Жернова истории 3 - Андрей Колганов

Июльская жара нынешнего года мало чем отличается от жары августа 1925-го, так что пропеклись мы изрядно, да и вес маленько сбросили. Возвращение в Москву сразу же швырнуло нас в водоворот текущих дел. Моя половинка с головой ушла в упорядочение режима секретности на предприятиях Военпрома, вместе с комиссией РКИ и представителями ОГПУ. На меня же навалилась текучка, отложенная и поднакопившаяся за время отпуска, и заботы, связанные с завершением расчетов по нашей первой целевой программе.

Да уж, — назвался груздем, не говори, что не дюж. Однако спецы в ВСНХ подобрались крепкие, и, пока я отсутствовал, сумели проделать значительную часть расчетов. Но пока это были разрозненные прикидки по отдельным направлениям. Теперь же предстояло свести их в общую картину, и посмотреть, на какие итоговые цифры выводят нас наши расчеты.

Мобилизовав специалистов вместе с их помощниками, за несколько дней получаю сводные данные… и хватаюсь за голову. Программа требует двадцать шесть миллиардов золотых рублей капиталовложений за пять лет! Если мне память не изменяет, в известной мне истории первая пятилетка с огромным перенапряжением сил обошлась нам восемнадцатью миллиардами рублей капиталовложений в промышленность (общую цифру, увы, вспомнить не могу). Но двадцать шесть миллиардов только по программе повышения материального и культурного уровня жизни трудящихся!? Да за это мне уже в Госплане голову отвернут, не доводя дело до Наркомфина.

Те же эмоции вызывает у меня строка "Сводный лимит валютных расходов". Да никто нам столько валюты под наши замыслы не даст, все пустят на закупку машин и оборудования.

— Нет, товарищи, — говорю собравшимся в моем кабинете разработчикам программы. — Я, конечно, понимаю, что из этих двадцати шести миллиардов большая часть – это затраты по различным отраслям промышленности. Но все равно – цифра заведомо нереальная.

Мне никто не возражает. Люди грамотные, сами понимают, что наскрести такую сумму капиталовложений негде. Со вздохом выношу вердикт:

— Будем резать!

Жаль, конечно, таких привлекательных наметок, но ничего не поделаешь. В покинутой мною реальности дело вообще решалось за счет снижения благосостояния населения. Если здесь удастся провести индустриализацию в сопровождении пусть мизерных, но все же улучшений, это уже будет огромная победа. Что же нам удастся сохранить? И от чего придется отказаться?

Смотрю на целевые установки программы и начинаю, скрепя сердце перечислять:

— Производство семейных холодильников, стиральных машин и пылесосов вычеркиваем. Оставляем только затраты на инженерно-конструкторские наработки по подготовке выпуска опытных партий. По жилищному строительству – бюджетное финансирование строительства заводских поселков из отдельных домов на одну семью вычеркиваем. Семейные дома, если и будем строить, то за счет ведомственных денег и средств индивидуальных и кооперативных застройщиков. За счет бюджета – только многоквартирные дома. Далее…

Закончив перечисление, отправляю всех пересчитывать программу заново. На следующий день ко мне приходит профессор Каратыгин.

— Тут вот какая штука получается, — недовольно бурчит он. — Вы нам вчера общую сумму валютных лимитов урезали втрое. Так коллеги мне жалуются, что теперь в эти рамки закупка импортного сырья для производства шелковых, шерстяных и хлопчатобумажных тканей никак не влезает. А я-то знаю, что наше сельское хозяйство этих видов сырья производит совершенно недостаточно! Скажем, тонковолокнистого хлопка у нас вообще не выращивают. Что же, нам программу поставок для текстильной промышленности резать? Ведь это сжатие товарных фондов, которые и так скудны донельзя! Если же не дать на село ситец и сукно, боюсь, мужик начнет хлеб придерживать.

Каратыгин – весьма примечательная фигура. Действительный статский советник, землевладелец, он, и пойдя на службу Советской власти, не переставал вести антисоветских разговоров, особенно во время заграничных командировок. За это Дзержинский снял его с поста редактора "Торгово-промышленной газеты", но на работе в ВСНХ оставил, несмотря на многочисленные шепотки ревнителей "классового подхода".

— Евгений Сергеевич, — говорю ему, — вы же у нас планами развития земледелия занимаетесь? Так жду от вас конкретных предложений по замещению импортного сырья для легкой и пищевой промышленности отечественным. Озаботьтесь не только хлопком, шерстью, шелком, но и льном, подсолнечником, сахарной свеклой, табаком, чаем… Ну, не мне вам указывать, на что еще нужно обратить внимание. И ваши предложения – мне на стол, не дожидаясь окончания разработки программы. Чует мое сердце, что это дело срочное, потому что когда индустриализация наберет ход, времени на раскачку нам уже не дадут.

— Батенька, — сердито выговаривает мне Каратыгин, — этакие-то замыслы ведь тоже немалых денег потребуют! И все равно – за год-другой нам расширение местной сырьевой базы не осилить.

— На это деньги выцарапаем, потому что иначе валюту нужно будет тратить, чтобы не оставить промышленность без сырья, — парирую его возражения. — И раз дело это не быстрое, тем более надо разворачиваться немедленно, а не когда жареный петух в темечко клюнет, — в ответ на эти слова профессор недовольно хмурится, но покидает кабинет без продолжения препирательств.

В результате следующая попытка сверстать сводную программу обнаруживает, что импортозамещение по сырью требует не только дополнительных капиталовложений, но и расширения агрономической помощи, дополнительного увеличения выпуска тракторов, специализированных сельхозмашин и инвентаря, и, соответственно, отпуска бензина и керосина селу.

— Виктор Валентинович, — мой помощник, Сергей Константинович Илюхов, проверяющий сводные расчеты, поднимает глаза от бумаг. — Баланс по металлу, мощностям машиностроительных заводов и нефтеперерабатывающих производств не сходится. Придется отказываться от дополнительного выпуска сельхозтехники.

Опережая возражения готового уже возмутиться профессора Каратыгина, бросаю коротко:

— Нет! — и тут же начинаю объяснять. — На сокращение поставок техники на село мы пойти не можем. Сократить придется что-то другое. Придется, наверное, ужимать программу производства пригородных электропоездов, трамваев и автобусов, а от производства троллейбусов оставить только выпуск опытной партии.

— Может быть, пока обойдемся без строительства метрополитена в Москве? Сразу прорву деньжищ и материалов сэкономим, — бросает реплику кто-то.

— Увы, хотя метрополитен влечет за собой огромные затраты, но без него Москва задохнется, — уж в этом-то я уверен, прекрасно помню, как читал в свое время о страшной перегрузке наземного транспорта в столице.

Долго ли, коротко ли, но черновой вариант программы был закончен и отдан на растерзание специалистам Госплана. На совместном заседании Президиума ВСНХ и Президиума Госплана подводились итоги совместной работы наших специалистов. Надо сказать, что мнения госплановцев разделились. Если одни, преимущественно старые спецы, вроде Осадчего или Таубе, считали, что мы размахнулись чересчур широко, то другие, напротив, полагали, что мы недооцениваем возможности развертывания социалистического хозяйства.

Среди последних особенно усердствовал Ю. Ларин, который, запальчиво упрекая нас в неверии в творческие силы пролетариата, не преминул объявить, что эта позиция вытекает из меньшевистского засилья в ВСНХ. Эту фразочку о меньшевистском засилье он пускал в ход уже не первый раз, так что Феликс Эдмундович в своем выступлении счел нужным заметить:

— Ленин часто говорил, что Ю. Ларин любит сплетничать. Это верно. Вот теперь он в разных местах фистулой свистит, что, мол, в ВСНХ – меньшевистское засилие. Пожелаю, чтобы и в других наркоматах было такое же засилие, — заявил председатель ВСНХ. — Это засилие превосходных работников. Разве это плохо? Бывшие меньшевики – Гинзбург, Соколовский, Кафенгауз, Валентинов, как и многие другие, занимающие менее ответственные посты, замечательные работники. Их нужно ценить. Они работают не за страх, а за совесть, всем бы этого пожелал. Мы очень многое потеряли бы, если бы у нас их не было, — подвел он итог.

Через несколько дней переработанный с участием Госплана проект был сверстан, и отправлен за подписями Дзержинского и Крижижановского на рассмотрение в Политбюро. А я обрадовал своих коллег известием, что теперь нам предстоит разработать следующую программу – на этот раз по развитию станкостроения и точного машиностроения. Эту программу предполагалось разрабатывать вместе со свежеиспеченным Государственным комитетом по науке и технике, потому что здесь речь шла о борьбе за научно-техническую самостоятельность СССР. Мало было закупить оборудование и лицензии за границей, пригласить к нам инженеров и техников, и с их помощью начать клепать станки по зарубежным образцам. Надо было срочно начинать учиться разрабатывать, конструировать и производить станки и машины собственными силами.