Нур-ад-Дин и Мариам - Шахразада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Брат! Прекрасная незнакомка! Не соблаговолите ли вы замолчать?
И, видя, что его никто не слушает, тоже закричал:
– Замолчите! Оба!
От изумления Мариам действительно замолчала. От негодования замолчал и Нур-ад-Дин. Всего мгновение стояла тишина, а потом они оба гневно закричали на обидчика:
– Да как ты смел кричать на меня, глупец!
Два голоса, мужской и женский, слились в один. А тот, кто столь неучтиво прервал перепалку, лишь удовлетворенно рассмеялся.
Макама восемнадцатая
– …Вот поэтому я и остался сегодня дома. Ибо, согласись, прекраснейшая из женщин, что деловые заботы меркнут по сравнению с приездом любимого младшего брата, которого я не видел более десяти лет!
Мариам кивнула. Увы, она была не просто опечалена, о нет. Душу ее грызла досада. «Я мечтала помочь ему, спасти его… А выставила себя на посмешище, словно пятилетняя девчонка! Какими глазами он будет смотреть на меня – глупую гусыню, поверившую даже не слухам, а лишь обрывку чьей-то фразы!»
Мариам пила шербет, почти не ощущая его вкуса и сокрушаясь мысленно все сильнее и сильнее. Нур-ад-Дин же, сидя напротив нее, воистину отдыхал душой. Он любовался ее прекрасным, столь любимым лицом и радовался тому, что эта женщина, еще недавно погруженная лишь в печаль об ушедшем муже, смогла возродиться к жизни. И более того, она столь обеспокоилась о нем, Нур-ад-Дине, что бросилась к нему на помощь, ведомая лишь чьей-то глупой болтовней.
«Аллах всесильный! Ну почему же я, достойный мужчина, вдовец, человек умный и наблюдательный, до сего дня так и не разглядел, как она хороша? Почему давно не понял, что она ищет моего общества так же, как я – ее? Почему еще вчера, лакомясь ее сладкими лепешками, не уразумел, что люблю ее – сильную, мудрую, одинокую?»
О, то были мысли, воистину переворачивающие все с ног на голову! Или, быть может, все ставящие с головы на ноги.
Мариам же испытывала совсем иные чувства. Вернее будет сказать, что чувства были все теми же – она давно уже тайком мечтала о Нур-ад-Дине, но мудро сдерживалась, давая ему возможность сделать первый шаг. Если он – о Аллах всесильный, только так, – если он сам этого захочет. Ибо почтенной вдове самой показать, что она грезит о каком-то мужчине… Это невозможно! Более того, это недостойно! Как тогда на эту воистину падшую женину будут смотреть соседи?
И вот теперь она, словно влюбленная кошка или пятилетняя дурочка, кинулась сюда первой, показав, что одно лишь упоминание имени почтенного соседа способно ввергнуть ее в панику и заставить броситься на выручку!
О, Мариам еще долго могла себя мысленно грызть и укорять, но ароматный напиток в чаше закончился. Пора бы и честь знать, словно сказал ей, гусыне, дом ее уважаемого соседа.
И Мариам стала собираться. Она поправила шаль, проверяя, не съехал ли в пылу перебранки с волос тонкий газ, осмотрелась по сторонам, увидев, что корзины так и стоят посреди комнаты, и легко поднялась с подушек.
– Да пребудет вовеки над этим домой длань Аллаха всесильного и всемилостивого! Не буду тебе, почтенный Нур-ад-Дин, более мешать. Ибо ты воистину прав – встреча с братом после долгой разлуки столь сладка, что пренебрегать ею даже для общения с соседями недопустимо!
– Да пребудет и с тобой, добрая моя Мариам, его забота и щедрость! Мой дом – твой дом. Ты можешь приходить сюда во всякий день.
Мариам еще раз поклонилась и, взявшись за обе корзины одной рукой, попыталась гордо уйти. Конечно, из этого у нее ничего не получилось, ибо она позаботилась о здоровье Нур-ад-Дина столь основательно, что корзины эти мог бы оторвать от пола лишь раб, который может в одиночку нести паланкин богатого и толстого купца.
Мариам-младшая бросилась к ней на помощь со словами:
– Я помогу тебе, тетя Мариам!
– Спасибо, доченька, – едва слышно прошептала почтенная вдова, с трудом переживая очередное, как ей показалось, унижение.
Женщины вышли, закрылась и калитка в дувале. И лишь тогда младший брат Нур-ад-Дина, Шейх-ад-Дин, заметил:
– Ты счастливец, брат мой!
– Почему же?
– Потому что не каждому удается вызвать столь сильное чувство. И потом, она, твоя соседка, почтенная Мариам, диво как хороша!
– О да, брат мой, она воистину прекрасна! Но до сегодняшнего дня я, поверь, даже не подозревал, что она испытывает ко мне хоть какие-то чувства. Ибо был уверен, что она по-прежнему думает лишь о своем муже, который умер уже почти шесть лет назад.
– Так она тоже вдовеет? Выходит, вы просто созданы друг для друга!
– Должно быть, это так. – Нур-ад-Дин пожал плечами.
Он никогда не задумывался о подобном. Но сейчас, посмотрев на все происходящее глазами своего брата, человека постороннего, он понял, что Аллах всемилостивый всю жизнь хранил его, подарив ему прекрасную жену, а потом и замечательных друзей, позволив не беспокоиться о семье и доме больше обычного и дав после смерти жены возможность еще раз познать радость любви.
Достойный купец задумался о том, что произошло вчера и сегодня, попытавшись понять, действительно ли прекрасные чувства толкали их с Мариам в объятия друг другу. Или то была просто глупость и печаль одиночества.
Так ничего и не решив, Нур-ад-Дин перестал задумываться о чем-либо, кроме беседы с Шейх-ад-Дином. И потому, конечно, не заметил серой тени, которую никто не отбрасывал. И которая неслышно переместилась к калитке и исчезла за ней.
– Поставь сюда корзины, доченька! Спасибо тебе.
– Не за что, тетя Мариам. Я всегда рада помочь тебе.
– Тогда давай присядем здесь, в прохладе, и побеседуем, пока не вернется домой мой сыночек.
Мариам-младшая замялась. Она не хотела встречаться со своим бывшим, как ей казалось, женихом.
– Прости меня, добрая Мариам, – пробормотала она, – но я должна бежать. Отец, конечно, прекрасный и разумный хозяин. Но, боюсь, ему без меня не справиться с гостями.
– С гостями? Я видела только его брата…
– О да, с гостем, я хотела сказать.
Что-то в голосе девушки насторожило Мариам. И она, сняв шаль, усадила девушку рядом с собой, заглянув ей в глаза.
– Почему ты не хочешь дождаться Нур-ад-Дина, доченька?
– О нет, почтеннейшая, просто я тороплюсь… – ответила та, старательно отводя взгляд в сторону.
– Малышка, что-то произошло между вами? – О, когда дело не касалось ее самой, Мариам была и наблюдательна и мудра.
Мариам же младшая была еще столь юна и столь плохо умела врать, что решила от матери любимого ничего не скрывать. Да и что можно было бы скрыть от этого пристального, прожигающего насквозь взора?
– О да, матушка, – прошептала Мариам. – Мы поссорились. Боюсь, что я была не права… Более того, боюсь, что я своей глупостью вызвала столь сильный гнев твоего сына, что он более никогда не посмотрит в мою сторону.
