Утренний Конь - Александр Батров

Но к концу дня, вернувшись домой, он весело проговорил свое «трам, трам» и поспешил поделиться с Зинаидой Петровной радостью:

— Зинаида Петровна, меня в школу приняли! В седьмой.

— Да? — донесся из комнаты равнодушный голос Зинаиды Петровны. Она немного помолчала, а затем ворчливо спросила: — Что ты там шебаршишь на кухне?

— Я ничего… — сказал Лешка, и радость его погасла. Потом к нему пришел отец. Глаза у него были тяжелые, хмельные.

— Приняли, — сказал он, — ну вот и учись. Останешься в городе. Желаю! — Он приложил руку к сердцу, хотел улыбнуться, но губы его только судорожно покривились.

— Э, нет… — усмехнулся Лешка. — Я на остров вернусь… Буду ученый и рыбак… А ты, дед говорил, сапожник?

— Мастер я… Сапожной артелью заведую, поправил отец и испуганно покосился на дверь.

Лешка рассмеялся:

— Зинаиду Петровну боишься?

— Помолчи, Лешка.

— Отец, а был ли ты рыбаком? — вдруг усомнился Лешка. — А если был, так возвращайся на Скумбрийный…

— Сказать легко…

Отец снова поглядел на дверь, приложил палец к губам и вышел в коридор, заметно покачиваясь.

«Пойду погуляю», — посидев на кухне еще минут двадцать, решил Лешка.

Он надел куртку и спустился вниз, на улицу.

Шел и думал: как бы обрадовались сейчас дед и бабка…

Лешка долго бродил по городу. Акации приветливо склоняли над ним свои ветви, посеребренные светом месяца. Прохожие с улыбкой глядели на Лешку, так открыто и ясно было лицо мальчика.

«Я школьник!» — пело все в Лешке.

Над городом проплывали легкие облака и тут же исчезали в дали морской. В гавани рокотали высокие портальные краны. Стояли на причалах суда Италии, Индии, Греции, и от них шел пряный, терпкий запах их жарких, дальних морей.

Лешка до самых полночных склянок бродил вдоль причалов, а затем направился к пассажирской пристани. Там он присел на скамью и неожиданно уснул, порой вскидывая то одну, то другую руку, и каждый, проходящий мимо него, безошибочно мог сказать, что мальчику снится море…

Так он спал часа два, пока ветер береговой ночи не прикоснулся к нему своими влажными прохладными пальцами.

Проснувшись, Лешка по портовому спуску поднялся наверх и вышел на Гаванную улицу, безлюдную в этот час, как его остров Скумбрийный.

Лешка все еще чувствовал радость. Как жалко, что он не может петь. А домой к отцу не хотелось… На углу Театрального переулка он помог девушке, продавщице бубликов, занести в пекарню пустые корзины. Потом поднял бетонную урну, опрокинутую хулиганами. Поправил на стене какого-то дома виноградную лозу.

Рассвет застал Лешку в городском сквере. Он подметал аллеи, сплошь усыпанные золотыми листьями клена. Старик садовник, доверивший Лешке свою метлу, стоял, прислонившись к стволу платана, и благосклонно поглядывал на добровольного помощника. Метла в руках Лешки пела как утренняя волна…

— Отвечай, почему ты ушел? Для чего? С какой целью? Все имеет свою цель… — Белое лицо Зинаиды Петровны розовело, стало красным и, наконец, покрылось испариной. — Без цели ничего не делается, — продолжала она. — Говори же, какая цель была в твоем похождении? Может быть, у тебя завелись ночные дружки? Ведь никто не посылал тебя на улицу в ночь… Никто не звал…

— Звал! — ухватился за эту мысль Лешка.

— Кто? Отвечай! — Красивые синие глаза Зинаиды Петровны, теперь неприятно потускневшие, испуганно глядели на Лешку.

Лешка усмехнулся. Довольный испугом мачехи, он с дерзким и таинственным видом ответил:

— Звезды позвали… Ночь… Ну, море…

В городе становилось холоднее. Желтела листва. Часто менялись ветры. А затем снова потеплело. Лешка даже купался с Васей Сомовым, с которым крепко подружился в школе.

Вася Сомов жил в том же доме, что и Лешка, на Карантинной улице. Маленький, курносый, серьезный с виду, он на самом деле был веселым и добрым мальчишкой. Его отец, китобой, большую часть года находился в плавании.

— Знай бьет кашалотов в Антарктике… Отец говорит, поглядишь на них в океане — молиться хочется, такие они красивые.

Тогда они сидели на лузановском пляже. Прислушиваясь к шуму зыби, Вася продолжал:

— Отец там, а я здесь с мамой и сестрами, Таней и Славкой. Живем дружно, одно плохо — площадь у нас малая. Всего вместе с кухней восемнадцать метров. А вот у твоих целых пятьдесят. Отобрать у них хотели лишнее. Тогда они тебя выписали…

— Так и думал, — нисколько не удивившись, сказал Лешка.

— И живут Жуковы — все в дом, все в дом, как кроты… Но ты, Лешка, не такой! Знаю. А Зинаида Петровна — штука!..

— Из-за нее отец мою покойную мать бросил, перебирая пальцами песок, глухо вымолвил Лешка.

— Видать, не сладко тебе, — сказал Вася.

— Одна радость, что школа!

— Верно, хорошая у нас школа!

Мальчики повеселели.

— Лешка! — Тут Вася, понизив голос до шепота, спросил;— Тайна у тебя какая-нибудь есть?

— Есть! — рассмеялся Лешка. — Как маленький ты, Васька, потеха! Ну, есть тайна одна. Я мальков зеркального карпа пустил в ставок. Прижились. А вернусь к лету на Скумбрийный, позову всех и скажу: «Глядите, карпы здесь какие!»

— Лешка, и мне дело рыбное нравится.

Темно-зеленое море глухо, недовольно ворчало. Весь берег был завален красными водорослями. Множество молодых мидий, оторванных от дна прибойной зыбью, лежали черными кучами на песке.

— Шторм идет, — глядя на них, определил Лешка.

— И сейчас шторм.

— Какой это шторм? Только ребятенок его косолапый. Вот к вечеру загудит. А там, на Скумбрийном, земля под ногами заходит, что твоя палуба судовая!

— Что же тогда старики делают? — спросил Вася.

— Дед поднимет к ночи штормовые огни на берегу, там, где подводные скалы.

— Дед хороший?

— Дед славный… Партийный… Боцманом был… Ходил в дальнее.

— А бабка?

— И бабка хорошая. Красивая. Сейчас, наверное, сидит дома, радио слушает… А в ногах у нее лежит кот Фомка.

— Вроде как колдунья. Видно, скучища там… Тоска. И страшно, — участливо произнес Вася.

Но это почему-то не понравилось Лешке. Он строго сказал:

— Ты, Вася, остров Скумбрийный не обижай!

— Видать, ты крепко свой остров любишь?

— Люблю. А весной там, как только пойдет рыба, кругом паруса! Паруса! И фелюги моторные! И сейнеры! И костры на берегу!

— Значит, туда вернешься?

— Окончу школу — вернусь. Деда сменю. Рыб наблюдать буду.

— Лешка!

— Снова все Лешка да Лешка.

— Нет, ты слушай, я к тебе летом приеду, на остров твой. С аквалангом, маской, ластами и подводным ружьем. Примешь?

— Приму. И днем и ночью!

Вася и Лешка притихли… Неожиданно умолкло и море, словно решило помолчать заодно с мальчиками.

Но через минуту-две оно зашумело с прежней силой.

— Пора домой, — сказал Лешка, — а не хочется.

Вася положил руку на плечо Лешки и утешающе сказал:

— Лешка, сестры мои собираются на целинные земли… Пусть летят, гуси! А когда улетят, переходи ко мне! Дело?

— Дело! Спасибо, Вася!

Шторм, обещанный Лешкой, налетел под вечер, был он на баллов девять, и чайки, не выдержав его гремящего натиска, с жалобным криком подались в приморскую степь, в травы, пахнувшие полынью.

Собираясь на следующий день в школу, Лешка почувствовал во дворе запах гари. Он подошел к окну и увидел, как из Васиной квартиры вырываются черные столбы дыма. Спустя минуту он услышал отчаянный крик соседей.

— Вася там!.. Васька остался!..

Лешка стремглав сбежал вниз по лестнице и бросился к Васиной квартире… К счастью, дверь оказалась незапертой, и он, прикрыв глаза ладонью, проник к своему другу.

Вася лежал без сознания на полу кухни возле окна.

— Вставай! — закричал Лешка. — Поднимись! Ну, Сом! Сомище! Васька!

Нет, Васе не подняться. Тогда Лешка взвалил его на себя и ринулся к двери. Пламя остановило мальчика. Что делать? Надо выпрыгнуть из окна. Высоко. Верная смерть… Кашляя и задыхаясь, Лешка сорвал с кухонного стола клеенку и, завернув в нее Васю, прорвался с ним на лестничную площадку. Там он свалился на руки подоспевших пожарников.

Во дворе Вася сразу очнулся. Лешка усадил его на какой-то ящик под деревом и спросил:

— Как случилось?..

— Провод загорелся… А я спал… Хотел в окно…

Пожарники, заглушившие пламя в какие-нибудь десять минут, подошли к Лешке.

— Медаль, Алексей Жуков, получишь за спасение, — сказал один из них и одобрительно хлопнул Лешку по спине.

— Под счастливой звездой родились вы, черти! Даже не обожглись… — сказал другой.

Когда все разошлись, Лешка привел Васю к себе и велел ему ложиться на раскладушку.

Но Вася решительно отказался.

— Придет мать с сестрами, узнают, что здесь случилось, будут меня ругать. Ты, Лешка, лучше отведи меня к дяде Феде, на Садовую…