Рассказы. Часть 2 - Эдмонд Гамильтон

Беррью снова заговорил, не отрывая глаз от Ферриса:

— Беги, Лиз. Уходи из леса. А этот… убийца должен умереть.

Он бросился на Ферриса, в его белом лице и стиснутых кулаках ясно читалась смерть.

Они упали, сжимая друг друга в объятиях, и уже скользили вокруг них лианы, делая петли и опутывая их, и стягивая их все туже!

А затем лес закричал.

Акустические и телепатические крики раздались одновременно, полные ужаса. Крики были полны нечеловеческой агонии.

Хватка Беррью разжалась. Француз, спутанный вместе с Феррисом кольцами лиан, поднял в ужасе глаза.

Затем и Феррис увидел, что случилось. Маленькая пробирка разбилась, ударившись о ствол баньяна, когда Беррью напал на Ферриса.

И щепотка серо-зеленой плесени разнеслась по лесу быстрее, чем пламя! Вырвавшись на свободу, серо-зеленый убийца распространялся, размножаясь с ужасной быстротой!

— Боже! — завопил Беррью. — Нет… Нет!..

Даже в нормальном темпе болезнь распространяется мгновенно, а для Ферриса и остальных, живших в замедленном темпе, она бушевала холодным пламенем смерти.

Она охватила стволы, ветви и воздушные корни величественных баньянов, съедая листья, споры и почки. Она торжествующе понеслась по земле, по лианам, траве и кустам, ворвалась на другие деревья по воздушным мостам лиан.

И она прыгала среди лиан, опутавших двух человек! В безумной, смертельной агонии лианы корчились и стягивались.

Феррис почувствовал затхлую плесень во рту и ноздрях, ощутил, как лианы, словно стальные кабели, выдавливают из него жизнь. Мир потемнел…

Затем сверкнуло и просвистело стальное лезвие, и давление ослабло. Голос Лиз достиг его ушей, руки Лиз пытались вытащить его из умирающих, сжимающихся лиан, которые она частично перерубила. Он выкарабкался на свободу.

— Мой брат! — задыхаясь, воскликнула Лиз.

Феррис неуклюже рубил мачете массу умирающих, корчащихся змей-лиан, все еще опутывающих Беррью.

Когда Феррис разрезал лианы, показалось его лицо. Оно было темно-багровым, застывшим, с остановившимися, мертвыми глазами. Петля лианы обвилась вокруг его шеи.

Лиз опустилась возле него на колени, горько рыдая, но Феррис поставил ее на ноги.

— Нужно убираться отсюда! Он мертв… но я позабочусь о его теле.

— Нет, оставь его здесь, — всхлипнула она. — Оставь его здесь, в лесу.

Мертвые глаза, видящие смерть чужого мира, с которым он теперь слился навеки… Да, это было правильно.

Сердце Ферриса дрогнуло, когда он пошел с Лиз назад через лес, колыхавшийся и бушевавший в смертных муках.

Далеко во все стороны летела серо-зеленая смерть. И все слабее, слабее доносились странные телепатические крики. Он так и не был уверен, что слышал их на самом деле.

— Мы умираем, братья! Мы умираем!

А затем, когда Феррису уже казалось, что его здравый ум вот-вот погибнет под весом чужой агонии, произошла внезапная перемена.

Пульсация смены дня и ночи стала растягиваться, каждый период света и тьмы становился все длиннее и длиннее…

Период головокружительного беспамятства вменился полным сознанием. Они неподвижно стояли в большом лесу, в ярком солнечном свете.

Они больше не были хунети.

Хлорофилловый экстракт в их телах исчерпал свою силу и они вернулись к обычному темпу человеческой жизни.

Лиз ошеломленно подняла глаза на лес, который теперь казался застывшим, мирным, безмятежным — и в котором серо-зеленая болезнь ползла так медленно, что они не видели ее движения.

— Тот же лес, и он по-прежнему корчится в агонии, — хрипло сказал Феррис. — Но теперь мы снова живем с нормальной скоростью и не можем этого видеть.

— Пожалуйста, уедем! — Девушка содрогнулась. — Прочь отсюда, сейчас же!

У них заняло около часа вернуться в бунгало и упаковать вещи, которые можно было унести с собой.

Они вышли на тропу, спускавшуюся к Меконгу.

В свете заходящего солнца была хорошо видна область больного леса, значительно продвинувшаяся вдоль их пути к реке.

— Эта болезнь убьет весь лес? — спросила девушка.

— Нет, лес будет бороться и со временем победит. Но для него это будет очень не скоро. По нашему счету — через годы, десятилетия. Хотя он это воспримет быстрее, свирепая борьба бушует уже сейчас.

Когда они тронулись в путь, Феррису показалось, что в его голове все еще пульсирует слабый, отдаленный, чужой крик:

— Мы умираем, братья!

Он не оглянулся, но знал, что никогда больше не вернется ни в этот, ни в какой другой лес, что с его профессией покончено и больше он никогда не убьет ни одно дерево.

ОСТРОВ СПЯЩЕГО

Никому не нравится бессонница — это подтверждает рекордная продажа снотворных таблеток… но существуют места, где сон может стать опасным. Вам может присниться…

Гаррисон лежал лицом вниз на спасательном плотике и чувствовал, как солнце медленно пожирает его мозги. После четырех дней на плоту единственное, что он чувствовал, это жару и жажду — в бредовом состоянии голода уже не ощущалось. Маленький плот мерно поднимался и опускался на длинных, ленивых волнах Тихого океана, и каждый раз, когда он шел вниз, голубая вода ласково омывала лицо Гаррисона.

Он смутно сознавал, что долго не продержится. Сейчас это было уже делом нескольких часов, когда он, наконец, сдастся и хлебнет голубой воды, которая так призывно плескалась у его лица, а затем умрет в страшных мучениях. Конечно, здравомыслящий человек не станет пить морскую воду, но несчастный, который находился среди Тихого океана в течение четырех дней без пищи и воды, вряд ли останется в здравом уме.

Он вновь с горечью подумал о том, что другие оказались счастливчиками, те, кто обрел быструю смерть, когда взрыв пустил ко дну их судно «Мери Д.». Теперь другие члены команды обрели покой, плавно покачиваясь и погружаясь в прохладный темный донный ил. И лишь он, находившийся в момент взрыва на грузовой палубе, успел выпрыгнуть за борт, чтобы иметь несчастье остаться в живых.

Гаррисон вновь подумал о воде. Он знал, что это только ускорит приближение смерти, но не мог заставить свой слабеющий рассудок отказаться от сладких грез. Перед его мысленным взором проплывали видения серебристых ручейков, бегущих по темным камням, пузырящихся минеральных источников, спокойных рек и голубых озер. Ему виделись хрустальные бокалы, наполненные ледяной водой, запотевшие от холода. Он всхлипнул, прижав лицо к горячему, пропитанному солью брезенту. Часы превратились в вечность. Он не осознавал, что солнце уже село, пока обжигающее раскаленное дыхание ветра немного не утихло. Гаррисон поднял голову, приоткрыл воспаленные, покрасневшие глаза. Была ночь, плот покачивался на темной, убаюкивающей воде, а небо было густо усыпано звездами. Он снова уронил голову на брезент… Где-то рядом послышались монотонный скрежет и шуршание. Сколько прошло времени, прежде чем эти, совершенно незнакомые звуки потревожили его помутившееся сознание? Они звучали в довольно регулярном ритме. Скрежет, шуршание — затем тишина. И снова скрежет, шуршание…