То, что скрыто - Хизер Гуденкауф

Эллисон

Я очень дергаюсь. Больше, чем когда сдавала выпускные экзамены, и даже больше, чем когда ждала результатов. Мне в самом деле хочется хорошо проявить себя на работе. Моя жизнь пойдет по-новому, и сейчас очень важно, как начать.

Хотя еще только начало сентября, воздух свежий и морозный; на многих листьях я вижу красную и желтую кайму. Я прихожу к «Закладке» еще до открытия и взволнованно топчусь у входа. Миссис Келби подъезжает на стоянку и машет мне рукой из машины.

– Доброе утро, Эллисон! – кричит она, выходя. – Ну как, готова к великому дню?

– Да, – отвечаю я и добавляю: – Только немножко боюсь.

– У тебя все получится, – уверяет миссис Келби. – Если чего-то не поймешь, спрашивай, не бойся. – Она отпирает дверь, входит и включает свет.

В магазине красиво, тепло и уютно. Я брожу по залу. Повсюду книги – от пола до потолка. В тюремной библиотеке книг было мало, но, пока я сидела, я прочла все, что могла, хотя тамошние книги были потрепанные, старые, в пятнах, во многих недоставало страниц. А здесь книжки новенькие, блестящие, с глянцевыми обложками. Мне хочется взять одну из них, открыть и вдохнуть запах новых страниц. Миссис Келби наблюдает за мной с доброй улыбкой.

– Знаю, – говорит она, – мне самой каждый день приходится щипать себя. Пойдем-ка на экскурсию! – Она водит меня по магазину, показывает детскую секцию с мягкими пуфами, крошечными стульчиками и столом, на котором расставлена кукольная посуда.

Мы с Бринн, когда были маленькими, часто устраивали вечеринки для кукол. Бывало, нарядимся в мамины старые платья, нацепим на себя ее украшения, возьмем своих любимых кукол и рассаживаем их вокруг стола, стоящего в нашей игровой комнате. Я всегда изображала хозяйку, а Бринн и куклы были моими гостями.

– Садитесь, пожалуйста! – с важностью говорила я; впрочем, я и не только в игре разговаривала примерно так же.

Бринн послушно садилась; платье в цветочек «Лора Эшли» мешком болталось на ее худеньком тельце. Карие глаза доверчиво смотрели на меня из-под старой соломенной шляпки.

Однажды я контрабандой протащила в детскую разведенный порошковый сок и печенье – мама это строго запрещала.

– Чаю? – предложила я.

– Да, пожалуйста, – ответила Бринн, стараясь подражать моим интонациям.

Я разлила в чайные чашки сок; мы не спеша пили его, грызли печенье и с важным видом беседовали о погоде или сплетничали о соседях – мы часто подсматривали, как ведут себя мама и ее подруги. Бринн потянулась за печеньем и нечаянно задела локтем чайник. Ярко-красный сок пролился на светлый ковер. Лицо Бринн сморщилось; она заплакала, потому что знала, как разозлится мама.

– Тихо, Бринн! – шикнула я. – Она услышит!

– Из-звини! – промямлила Бринн и разрыдалась еще горше.

– Сейчас же перестань реветь! – приказала я, дергая ее за темную кудряшку.

– Ай! – вскрикнула она, но плакать перестала. Она не злилась на меня за то, что я дернула ее за волосы; наоборот, если такое возможно, почувствовала себя еще более виноватой.

Мама, конечно, услышала и пришла. Она была высокая – я, наверное, буду такой же, – и у нее были прямые светлые волосы, которые она всегда зачесывала назад. Она увидела, что со стола капает сок и растекается по ковру ярко-алым пятном. Бринн рядом со мной шмыгала носом.

– Это я сделала, – механически сказала я. – Это я виновата.

Не говоря ни слова, мать схватила меня за руку, стащила со стула и два раза шлепнула по попе. Было не больно, но я пришла в замешательство. Шлепки задели мою гордость. Бринн зажмурилась – она не хотела этого видеть. Потом мама схватила Бринн и ее тоже отшлепала. От неожиданности хрупкая Бринн упала, не сумев удержать равновесие.

– Но ведь это сделала я! – возмутилась я. – Я во всем виновата!

– Тебя я отшлепала за вранье, – ледяным тоном ответила мать. – А тебя… – она повернулась к Бринн, лежащей на полу, – за то, что ты позволила сестре взять вину на себя. Немедленно уберите грязь! – приказала она и вышла.

– Эллисон! – слышу я. Мигаю и вижу, что миссис Келби с любопытством смотрит на меня. – Пошли, я покажу тебе склад.

Целый день я знакомлюсь с магазином, с книгами, осваиваю кассовый аппарат. В полдень миссис Келби переходит улицу и покупает в ресторанчике сэндвичи для нас обеих. Полчаса мы беседуем. Мы обе выросли в Линден-Фоллс. Мне нравится миссис Келби. Нравится, как она держится. Мне тоже хочется вернуть былую уверенность в себе, но, кажется, я где-то безвозвратно потеряла ее. По-моему, мне понравится работать у миссис Келби. Все будет хорошо. Она показывает, как заказывать по компьютеру книги, которые просят покупатели, когда в дверь вбегает белобрысый маленький мальчик.

– Эй, Джош! – зовет его миссис Келби. – Иди-ка сюда! Я хочу тебя кое с кем познакомить.

– Привет, мам. Я сейчас! – Он проносится мимо нас в туалет.

– Он не любит ходить в туалет в школе, – полушепотом объясняет миссис Келби. – Боится, когда спускают воду. Поэтому и терпит до конца уроков.

– Сколько ему лет? – спрашиваю я, чтобы поддержать светскую беседу.

– В июле исполнилось пять. Сейчас он в подготовительном классе. – Она сияет от гордости.

Мы возвращаемся к компьютеру, и она набирает название книги.

В магазин входит высокий мужчина; он подходит к кассе, перегибается через прилавок и целует миссис Келби в щеку.

– Эллисон, это мой муж Джонатан.

– Рада с вами познакомиться, мистер Келби. – Я пожимаю его шершавую, мозолистую руку.

– И я рад. Только лучше зови меня просто Джонатаном, – вежливо говорит он.

– А меня Клэр. Миссис Келби – слишком официально.

– Мам! – говорит малыш, входя в зал. – Я пить хочу!

– Руки вымыл? – спрашивает Клэр.

– Ага. Соку можно?

– Сначала подойди сюда. Познакомься с Эллисон.

Я отрываюсь от монитора и оборачиваюсь к сынишке Клэр.

– Джошуа, это Эллисон. – Клэр широко улыбается. – Эллисон, это мой сын Джошуа.

У малыша, который подходит ко мне, темно-карие глаза, вздернутый носик и худое, угловатое личико. Потом он улыбается, и все окончательно встает на свои места. Я слышу, как Клэр что-то говорит, рассказывает о Джошуа, и сглатываю слюну, стараясь сдержать охватившие меня чувства. Мысли в голове путаются.

– Извините, – говорю я, обращаясь к Клэр и Джонатану. – Мне нужно в ванную. – Идти я стараюсь медленно и беззаботно, но лицо у меня горит, а дыхание перехватывает. Я запираюсь в туалете и опускаю крышку унитаза, чтобы сесть. Закрываю глаза и вижу перед собой лицо Кристофера.

Джошуа Келби – миниатюрная копия мальчика, в которого я влюбилась.

Бринн

Хотя спиртное гораздо лучше всяких антидепрессантов помогает забыть ту ночь, когда Эллисон рожала, я до сих пор помню, как возвращалась домой и как Эллисон звала меня. Лил проливной дождь, который смыл ил и грязь с берега реки. Мне было очень плохо; ватные ноги тряслись. И все же я бежала к дому. Я твердила себе: только бы добраться до дому. Я почти забыла то, чему только что была свидетельницей; я не хотела ничего знать. Хотела одного: чтобы все закончилось. По-другому нельзя. И в то же время я понимала: все только начинается.

Пока я добежала до дому, я промокла насквозь; меня била крупная дрожь. Стоя на пороге, оглянулась на задний двор и увидела, что ко мне идет Эллисон. Через каждые несколько секунд она останавливалась, хваталась за живот и сгибалась пополам. Я понимала, что должна подойти к ней, помочь вернуться домой, но в тот миг я искренне ненавидела сестру. Я ненавидела все, связанное с ней, ненавидела ее за то, что она такое совершенство, такая умная, такая красивая. Ненавидела за то, что она забеременела и не сомневалась в том, что я сохраню ее тайну. Кроме нас с Эллисон никто никогда не узнает о новорожденной девочке, никто не узнает о том, что она существовала! Но больше всего я ненавидела сестру за то, что не сомневалась: ей и сейчас все сойдет с рук. Она снова будет идеалом и совершенством, вернется к прежней жизни, ни разу не оглянувшись. Я отвернулась от нее, стряхнула с ног промокшие теннисные туфли и с силой распахнула дверцы чулана, в котором у нас хранились полотенца.

Заскрипела сетчатая дверь; несмотря на шум дождя, который бил в окна, я услышала, как Эллисон слабо зовет меня:

– Бринн, пожалуйста, подойди ко мне!

«Не ходи, – велела я себе. – Она сама во всем виновата. Пусть сама и разбирается».

– Бринн! – снова позвала она. Я слышала в ее голосе страх. – Что-то не так… Бринн, пожалуйста, помоги мне!

«Не обращай внимания, – снова велела себе я. – Иди к себе в комнату и закройся там. Притворись, будто ничего не было». Я уже наполовину поднялась на второй этаж, когда услышала глухой стук, как будто кто-то ударился о землю. «Оставь ее. Она поступила бы с тобой именно так!»

Ее стоны доносились из кухни, и я села на ступеньки. Закрыла уши руками и начала раскачиваться взад-вперед. «Не спускайся, не надо, – снова и снова внушала себе я. – Оставь ее там. Она не твоя сестра, она чудовище!»