Непристойное предложение - Керстин Гир

Пикировка растений – это своего рода медитативная работа. Приходится многократно повторять одну и туже операцию на протяжении очень долгого времени. Штефан не понимал, почему я не хочу при этом даже включать радио. Но я не могу слушать музыку – это нарушает интимный характер работы. Кроме того, с музыкальным сопровождением невозможно спокойно беседовать с растениями. Каждый стебелек, правильно обработанный и обласканный, радовал меня, как ничто на свете. Эти растения в свое время попали ко мне в руки в виде маленьких семян, собиравшихся и сортировавшихся месяцами, были взлелеяны и взращены кропотливым трудом. И даже Штефан признавал ценность этой работы. Конечно, он не раз напоминал мне, сколько было потрачено удобрений, воды, времени и т. д. и т. п., по я была уверена, что космеи стали на этой земле почти что моими детьми.

Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.

– Осторожно, мой костюм! – засмеялся он.

– О чем ты говоришь? – мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.

– Это было так ужасно?

Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.

– А у тебя? – спросила я. – Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?

В чем-то другом я не могла представить себе Эвелин ни при каких обстоятельствах.

– Ах, Молли-Олли, – произнес Штефан, оставив все мои вопросы без ответа. – Как же ты хороша, когда ревнуешь. Но у меня на самом деле были совсем другие заботы.

– Какие же? – спросила я.

Неужели он беспокоился о том, надел ли что-нибудь на себя Оливер, отправляясь спать. И что тот увидел потом, выйдя из душа и бреясь. Я не знала.

Но Штефан совершенно не думал об Оливере.

– Зегебрехт отказался от нашего предложения, – сказал он.

– Что? Так быстро? Ты же договаривался с ним только на той неделе.

– Да, но они больше не заинтересованы в сотрудничестве. – Штефан вздохнул. – Я только теперь узнал, что дочь Зегебрехта замужем за владельцем «Цветов Мюллера». И здесь уже ничего не поделаешь. Они, естественно, будут работать заодно.

– Но ведь оформление могил и впрямь не совсем то, чем мы хотели заниматься, правда? – попыталась я успокоить его.

Штефан отстранил меня от себя.

– Олли, ты что, не хочешь понять? Сейчас речь идет просто об элементарном выживании. Если мы немедленно не поднимем прибыль, нам придется закрыть магазин!

Я засмеялась:

– Ха-ха, ты совсем забыл, что у нас скоро будет миллион!

Штефан вздохнул.

– Олли, временами ты просто по-детски наивна. Если мы не сохраним магазин, то и миллион нам уже не понадобится. Мы просто окажемся банкротами.

Я сконфузилась.

– Да, но… – начала я, но в этот момент Петра просунула голову с детсадовской прической в дверь оранжереи.

– Не стоило особенно утруждать себя размышлениями, чтобы понять, что ты опять по локоть измазала руки в земле, – заявила она. – Там та женщина, которая хочет купить самшиты, но сама не знает, что ей надо. Ох… – В этот момент она осеклась, и ее голосок зажурчал, словно весенний ручеек. – Хелло, господин Гертнер, я и не знала, что вы тоже здесь.

Накрашенные губы расплылись в приветливой улыбке.

Штефан рассмеялся.

– Так что там с покупательницей? – раздраженно спросила я.

Петре следовало появиться именно сейчас, во время такого важного разговора.

– Я сказала, что самшитов у нас нет, а она теперь непременно хочет поговорить с начальницей, – недовольно сказала Петра.

Женщина, вероятно, хотела обсудить хамское поведение нашей продавщицы.

– Я иду, – со вздохом произнесла я. – Мы договорим позже, да, Штефан?

– Непременно, – сказал Штефан.

Я с удовольствием подарила бы ему долгий поцелуй, но куда уж…

– А вы знаете, что выглядите почти как Кевин Кёстнер? – услышала я ее голос, даже не успев выйти.

Штефан самодовольно рассмеялся:

– Как Брэд Питт, хотели вы сказать.

– Да, точно, или как он, – подтвердила Петра.

Я опустила глаза. Господи, почему же ей никто не намекнет, что она глупа, как черствый диабетический батон?

Глава 8

В обеденный перерыв я встретилась с Элизабет во время пробежки. Она, естественно, хотела знать, как прошла моя первая ночь на новом месте.

– Ночь прошла хорошо, – сказала я, направляя взгляд на датчик пульса у меня на запястье.

После первого повышения нагрузки частота сердцебиения оказалась опасно высокой. Может быть, это было лишь результатом снова посетивших меня воспоминаний о сегодняшнем утре. Мне следовало непременно хоть с кем-то поговорить об этом, сколь бы неприлично это ни было.

– Но потом случилось нечто ужасное, – драматическим тоном сказала я.

– Что же? – Элизабет от любопытства остановилась как вкопанная.

– Итак, я утром побрела в ванную и устроилась на унитазе. – Мое лицо стало пунцовым. «О таких вещах обычно не говорят с другими людьми», – всегда напоминала мне моя приемная мать. Даже слово «унитаз» сошло с моих губ с большим трудом. – Я даже не знаю, как об этом сказать. Когда я сидела там, в этот момент…

Элизабет обхватила рукой мое запястье.

– О нет! Я что-то слышала о таких вещах, но всегда думала, что это лишь газетные страшилки. Что это было? Крыса? Кайман? Огромная змея? – с каждым новым словом ее голос дрожал все больше.

Я опасливо посмотрела на нее.

– О Боже! Я бы умерла на месте! – прошептала Элизабет. Ее руки покрылись гусиной кожей. – Ах ты, бедняжка!

– Это был не зверь, Элизабет! – Я все еще не могла справиться со смущением.

Элизабет наморщила лоб.

– Не зверь, но кто же тогда?

– Я там делала… линг-линг, – очень тихо сказала я.

– Что? – переспросила Элизабет. – А что это такое? Особая китайская гимнастика, которую можно делать только на унитазе?

– Пи-пи, – пискнула я.

– Пи-пи, – повторила Элизабет и со вздохом снова двинулась вперед.

Я семенила рядом с ней.

– Тогда можешь не рассказывать мне свою страшную историю, – сопела Элизабет. – Ты пошла сегодня утром в туалет, чтобы сделать пи-пи. Супернапряженный сюжет. В самом деле. Я действительно под страшным впечатлением от услышанного. Но что-то не усматриваю в этом особой остроты.

– Но это же еще не все, – сказала я. – Как раз когда я сидела на унитазе, из душевой кабины вышел Оливер.

– И? – Элизабет снова остановилась. – Ах, я понимаю! Зверь сидел в душе. Или маньяк с топором. Тоже хорошо.