Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потери «батальона смерти» составили 30 убитых и 70 раненых. Сама комбат была награждена Георгиевским крестом и представлена к чину подпоручика.
Генерал Людендорф писал: «Из всех атак, направленных против прежнего Восточного фронта (Эйхгорна), атаки д июля, южнее Сморгони, у Крево были особенно жестоки… Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронта. Русские оставили наши траншеи. Это не были уже русские прежних дней».
Многие подразделения фронта либо вообще отказывались идти в атаку, либо шли лишь частично. Основные потери понес офицерский корпус, который в подавляющем большинстве остался верным долгу. При численном превосходстве фронта (на 19-верстном фронте у Деникина было 184 батальона против 29 вражеских; 900 орудий против 300 немецких; 138 батальонов введены были в бой против перволинейных 17 немецких) операция закончилась с огромными потерями и практически безрезультатно (из 20 тысяч раненых у трети оказались поврежденными лишь пальцы и кисти рук — явные «самострелы»).
На Северном фронте наступление закончилось в один день. Юго-западнее Двинска, как было указано в сводке, «наши части после сильной артиллерийской подготовки овладели немецкой позицией по обе стороны железной дороги Двинск — Вильно. Вслед за сим целые дивизии, без напора со стороны противника, самовольно отошли в основные окопы».
У Гутора случилось вообще неслыханное. Капитан гвардейского гренадерского полка Игнатий Дзевалтовский (польский большевик с апреля 1917 года) взбунтовал и увел с позиций гренадер — гордость императорской России, что открыло фронт на участке 11-й армии. Нанесшие в стык 7-й и 11-й армий контрудар немцы, которым очень удачно подфартило с «растопыркой» Брусилова (удалось спокойно перебрасывать резервы с других фронтов), были несказанно обрадованы, даже не заметив сопротивления.
Попытки спасти ситуацию были лишь эпизодические и от этого особо героические. Известен случай, когда под Тарнополем лично командир 1-го гвардейского корпуса, отчаянный поляк, Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Май-Маевский на виду у бегущего воинства вышел из окопа ОДИН и с револьвером в руке пошел навстречу атакующим тевтонам. Ошеломленные беглецы остановились и, повернув штыки, опрокинули немцев. За этот подвиг сам солдатский комитет постановил представить отчаюгу к СОЛДАТСКОМУ ордену «Егория с веточкой» — Георгиевского ордена с лавровой ветвью, введенного после Февральской революции Временным правительством и вручавшегося при непременном утверждении солдатских комитетов. И это в то время, когда служивые чуть ли не ежедневно стреляли своих офицеров и генералов без пощады.
Тарнопольский прорыв окончательно похоронил иллюзии Керенского. «Революционная армия» не просто отступила — побежала, бросая имущество и вооружение (потери фронта составили 40 тысяч человек). Буковина вздрогнула от буйной обезумевшей толпы, которая дула во все лопатки от противника, коего в глаза не видела, сметая на своем пути главным образом лавки и магазины, грабя, насилуя, убивая, как будто она двигалась по вражеской территории.
Временному правительству доносили сами армейские комиссары: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неимоверное бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России… Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Положение требует самых крайних мер… Сегодня главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».
Не стоит и говорить, что Дзевалтовского потом по суду оправдали (здание суда было окружено «революционными войсками»). Впоследствии он верой и правдой служил большевикам, пока не предал и тех — сбежал от них в Польшу, где подозрительно быстро умер от неизвестной болезни в 1925 году (ходили слухи, что гренадерский капитан был отравлен советскими агентами). Никакое предательство в мире не остается безнаказанным.
Провал «революционного наступления» стал агонией старой армии, наглядно продемонстрировав крушение иллюзий превращения напрочь разложенной многомиллионной вооруженной толпы в некое подобие великой и босоногой армии Наполеона, покорившей почти всю Европу. Другие времена, однако.
«МУЗЫКА БУДУЩЕЙ ВОЕННОЙ РЕАКЦИИ»
Главкоюз Гутор после столь сокрушительного поражения не нашел в себе сил отчитаться перед правительством. Вместо него это сделал Корнилов, отправив 7 июля в столицу телеграмму: «Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения…бежит… Необходимо немедленно… введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий»; в случае отказа применить эту меру вся ответственность падет на тех, кто словами думает править на тех полях, где царят смерть и позор предательства, малодушие и себялюбие». Послание произвело впечатление. Корнилов тут же был назначен Керенским командующим фронтом вместо Гутора. Однако генерал, вопреки ожиданиям, не запрыгал от радости, а поставил конкретные условия, при которых соглашался на этот пост: введение смертной казни для дезертиров и мародеров, военно-полевых судов на фронте. Если, конечно, есть желание сохранить хотя бы то, что есть, и не превратить прифронтовую зону в выжженную землю. Того же требовал и комиссар фронта Борис Савинков, давно предлагавший заменить вялого Гутора на деятельного Корнилова, произведенного в генералы от инфантерии.
Брусилов пишет, что «на это я ему ответил, что никаких его условий в данный момент я выслушивать не буду и не приму и считаю, что высший командный состав подает в данном случае дурной пример отсутствия дисциплины, торгуясь при назначении в военное время чуть ли не на поле сражения. Тогда он сдался и без дальнейших возражений вступил в исполнение своих новых обязанностей».
Здесь прославленный генерал лукавит, ибо в выслушивании его мнения никто не нуждался — вопрос о назначении Корнилова и принятии его условий был уже решен в Петрограде. Брусилов, прекрасно понимавший, что Корнилов с его амбициями на «фронте» не остановится и будет метить на его место, выступал против назначения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});