москвы дали, и все. Приехала я, дура старая, вышла на Комсомольскую площадь, а куда идти – один Бог знает. Решила все ж таки на завод свой податься, но там все глухо. Товарку свою бывшую, Татьяну, нашла, а у той у самой дела хуже некуда. Ночь я у ней переночевала, а утром она и говорит: одна тебе, Алюша, дорога.

В домработницы. Ребятенка чужого нянчить. При нем и жить будешь, и кормиться… А у меня, у дуры, такое мнение было – на чужих работать вроде как зазорно. Рабочая, видите ли, гордость. Но кушать-то хочется, на вокзале ночевать я уж стара, да и вообще, хоть все и плохо, а помирать неохота еще.

И вот иду я по улице, смотрю – скверик, села на лавочку, а на другой лавочке женщина, бледная, худая, замученная, но одетая хорошо, во всем заграничном, дорогом, ребятенка малого перепеленывает. И вот как Боженька мне что-то шепнул…

Я к этой женщине обратилась. Зачем, мол, ребенка на сквере пеленаешь? А она мне: оставить его не с кем, а пить-есть надо, продукты в Москве не так просто купить, вот и приходится с собой таскать.

А он уж все пеленки прописал. Я говорю: ты одна, что ли, живешь? Одна, отвечает. Ну я храбрости набралась и говорю: хочешь в няньки к тебе пойду, только за кров и пропитание? И рассказываю ей, что со мной приключилось. Она меня с улицы взяла, ребенка доверила, да еще и деньги платить стала, как облегчение вышло. Потом, как сменяла свою квартиру и мужнину вот на эту, комнату мне выделила, прописала… Вот с тех пор и нет у меня никого дороже. А сына моего в лагере убили… Вот такая история. Теперь понимаешь, почему я за Марк" с Мишкой глотку кому хошь перегрызу?

– Да, досталось вам…

– Маря вот меня хотела тоже в Турцию взять, чтобы я на старости лет море увидела… Да тяжело мне уж в чужие страны-то кататься. И потом, квартиру бросать боязно.

– Но Марина не говорила, что собирается в Турцию, она вроде бы на дачу переехать хотела.

– Докторша наша, Инна Николаевна, посоветовала Мишке к морю поехать после ангины-то…

– А куда в Турцию они поехали?

– Не знаю я.

Тут зазвонил телефон. Алюша схватила трубку:

– Алло! Слушаю! А, Игорек, здравствуй, здравствуй. Все в порядке, ни в чем не нуждаюсь, спасибо тебе. Да не знаю! Ладно, а ты чего сам ей не позвонишь? Ну ладно. До свидания. Вот Игорек тоже интересуется, куда именно Маря уехала. А разве я запомню эти турецкие названия?

У Михаила Петровича стало легче на душе. Значит, она там без своего Игоря, вдвоем с Мишкой…

Но где ее искать? Хотя зачем искать, она же явно этого не хочет. Если бы хотела, позвонила бы мне на мобильник, сказала бы, что уезжает…

А Марина в это время сидела на балконе отеля и думала, что, наверное, все сделала правильно. И Мишке полезно пожить у моря, и она приведет в порядок нервы перед тяжелой работой, которая ей предстоит… А может, лучше отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом? Порекомендовать им, например, Ольгу Колышкину. Классный декоратор! Ведь иначе я буду вновь и вновь сталкиваться с ним. При одной только мысли о нем по телу пробегала дрожь… Я боюсь его, боюсь себя, когда я с ним…