Ненавижу тебя (СИ) - Шварц Анна

— Ее одежду.

— Она сушится. Ты собралась сейчас уходить?

— Ей пора давно спать, — произношу тихо я, — прости. Это невежливо, и я даже не смогу тебя поблагодарить, но пока мы доедем…

— Ты нормальная? Можешь уложить ее здесь. Она почти что освоилась, хотя это и стоило мне пары миллионов нервных клеток. Нахрена ты сейчас потащишь ребенка в ночь по пробкам?

У меня появляется чувство, будто кто-то загнал мне в грудь раскаленный железный прут. Какая же дура я была — выйти замуж за такого человека… я закрываю глаза и вспоминаю ненароком, как Родион потащил нас от моей двоюродной сестры домой, потому что ему там наскучило сидеть. В полночь. И его не остановило то, что мне пришлось будить Соню, чтобы ее одеть. Конечно, я последняя дура, что тогда слушалась его беспрекословно, считая, что он обязательно оценит мою жертвенность и исправится.

Вот, пожалуйста. Абсолютно посторонний человек позаботился о Соне лучше, чем ее настоящий отец.

— Никольская, ты плачешь, что ли?

— Нет, — бормочу я, открывая глаза. Элиас сидит рядом, внимательно разглядывая мое лицо, — просто думаю. Ты что, отобрал Соню у моего бывшего мужа?

Он усмехается.

— Почти. Сказал отпустить ребенка и предложил вызвать полицию, когда он захотел уйти. Потом охрана выкинула его на улицу.

На улице Родиона я не видела, и меня охватывает ярость.

— Он просто оставил Соню тут?!

— Ты меня спрашиваешь? Я надеюсь. Если бы сюда пришла полиция — мне бы было совсем не круто, Никольская.

Чума просто. Бросить ребенка на произвол судьбы и сбежать. Видимо, Родион сам испугался разборок, но… мне от этого не легче! Слава Богу, что он пришел именно в отель Элиаса и он был тут в это время!!! Застрелиться.

— Как тебя угораздило за такое чмо выйти, Анастасия? — иронично интересуется бывший друг.

— Давай без нотаций? — фыркаю я в ответ. Он только криво усмехается.

Соня подозрительно тихо сидит, и я перевожу на нее взгляд. Дочь, положив голову мне на плечо, спит, размеренно посапывая носиком. Бедная. Устала совсем. Я глажу ее по волосам, вытираю тыльной стороной руки личико, измазанное в клубнике, и аккуратно беру ее на руки, поднимаясь и поворачиваясь к Элиасу.

— Куда я могу ее уложить? — тихо спрашиваю я. Он снова странно и задумчиво смотрит на Соню. В который раз. Я бы многое отдала, чтобы увидеть, чем он пытался ее отвлечь, и как у него получилось завоевать доверие девочки, если у нее сейчас возраст страхов — она даже Родиона испугалась в прошлую встречу, потому что практически его не видела.

«Определенно, кому-то с мужем повезет» — мелькает у меня грустная мысль. Вряд ли Элиас при разводе вел бы себя, как дерьмо. Хотя, кто его знает. В отличие от того же Родиона он деньгами и властью не обделен — а при наличии таких рычагов можно сделать много плохого…

— Никольская, ты слышишь?.. — выбивает меня из раздумий голос бывшего друга, — направо иди в комнату, там кровать.

— Спасибо, — отвечаю я, а он пожимает плечами.

— За что? Я переодеваться, — он смотрит на отпечаток ботинка и, развернувшись, уходит, на ходу стягивая футболку. Я чувствую, как уши начинают горячо пылать.

Если бы не спящая на руках Соня, которая весит уже около пятнадцати килограмм, то я бы так и осталась стоять, провожая взглядом этого мужчину с телом греческого бога.

Эпизод 34. Настя

Соня на огромной кровати смотрится совсем маленьким комочком. Я укрываю ее, погладив по волосам, смотрю на опухшее от слез личико, и желаю Родиону всего самого… хорошего, блин. Чтоб его где-нибудь бросили! Желательно в незнакомой и враждебной стране, чтобы почувствовал — каково это.

Ладно, слава Богу, что все в порядке. У меня не трясутся руки и я уже успокоилась, стоило мне привести мысли в порядок, пока я подтыкала края одеяла, слушая тихое дыхание ребенка.

Я заминаюсь, перед тем, как выйти из комнаты. Не знаю даже, как благодарить Элиаса. У меня не хватит слов, да и достаточно ли их будет? Он вернул мне самое ценное. Даже позаботился о Соне, хотя сам признался, что детей у него нет и общаться с ними он не умеет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вернул Соню, предложил помочь с адвокатом, и вообще кажется сейчас абсолютным душкой, способным обеспечить райскую жизнь. Я не понимаю, почему он это делает. Между нами — пропасть в пятнадцать лет, да и сама жизнь постаралась развести нас еще дальше. Какая разница — как вы дружили в школе, если теперь ты обычная разведенная женщина с ребенком, и в тебе медленно затухает огонек легкости и авантюризма. А он — красивый мужчина, обеспеченный и свободный.

И я легко могу представить, как он покровительствует какой-нибудь воздушной нимфе, главная забота которой — в какой из салонов красоты сходить завтра, а не вот это все.

Тысяча вопросов, но ответов на них нет.

Я выхожу из комнаты и тихо прикрываю дверь.

— Советую снять квартиру, — я вздрагиваю от неожиданности — голос Элиаса звучит над ухом. Не заметила его, задумавшись, — в другом районе, Настя.

— Зачем? — поворачиваюсь и тихо хмыкаю. Он накинул рубашку, но не застегнул ее, поэтому передо мной — чистой воды оргазм для женских глаз. Скольжу взглядом по загорелой коже, которая контрастно выделяется на фоне белой ткани рубашки, и по четким мышцам груди. Медленно опускаю глаза вниз, рассматривая мышцы пресса. Демоны, Элиас, видели бы тебя бывшие одноклассники. Превратился из гадкого утенка в настоящего лебедя.

— Мои глаза выше, Никольская. Не переедешь — и твой черт опять попробует выкрасть дочь.

Кончики ушей становятся горячими, и я быстро вскидываю голову, встречаясь с ироничным взглядом Элиаса. Стыдно.

— Ты в расстегнутой рубашке, Бергман. Если бы я так ходила — ты тоже не в глаза бы мне пялился, — отмазываюсь легко я, хотя, дурацкое чувство, что меня спалили за слишком откровенным вниманием, не пропадает.

— А если я сниму ее вообще?

Гм.

— Или ты снимешь ее с меня, Настя… — он протягивает руку и упирается ею в дверь за моей спиной, наклоняясь ко мне с дьявольской улыбкой. Серые глаза бывшего друга будто горят в темноте.

Я пытаюсь остановить его — ладонью. Его кожа гладкая и горячая по сравнению с моей. Черт, просто машина для соблазнения. Не очень я хотела его трогать, но теперь едва сдерживаюсь, чтобы не поводить ладошкой по этому произведению исскусства. Настя, верни себе самообладание! Иначе произведешь впечатление оголодавшей бабы.

— Хочешь похвастаться собой? — произношу я, но выходит очень странно и сдавленно. Элиас хмыкает, услышав мой голос.

— Предположим. Мы ведь были друзьями… кто, как не лучшая подруга детства заценит, как я изменился, м?

— Хорошо, Эли, раздевайся. Я оценю тебя… по десятибальной шкале, — вырывается у меня и я громко фыркаю, ставя точку. Соблазнитель чертов. У него выходит это отменно, но я просто обязана вернуть ему чувство неуверенности, которое он вызывает во мне своими неожиданными подкатами.

Он, усмехнувшись, снимает с себя рубашку. Взгляд у него несколько вызывающий, и я бы могла назвать его самовлюбленным индюком — потому что только они раздеваются с таким видом. Да-а, вряд ли он чувствует себя сейчас неуверенно.

Ладно, ставлю все десять баллов, потому что мой взгляд сам по себе жадно рассматривает его обнаженный торс. Он точно продал душу дьяволу.

— И сколько лет своей жизни ты потратил на спортзал?

— Немного, Никольская, — его пальцы обхватывают мое запястье, и Элиас заставляет провести ладонью по его груди, останавливаясь там, где бьется сердце. Я замираю от неожиданности, позволяя ему это делать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты злишься сейчас на тех, кто обижал тебя в школе? — задаю я неожиданный вопрос. Мне правда интересно, как он себя сейчас чувствует, когда его жизнь круто изменилась со времен школы.

Он тихо смеется в ответ.

— Настя, ты серьезно? Естественно, мне уже плевать.

— Тогда почему ты все эти годы таил на меня обиду? — интересуюсь я, и веселье исчезает с лица бывшего друга. Его взгляд на секунду становится настолько пронзительным, что кажется, будто он меня обжигает.